Римские вакации

Глава 1

В которой герои занимаются неинтересным трудом, но в итоге имеют интересный результат.

…Да, скажу я вам, странные, знаете ли, истории случаются иногда в жизни. Настолько странные, что просто весьма странные, если не сказать: из рук вон престранные. И всё столь неожиданно и таким сюрпризом…

Так вот тянется себе и тянется серая действительность, нанизывая на суровую нитку дней монотонное однообразие будней, отчего поневоле теряешь всякую бдительность и уже не веришь ни в какие перемены, кроме как в перемены времён года, да и то не всегда. Чего плутовка-судьба, как оказывается, только и ждёт, замышляя исподтишка такой фортель, до которого, пожалуй, не додуматься ни одному профессиональному фантазёру, не говоря уж о скромных и бесхитростных гражданах.

Но чем меньше мы предполагаем, тем успешнее это иногда случается. После чего персонажи происшедшего происшествия, сверкая ошалело выпученными взорами и бормоча под нос галиматью, долго не могут прийти в себя и начинают тут же сомневаться в реальности случившегося и вспоминать: что пили с утра. И если нету вещественных доказательств с места невероятных событий, да ещё кстати припоминается принятый стопарик, то всё: приходит твёрдое убеждение насчёт заглянувшего ненароком белого коня… Но тут-то вот они — документы — вот они, здесь, в этом альбоме для фотографий с обложкой, украшенной видом эффектно подсвеченных развалин Колизея — что весьма соответствует. Вот, пожалуйста, включаем настольную лампу, кладём альбом в освещённый круг, раскрываем… Да только кто поверит в подлинность этих снимков в наше время высоких технологий и компьютерной графики. Прежде всего подумают о каком-то хитрованном надувательстве, сооружённом при помощи доступного реквизита.

Разве что слово дать, да только суматошное время наше, обильное стрессами и скандалами, обманом при честных глазах и жульничеством ловкими руками, давно уж трансформировало всех нас в бдительно подозревающих друг друга. Это в рыцарских романах слово чести выходит натуральной полновесной валютою; в жизни же оное более напоминает фальшивую ассигнацию, которую всяк, получив её, настороженно крутит так и эдак, высматривая изъяны в вензелях и виньетках…

Потому-то и не выставлялся доселе вышеупомянутый альбом перед посторонним людом, ибо кому нравится лишний раз выслушивать в свой адрес намёки на сходство с небезызвестным бароном. Тем более, есть и не посторонние. В количестве пяти индивидуумов. Это если без вашего покорного слуги. А если с ним, то и, вообще, всех шести. Именно в таком числе и совершён был тот незабываемый и необычайный вояж, о котором я по назойливому настоянию коллег-путешественников и попытаюсь вам сейчас поведать. Ну а снимки послужат вещественным подтверждением, дополняющим сиё скромное и незамысловатое повествование, хотя, конечно и качеством они не вышли, и слог хромает, да и вообще… Но, тем не менее, как не без оснований заметил Раис, это не главное, а главное то, что наш человек никогда и нигде не теряется. И вовсе не потому, что он никому не нужен…

…Итак, эта история началась с того, что Лёлику возымелось необходимым во что бы то ни стало расширить погреб. Проживал он в притулившейся за серым штакетником и одичавшими бегониями деревянной развалюхе, возможно даже бывшей некогда вполне приличной избою с резными наличниками и петухом на коньке.

То ли в силу неких высших градостроительных замыслов, то ли просто до сих пор руки не доходили, но к тому времени чуть ли не в центре нашего славного миллионного города всё ещё существовала тихим островком маленькая деревенька из десятка ветхих домишек, которая, вполне вероятно, возникла на этом свете ещё тогда, когда вокруг располагались девственные природные ландшафты, а наш город целиком помещался в черте крепостных стен, опоясывавших обширный холм у излучины реки.

