Профессор Амлетссон

Глава 7

Договор действительно оказался напечатан на бумаге. От этого настроение мое, и без того раскачивающееся, будто я сам в щенячьем возрасте на качелях, совершило очередной кульбит, и принялось стремительно портиться.

Я, честно говоря, рассчитывал на велень. Или, как минимум, на пергамент.

Общеизвестно: все по-настоящему важные документы издаются и подписываются только на тонких листах, изготовленных из цельной телячьей шкуры.

Так было попросту всегда, на этом стояло и стоит делопроизводство с тех самых пор, когда сэры Томас Мэлори и Уильям Кэкстон, даром, что оба сассеннахи, догадались совместить сургучную подвеску с эфирным оттиском… Сами они, правда, посчитали, что так будут делаться семейные экслибрисы для домашних библиотек.

Заодно эти двое издали первый печатный учебник практической некромантии, назвав книгу «Смерть Артура» — удивительно нудное вышло издание, но мэтрам, конечно, простительно.

Что в те годы, что половину тысячелетия спустя, изготовление чарованного листа из цельного куска кожи одного живого существа, было единственным способом хоть как-то обеспечить сохранность эфирного слепка, без какового невозможно зачарование.

Очень долгое время всё устраивало всех — особенно, мастеров гильдии кожевников и их более поздних потомков. Пергамент стоил дорого, велень — еще дороже, оба товара приносили баснословные барыши — известны даже городские цеха, целиком переходившие на выделку листов из недубленой кожи!

Потом печатные машины перестали быть размером с дом или сарай, и завелись на рабочих столах всякой уважающей себя конторы: подключенный к эфирному счетнику настольный печатник разом упростил делопроизводство. Нововведение создало сразу две проблемы: одну — социальную, оставив без работы тысячи машинисток, производителей механических печатных машин и эфирных копистов, работавших на аппаратах выделки мастера Зироза. Вторая проблема заключалась в том, что напечатать документ получалось только на бумаге, бумажный лист же состоит из частиц сотен, если не тысяч, живых существ, и закрепить на нем эфирную печать попросту невозможно.

Потом ханьские маги повторили свой же подвиг многовековой давности, заново изобретя бумагу. Теперь героями, правда, стали не тауматурги и алхимики, а, наоборот, химерологи: листья змеиной тыквы, вроде как сочарованной из пекинской капусты и харбинского василиска, и получались из одного животного, и прекрасно помещались под валки печатника, и даже не требовали убивать живое существо!

Так и вышло, что теперь использование пергамента — знак статуса, признак уважения и способ заявить о себе. Можно было бы сказать «не более, чем», но в нашем обществе статус почти всегда ценится выше, чем какие-то там практические качества, о чем бы ни шла речь.

Друг мой Эдвин понял меня без лишних слов: присмотрелся, призадумался, рассмеялся.

- Что, господин профессор, - ехидно подколол он, - не нашлось у советских на твою долю пергамента? Будешь, что мелкий клерк, подписывать бумажку?

- Я действительно не очень понимаю, откуда столь мелочная экономия, при таких-то условиях, - я ткнул указательным когтем в текст раздела «обязанности нанимателя». Коготь удачно угодил во фразу «полный пансион класса А». - Если уж принимающая сторона готова обеспечить заграничного меня…

- А это не их экономия, и не мелочная вовсе, - виновато кивнул Эдвин. Шапочка, та самая, о трех рунах, немедленно сползла на лоб, где и задержалась образом столь же волшебным, что и до того на затылке. Я даже принюхался: нет, эфиром не пахло, то есть техника применялась никак не волшебная. - Это моя экономия, - продолжил друг, и, получается, агент. - Все равно нам прямо сейчас идти к нотариусу, а там — бумага, пергамент, какая разница...

- В каком смысле? - я удивился. Королевский нотариус считался удовольствием дорогим, и в наши просвещенные времена не особенно нужным: каждый поданный Королевства, или, как в моем случае, кандидат на подданство, обязательно пользовался эфирно-цифровой печатью. Это было, во-первых, очень удобно, и, во-вторых, делало подделку документов занятием, практически полностью лишенным смысла.

- Мохнатая твоя башка, - Эдвин ответил парадоксально: уперев указательный палец мне в переносицу.

- Мохнатая и моя, - поспешил согласиться я, чудом подавив рефлекторное желание клацнуть челюстями: мне очень не нравится, когда мою умную голову трогают руками другие мужчины.

Мой друг правильно понял мой порыв, и палец ото лба убрал.

- Договор подписывается с зарубежным заказчиком, балда! - Эдвин посмотрел на меня внимательно.