Но строительство уже вовсю разворачивалось по соседству, грозя в скором времени сделать существование сего патриархального уголка всего лишь историческим фактом. Потому житие Лёлика в подобном месте происходило вовсе не из-за любви к пасторальным мотивам, а только из-за меркантильного интереса, заключавшегося в получении изолированной квартиры в одном из блочных многоэтажек, росших вокруг как грибы после июльского дождя.

И, по всей видимости, недалек уже был тот день, когда чугунный шар должен был бы вдребезги разнести этот памятник деревянного зодчества вместе со всеми его погребами, но Лёлик, всегда отличавшийся недальновидностью и строптивостью, проигнорировал наши глубоко аргументированные возражения и поставил вопрос ребром: или мы — друзья, и тогда копаем, или мы не копаем, и тогда — не друзья. Что ж, с такими бескомпромиссными намёками пришлось посчитаться.

В тот памятный майский день пасмурная холодная сырая весна наконец-то разродилась долгожданным тёплым комфортом. С утра пораньше откуда-то со стороны азиатских песков налетел жаркий сухой ветер, вмиг разметал серые тучи, нависавшие над крышами чуть ли не с самой осени и радовавшие доселе своей беспросветностью не хуже зубной боли. Заголившееся небушко налилось здоровой синевой, солнце заблистало раскалённой кляксою, щедро обрызгав городские натуры яркими красками, защебетали в голых ещё, с нераскрывшимися почками, ветках оклемавшиеся воробьи, заорали оглашено высыпавшие во двор дети, повылазили из подвальных оконцев облезлые и отощавшие за зиму кошки, ну а красный столбик на термометре лихо скакнул к той отметке, с которой не без основания начинают задумываться о всяком летнем навороченном прикиде типа льняных светлых брючек, рубашечек с коротким рукавом и ботиночек а ля мокасины. Но поскольку подобные наряды никак не согласовывались с земляными работами, пришлось довольствоваться заслуженными джинсами с кожаными заплатами на уязвимых местах, застиранной рубахой, имевшей некогда ковбойскую клетку, и слегка перекошенными, но, тем не менее, ещё крепкими кроссовками.

А на улице назревала благодать. Тёплые солнечные лучи щекотали нежно, тонкие аморальные ароматы струились амурными фимиамами, грязные островки чахоточного снега съеживались на глазах. Народ воспрянул ото сна и уже не брёл кое-как, а шествовал пружинисто; и даже бабуля древняя из соседнего дома восседала на скамейке молодцевато и подтянуто. Две девицы важные, а может гимназистки юные — кто их нынче разберет, малолеток этих распоясавшихся — в ярких блузках, в легкомысленных юбчонках весьма повыше колен прогуливались значительно, поцокивая каблучками по местами просохшему асфальту, покачивали грациозно попками, хвастались лилейными ножками, подуставшими от тёплых колготов и шерстяных гамашей; а тут вдруг паскудник-ветер рванул к ним из-за куста, поднырнул понизу, взметнул юбчонки надутыми парусами; и так сверкнуло из-под оттуда белизною хорошо перезимовавшей плоти, что небритая личность в жёваном пиджаке поверх драной майки прервала целеустремлённый полёт свой к ларьку за пивом и засмотрелась мечтательно. А некто из меломанов на верхнем этаже, распахнув окно настежь, выставил наружу колонки и облагодетельствовал прохожих навязчивой попсой.

В полупустом троллейбусе я уселся у окна, и, как оказалось, неудачно — солнце принялось залпами пулять в глаза, выскакивая из-за домов и путаясь в ажурных кронах тополей. Оставалось только зажмуриться, пригреться и посмотреть сквозь мелькавшие оранжевые сполохи сон: будто бы покачиваюсь я на спине неторопливо передвигающейся лошади, а кругом какие-то холмистые ландшафты с пальмами, и вдруг шум, крики, впереди на холмах обнаруживается некто вражеский, а едущий рядом Боба с ухмылкой берёт навскидку огромный арбалет… М-да, чего только не приснится в общественном транспорте…

Когда я, загремев привычно ведром в тёмных сенцах, вошёл в горницу, встретил меня восторженный вопль Лёлика:

— Ну вот теперь все в сборе! Пора начинать!

— О, да ты нос испачкал! — не удержался я отметить густо высыпавшие на хозяйском челе веснушки.

Лёлик засмущался и погрозил мне кулаком.

Внешность он имел весьма колоритную, так как к периодической весенней пятнистости природа наделила его пышными кудрями неуверенно-рыжего колера, позволявшего Лёлику с некоторым основанием называть себя жгучим шатеном, а вредным личностям в пору нашего общего детства применять в его адрес с той же долей основания дразнилку про убиенного лопатой дедушку. Ко всему Лёлик носил очки в щегольской тонкой оправе по случаю случившейся от неумеренного чтения близорукости.

Я солидно обменялся рукопожатиями с присутствовавшими, а именно, с самим хозяином, Джоном, Серёгой, Бобой и Раисом, после чего с мягким укором заметил:

— Что ж вы, судари мои, могли бы и без меня начать. Я бы понял и простил.

— Эть, ловкач какой! — заворчал за всех Раис. — Вкалывай тут за него… Так и похудеть можно!…

— Ну, это тебе не грозит… — заметил я не без оснований, поскольку с малолетства Раис отличался завидным аппетитом, отчего вырос не столько вверх, сколько вширь.

— А вот и грозит! — сурово не согласился Раис и насупился.

— А ты Алкоголь пей, в нём калории, — хитро прищурившись, посоветовал Серёга, сам любивший усугублять за воротник.

— А что ж колдыри все такие засохшие? — усомнился Раис.

— Это от внутренних противоречий, — пояснил Серёга.

— Хватит базаров! — строгим старшиной прикрикнул Лёлик, в мгновение ока завернувши половик и откинув крышку. — Налетай с песнями!…

Делать было нечего кроме самого дела. Начали распределять обязанности сообразно с озвученной Лёликом диспозицией. Кому-то надо было лезть в подпол, чтобы копать там землю и насыпать её в ведро на верёвке, а кому-то это ведро тягать наверх и выносить землю на улицу. Добровольцев изобразить шахтёров-стахановцев не нашлось, потому мы стали выдвигать из своих рядов тех, кто меньше всего сему уделу мог сопротивляться. Перво-наперво выдвинули Бобу, который был хоть худ, но вынослив и силён. Боба пытался возразить, ссылаясь на свой немалый рост, из-за которого ему придётся пребывать в подполе в состоянии "три погибели", но свойственная нашему другу застенчивость не позволила ему преодолеть коллективный напор и заверения в полном доверии к его несомненной ловкости и сноровке.

Вторым кандидатом Лёлик попытался предложить Раиса, но тот и сам наотрез отказался, и коллектив не поддержал, предполагая, что Раису с его выпуклыми боками в узком помещении делать будет нечего. Казалось, дискуссия зашла в тупик, но тут составить компанию работящему Бобе вызвался Джон, судя по хитрому прищуру решивший в темноте подпола отсидеться за его широкой спиной. Итак, роли были распределены. Джон с Бобою полезли с кряхтением в подпол; Раис, Серёга и я приготовились тягать наружу ведра с удаляемым грунтом и выносить его во двор. Работа не столько закипела, сколько началась. Лёлик как-то сразу принял на себя административные обязанности: то есть суетился вокруг, поминутно напоминая, что де работать положено на совесть, и, как мог, мешал трудовому процессу.

Таким макаром, особо не напрягаясь — несмотря на гневные окрики Лёлика — проработали мы пару часов, после чего производительный пыл стал стремительно улетучиваться, а мы принялись намекать хозяину, что пора бы того… перекурить, да и подумать не мешало по поводу отобедать, но Лёлик лишь кисло морщился и предлагал не забывать Бога. Мы пригрозили забастовкой, Лёлик предложил компромисс: ещё десять ведер и шабаш. Предложение было принято, ведра стали считаться вслух, и дело подходило уже к завершению, как вдруг в подполе, откуда доселе неизменно фонтанировали матерные прибаутки, ухнуло что-то с шумом, и сразу же воцарилось молчание. Затем после некоторого озабоченного бормотания вылезло наружу потное загадочно перекосившееся лицо Бобы.