Я в ответ наклонил голову набок: мол, задумался.

- Значит, это, как минимум, регистрация в королевской палате, - мой друг нашел новое применение своим пальцам: принялся их загибать. - Потом, трансляция эфирно-цифровой печати в советский стандарт. Далее, страховка от всего подряд: все-таки, не в Дублин едешь на пару лекций!

- Тогда ты прав, - я обожаю соглашаться с очевидными вещами, особенно, когда мне подробно объяснили, отчего они, собственно, очевидны. - Без нотариуса не обойтись.

Значит, сразу из кафе мы перебрались в небольшую, но очень, по мнению Эдвина, известную (и надежную этой своей известностью) нотариальную контору. Поверенный предполагался хороший, с иностранной лицензией, выделенным эфирным каналом с прямым доступом к Королевской Контрольной Палате, и ни в коем случае — тут мы неожиданно и сразу сошлись во мнениях — не гоблин.

Как раз такой надежный господин у моего друга на примете был: контора господина Тэдо, и, если судить по названию, его сыновей, находилась совсем неподалеку от университета: недалеко от Горбатого Рынка, палатками, киосками и капитальными строениями которого была сто лет назад застроена знаменитая Горбатая Гора.

Господина Тэдо, владельца странной для ирландца фамилии и еще более странных привычек (по словам знающих людей, в его конторе никогда не открывали днем окон, а вся мебель делалась строго из стали и камня), настоятельно рекомендовали и юристы нашего богоспасаемого учебного заведения. Считается, как оказалось, что поверенные этой конторы отлично разбираются в сомнительных контрактах и умело разрушают даже очень хитро составленные кабальные сделки.

Здание делового центра, на четвертом этаже которого скрывался искомый поверенный, особого доверия не вызывало. Оно, как и положено таким зданиям, последние полсотни лет было по самую крышу завешено рекламами, рекламками и рекламищами: некоторые из них светились ярким неоном, другие, наоборот, выделялись бельмами давно выцветшей дешевой краски. Самые дорогие и надежные демонстрировали плоскую маголограмму, но таковых было всего несколько: конкретно три из, примерно, пяти десятков.

Вывески конторы поверенных «Тэдо и сыновья» среди дорогих и надежных не оказалось.

- Ты наверняка знаешь, что этот господин — не гоблин? - я внимательно, с прищуром, посмотрел на приятеля. В ответ Эдвин одним движением сломал пополам одноразовую электропапиросу, и выбросил обломки в урну (именно возле нее мы и беседовали, не желая нарываться на мелкий, но неприятный штраф за курение в неположенном месте). - Почему, - решил уточнить я, - ты думаешь, что он не из ваших?

- Не из наших, а из немножечко нет! - мой друг обвел ладонью панораму Горы, как бы замыкая увиденное в кадр воображаемого эловизора. - Посмотри, как оно ярко и плохо! Плюс фамилие твоего поверенного прямо намекает на то, что он не какой-нибудь Тедник или даже Тедштейн!

- Дружище! - я посмотрел на Эда слегка укоризненно, - мы же с тобой договаривались, что между собой говорим на стандартном новобританском! Если ты не оставишь свои штучки, я перейду на местный гэллах или исландский портовый диалект, и тебе будет намного менее смешно, чем сейчас!

Эдвин действительно хихикал, будто услышав только что скабрезный анекдот.

- Знаешь, почему, - прерывистый смех, - он не гоблин? Потому, что он тролль!

И действительно, самая крупная вывеска из имевшихся сообщала, что контора лойера Тэдорадзе и его сыновей работает каждый день, кроме воскресенья, с 9 до 18 часов.

- Тэдорадзе — кавказская фамилия. Не то, что белочеловеческая, в смысле, круглоголово-арменоидная, а примерно современных выходцев из Закавказья. - Эдвин, как и договаривались, перешел на британский, но ситуацию это сильно не исправило: из всего предложения я уверенно понял только пробелы между словами.

- Кавказская фамилия, да еще настолько характерная, это или карла, или тролль. Много ты знаешь карл, трудящихся лойерами? - спросил Эдвин. Я отрицательно помотал мордой: почти все знакомые мне представители подгорного народа были или экономистами, или механиками.

- Вот и я — ни одного, - подытожил приятель.

Внутри конторы оказалось светло (плотно закрытые ставни компенсировались яркими лампами дневного света), зелено (по всем углам стояли кадки с разного рода фикусами) и довольно уютно в целом. Представитель встретил нас у входа.