Со странным недоумением атеиста, столкнувшегося в собственном клозете с чёртом, он оглядел нас, выдержал паузу и пробормотал:

— Братва, а там дыра какая-то…

Раис искусственно хохотнул и попытался смастерить похабную шутку, но тут встрепенувшийся Лёлик кинулся к лазу, растопырил над ним руки и возбужденно затараторил:

— Забыл я это… клад, клад там, клад мой… дедушка оставил… и нечего зариться… копают тут!…

— Окстись, мздоимец! — я подошел к жадине и потянул его за рукав. — А если там ржавая бомба?

Озадаченный Лёлик задумчиво нахохлился, неуверенно пожал плечами и шажок за шажком пристроился за печку.

Я отпихнул продолжавшего торчать в лазе пробкой Бобу и слез вниз. Джон, сидевший в углу на корточках, молча указал на зиявшее в земляной стенке отверстие. Из отверстия тянуло кислой затхлостью, и угадывалась в нём обширная пустота. Сопевший за спиной Боба протиснулся вперёд и, молодецки ухнув, вдруг двинул ногой по стенке. Побежали от дыры трещины, часть стены тяжело осела, рассыпавшись глиняными комьями, и предстал перед нами ход неизвестно куда.

— Фонарик давайте, — скомандовал я трём головам, торчавшим в прямоугольнике люка.

Головы мигом исчезли, пол заскрипел от бурной беготни, и через минуту в нашем распоряжении имелся помятый источник света в прямоугольном оловянном корпусе с треснувшим стеклом. Лёлик, пожертвовавший сей предмет, не преминул напористо напомнить:

— Если клад, то я уже сказал…

— Мечтай… — рассеянно пробормотал я, щёлкнул пипкою и направил фонарь в дыру. Слабый луч растворился во мраке, ничего не высветив.

— Однако, целый зал… — резюмировал я, посмотрел на непривычно серьёзных коллег и, нагнувшись, пролез вовнутрь.

Пол там по уровню оказался ниже, чем в подполе; от неожиданности я оступился и забалансировал. Луч фонаря метнулся в сторону; в свете его мелькнуло что-то знакомое. Я навёл фонарь уже целенаправленно — на стенке имелся самый обыкновенный выключатель. Оставалось им только воспользоваться, что и было проделано незамедлительно; под тёмным от грязи потолком неярко загорелась пыльная лампочка, болтавшаяся на скрюченном проводе.

Да уж, престранное зрелище, скажу я вам, открылось взору! Узкое, но вытянутое помещение вид имело необычный, хотя и с тем знакомый как приступ дежа вю: серая морщинистая штукатурка стен едва проглядывала под причудливыми переплетениями тронутых ржавчиной труб, чёрных толстых кабелей, разноцветных проводов; торчали блестевшие влажно на резьбе вентили, зияли слепо запылёнными стеклянными оконцами крашенные коробки, переплетались причудливо медные змеевики, и уж совсем необъяснимые загогулины виднелись то тут, то там.

— Никак котельная… — предположил напиравший сзади Раис.

Я оглянулся. Коллеги имелись в полном составе и походили изумлёнными лицами на дружный коллектив сельчан, неожиданно попавших на шоу затейника Копперфилда.

— Да откуда тут котельной быть? — с некоторой задержкой вяло возразил Лёлик. — Небось, при котельной дровами бы не топили.

— Слушай, а может тута подпольно самогонку гонют? — занятная мысль пришла Серёге в голову, и он уже было совсем собрался крутануть какой-нибудь вентиль в надежде, что прольется сейчас и засверкает живою водою обильная струя первоклассного первача, к коему наш друг всегда испытывал неподдельный интерес, но возглас Бобы остановил его:

— А это что за сейф такой?

Ближе к дальнему углу у стены притулился громоздкий салатового цвета несгораемый шкаф с белою трафаретною нашлепкою поперек: "Инвентарь".

— Я же говорю, клад! — нервно заорал Лёлик и кинулся к шкафу. — Семейные реликвии, фамильные ценности!…

— Ну так открывай… — предложил Джон, предусмотрительно сторонясь непонятного объекта.

Лёлик судорожно вздохнул и дёрнул как следует за приваренную скобу.

Дверь неожиданно легко отворилась, отчего Лёлик едва не шлёпнулся, и предстало перед нами весьма любопытное зрелище.

Мы вовсе не увидели ожидаемых полок. Вместо них во весь шкаф имелась серая пластмассовая панель, в верхней части которой помещался большой плоский экран, на котором плавно переливались муаровые сполохи. Снизу располагалось прикрытое металлическими створками прямоугольное окошко, над которым торчало несколько разноцветных лампочек.

— Ого! — воскликнул Боба. — Никак компьютер! Ты чего же, Лёлик, заховал и не докладываешь!?

— А ну давай, запускай машинку! — скомандовал Раис. — Сейчас в какую-нибудь стрелялку поиграем!

— Какая стрелялка!? Кто заховал!?… — прошипел Лёлик, ёжась неуютно. — Я первый раз эту штуку вижу!

Раис презрительно хмыкнул, но возражать не стал.

Мы принялись молча разглядывать странную конструкцию.

Вдруг на экране проявилась точка, которая стала расти и быстро превратилась в изображение большой прямоугольной кнопки, на которой горела алыми переливами надпись "Пуск".

— Ничего себе… — потрясённо прошептал Боба.

— Может, нажмём? — деловито предложил Раис.

— А вдруг тут центр управления полётами, — пробормотал Джон с опаскою.

— С чего это ему тут быть? — недовольно усомнился Лёлик.

— Ну так запасной… На случай ядерной войны… — предположил Джон. — Нажмёшь, и взлетит что-нибудь…

— Ага, — согласился Боба. — Что-нибудь этакое большое со ста боеголовками и в Америку в гости…

— И стартует из Лёликова сортира, прям из дырки! — развил гипотезу Раис.

— А они ответный удар прямиком по Лёликовой халупе… — закончил Джон.

— Не согласный я! — воскликнул Лёлик и насупился.

— Опа, дверь!… — крикнул с другого конца помещения Серёга, любознательно шаривший по закоулкам.

Мы подошли к нему.

Действительно, среди трубопроводных зарослей пряталась невзрачная дверь, крашенная серой матовой краскою. На двери имелся встроенный диск с цифрами — как на допотопных телефонах, над которым висел какой-то пожухлый листок с печатным текстом.

Я отпихнул полезшего крутить диск Раиса и принялся вслух по складам разбирать порядком выцветшие письмена:

— Инструкция по… э-э… использованию филиала малой виртуально-стационарной машины… свет не загораживайте… времени… дискретного типа…

— Какого типа? — озабоченно переспросил Раис.

— Декретного, — авторитетно подсказал Серёга и подтолкнул меня в бок: — Ну ты давай, читай, интересно пишут…

Я продолжил чтение, и в дикции моей то слышались нотки иронизирующего сатирика, то прорезался и вибрировал торжественным баритоном металл официального сообщения, ибо никак не мог я взять в толк странные слова и сориентироваться в степени достоверности излагаемой мной же информации.

— …Первое… Изделие предназначено для перемещёния во временном континууме объективных субъектов (экскурсантов) и субъективных объектов (инвентаря) с целью экскурсионного ознакомления в дискретном масштабе исторических эпох, входящих в учебный план, путем оптимального внедрения в реальное состояние посредством осуществления овеществления согласно приложения (смотри ниже). Второе. Для совершения перемещения необходимо избрать маршрут экскурсии (смотри ниже), набрать соответствующий ему код и войти во временную камеру. Остальные манипуляции совершаются в автоматическом режиме. Приложение. Рекомендуемые маршруты. "В гости к сказочным драконам" (мезозойская эра) — код 01, "Здравствуй, племя молодое" (неандертальцы и кроманьонцы) — код 02, "Римские каникулы" (расцвет древнего Рима) — код 03, "В поисках чаши Грааля" (средневековая Европа) — код 04, "Беспредельная перестройка" (конец XX века по среднему летоисчислению) — код 05. Маршруты экскурсий рекомендованы министерством всеобщей образованности. Примечание. Запрещается пользование данным филиалом несовершеннолетним без сопровождающего лицензированного наставника и лицам в неадекватных состояниях…

Я дочитал и медленно оглянулся. Коллеги жадно и молча поедали глазами удивительного содержания документ.

— Не шиша себе… — возбуждённо прошептал Лёлик. — Машина времени… Всамделишная…

— А про перестройку — это, что ли, про нас? — застенчиво спросил Боба и замолчал.

— А состояния там какие-то — это как? — наморщив лоб, спросил Серёга.

— Значит, выпимши… — пробормотал Джон.

— Ну так я с утра тверёзый… — пожал плечами Серёга.

Установилось молчание. Наконец Раис шумно откашлялся и хрипло произнёс:

— Ну так чего?… Может, того, прокатимся… У меня отгула как раз… — состоял он завхозом пожарной части, что позволяло ему рассказывать несведущим людям о своих чуть ли не ежедневных подвигах на стезе борьбы с огнём и возгораниями.

Остальные также являлись на тот момент птицами свободного полета. Джон, Боба, Лёлик пребывали в летних отпусках. Я был человеком творческой профессии и сам себе голова, а с тем и не имел строгого работодателя, имевшего право заставлять и не пущать. Серёга, если не изменяла память, ещё со времен завершения службы в рядах родной армии — что было достаточно давно — всё никак не хотел определиться с родом трудовых занятий и перебивался эпизодическими заработками сомнительного характера, что, собственно, не мешало ему иногда быть владельцем вполне приличных сумм.

— И в самом деле… — нервно хихикнул Боба и покраснел.

И тут словно прорвало. У всех появилась настоятельная потребность высказаться, и подвал наполнился безобразным гамом, не уступавшем ажиотажу взбесившейся очереди, причём как-то сразу полученная информация была принята на полную и бесповоротную веру.

Галдели долго, но безрезультатно, пока благоразумный Джон не предложил поставить вопрос на голосование. Почин был подхвачен с безотлагательным энтузиазмом.

— Итак, кто за то, чтобы туда!… — Джон, пылая взором, неопределённо задёргал головой и вскинул торжественно руку, которая недолго оставалась в одиночестве.

Последним оказался Лёлик.

— А как же погребок мой?… Копать надо… — тускло пробормотал он, но руку всё же поднял по привычке нашего человека никогда и нигде не отрываться от коллектива.

— Единогласно! — торжественно провозгласил Джон и несколько расслабился. — Ну, так куда путь держать будем?

— Айда в эту самую… в Мерзазойскую! — возбужденно выпалил Серёга, размахивая руками и подпрыгивая. — Давненько я хотел на этих самых… как там их… большезавров поохотиться!

— Ну, если куда и отправляться, так чтобы там сервис культурный был… — неопределенно возразил Джон.

— Какой сервиз? — искренно удивился Серёга. — На вертеле жарить будем. Пикничок сообразим.

— Ну, видишь ли, — осторожно стал объяснять Джон, — любой пикничок и, вообще, отдых, если он культурный, предполагает прежде всего приятное всякое общение. Ну, а там, понимаешь, одни стегоцефалы и птеродактили…

— Что ты все темнишь? — обиженно запыхтел Серёга. — И не выражайся! Я ведь тебя по матери не крою, а ты тут всякими стегафаллосами бросаешься…

— Короче! К пикничку девочки нужны. Понял? — чётко разъяснил Джон, более всего охочий до нежного пола, после чего самодовольно взъерошил волнистую шевелюру, а заодно и любовно потрогал пшеничные усы, словно желая подчеркнуть свою репутацию завзятого ловеласа и неотразимого сердцееда.

— Ну так а чо ж? — разулыбался Серёга. — Чего, там не снимем, что ли?

Эта оптимистичная реплика встречена была с нашей стороны несколько оскорбительным смехом, отчего Серёга озадачился, повернулся к торчавшей на стене коробке, протёр рукавом стеклянное оконце и стал смотреться в него украдкой.

А дискуссия продолжалась. Поскольку красноречивая формулировка культурного отдыха показалась весьма убедительной, ящеры были решительно отвергнуты. Пещерные предки не устроили нас как своим шкурным обликом, что никак не соответствовало нашим эстетическим запросам, так и своими каменными топорами, которыми недоцивилизованные пращуры вполне могли проверить на прочность наши цивилизованные головы. Средневековье охладило наш пыл непозволительной строгостью нравов и инквизиторскими кострами, о чём больше всех высказался Раис, настойчиво при этом вспоминая вовсе не о тяготах своей профессии, а о том, как в пионерском возрасте он жестоко обжёгся при попытке поджечь сарай ненавистному соседу. Беспредельная перестройка, конечно же, нас не заинтересовала постольку, поскольку мы её не столь давно уже прошли, так сказать, естественным путём, и вновь в неё возвращаться никакого желания не было.

Оставалось одно — Рим, великий Вечный город на семи холмах, центр Ойкумены, властитель душ и властелин народов, бело-колонный, мраморный, увенчанный жарким солнцем Италики, ослепительный в своём великолепии, торжествующий в своих триумфах; город, принёсший в мир тяжкую поступь непобедимых легионов и чеканный звон латинского языка, словно бы предназначенного для торжественных богослужений и для лаконичных афоризмов… Всю эту кучу популярных стереотипов, оформленных в витиеватые формы, вывалил на нас единым духом Джон, в глазах которого отражались уже праздничными огоньками грядущие амуры с римскими красотками.

Закончив агитационную речь, он отдышался и нервно спросил:

— Ну что?… Двинем?… На чуть-чуть…

— А не обман это? — неуверенно предположил Боба.

— Да какой обман в моём подвале!? — уязвлёно воскликнул Лёлик и гневно заворочал глазами.

— Ну так давай попробуем! Жми педали! — нетерпеливо воскликнул Серёга.

Джон размашисто перекрестился отчего-то на католический манер и, сверившись с инструкцией, решительно крутанул диск, провернувшийся со страшным скрежетом. Раздался короткий звонок, замигала торчавшая над дверью в проволочном наморднике синяя лампочка, мелодично билинькнуло, и дверь легко отъехала, утонув в стене. Открылось нашим страждущим взорам тесное как пенал помещение, освещённое электрическим светом и подозрительно походившее на кабину обыкновенного лифта, тем более, бежевый пластик стены украшала тщательно выцарапанная надпись: "Эммануил Антаресов. 2117-5 млн.".

— Ишь ты, — уважительно пробормотал Серёга. — Фамилия какая…

Эта надпись как-то сразу заставила нас расстаться с остатками сомнений. Мы единодушно уверились в полной серьёзности выпавшей нам возможности посетить в буквальном смысле исторические места.

— Ну что, заходим?… — отчего-то шёпотом сказал неуверенно Джон и было занёс ногу.

— Однако погодь… — остановил его Раис и практично предложил: — Надо бы приготовиться, на часок по домам разбежаться, собраться в путь-дорожку, домашних предупредить об отъезде командировочном, да и приодеться по такому случаю не помешает…

На том и порешили.