- Тэдо-Мосли младший, партнер - отрекомендовался встречающий, огромного роста и массы клерк, затянутый в стильный серый костюм. То, что догадка моего друга оказалась верной, младший партнер подтверждал невероятными для человека габаритами, четкими и основательными движениями, и, наконец, похожим на каменный топор горбоносым лицом.

- Вы — один из сыновей? - восхищенно заинтересовался Эдвин.

- Скорее, внук, - уточнил клерк. Сыновья давно сидят по отдельным конторам, только дед…

- А сам господин Тэдо… - мне и самому стало интересно. Клерк улыбнулся, добро и внимательно: сразу захотелось убежать, и, скуля, забиться под монументальный каменный стол.

- Не ломайте язык, сэр. Мы давно привыкли, что наша фамилия - Тэдо, с ударением на последний слог. К тому же, традиция. Почти все дедушкины потомки носят двойные фамилии по названиям местных семей, с которыми успели породниться. Дедушка же, - внук бросил короткий взгляд на эловотч — никогда не выходит к клиентам до позднего вечера.

- Нам — на регистрацию международного рабочего контракта, - встрепенулся подавленный зрелищем человека, превосходящего ростом двухметрового себя, Эдвин. - Точнее, не прямо сразу нам, а конкретно вот ему.

Я спиной почувствовал давление воздуха: легкий, но упругий, ветерок, подталкивал меня в спину, побуждая сделать шаг вперед.

- Это я, господин младший партнер. Это мне нужен контракт. Только есть небольшой нюанс — этот контракт…

- С Советским Союзом, господин профессор? - профессионально осведомился тролль. - Вы ведь — профессор Лодур Амлетссон? Дедушка предположил, что Вы явитесь именно к нам, такие сделки заключаются нечасто, так что все документы контракта уже с полчаса на моем рабочем столе. Кстати, документы — понятливый кивок на бумажные листы, небрежно торчащие из папки — выписаны вручную на наилучшей велени. Идемте. - Монументальная рука указала направление движения. - Кофе?

Договор и просмотрели, и пропечатали очень быстро: регистрация в Королевской Палате заняла, от силы, пять минут и стоила приличную сотню еврофунтов сбора: все равно получалось мало для того, чтобы содержать на получаемый доходы дорогой офис.

- Все просто, - пояснил потомок того Тэдо, который с сыновьями и внуками. - Помимо того, что Вы оставили в нашей кассе, нам еще заплатят регистратор Его Величества, внешнеторговая контора Союза… Кроме того, такие услуги прибыльны, скорее, в смысле репутации.

Я почти ничего не понял и понятому не поверил, но все равно кивнул: спорить не хотелось, да и было не с чем.

Получилось, в итоге, удобно: подпись, поставленная моей когтистой лапой на договоре, немедленно отобразилась на остальных экземплярах — втором (Заказчика) и контрольном (заранее оказавшемся в архиве Королевской Палаты). Таким образом, чаемый контракт немедленно вступил в действие. Да здравствует прогресс!

Оставалось решить вопрос с транспортом. Мы переместились в мою холостяцкую квартиру, обложились рекламными брошюрами — как бумажными, так и эфирными — транспортных компаний, и принялись решать.

Можно плыть пароходом.

Пароход отправляется из любого восточного британского порта на выбор. До самой Британии ходит паром, до парома нужно ехать на поезде. Пароход, конечно, не пароход, а целый лайнер, огромный и комфортабельный: я прямо сейчас прочитал о таком в рекламном буклете. Правда, такое судно удивительно долго плывет, или, как говорят моряки, идет, и все это время, подозреваю, на нем совершенно нечем заняться. «Нечем» это грозит приобрести вид и габариты угрожающей скуки, особенно, с учетом того, что ни вкусно есть, ни допьяна пить мне покамест нельзя.

Можно ехать поездом.

Сначала, правда, требуется добраться до берега, и уже не британского, но французского: tunnel sous la Manche, торжественно открытый в середине девяностых (тогда я учился в исландской средней школе, и событие пропустил), столь же торжественно закрыли тремя десятками лет позже, и в этом событии участие ваш покорный слуга уже принял. Из Франции надо ехать дальше на поезде, то ли с пятью, то ли с шестью пересадками и десятком таможенных постов по дороге: еврофунт значительно пережил своего создателя и его второе детище — Евросоюз, к тому же, часть Европы, по итогам Войны Занавесов, осталась советской, но часть для моей дороги крайне неудобная, и от поездки на поезде я тоже отказался.

Третий, и лучший, способ, потребовал освоения стихии для меня новой и слегка пугающей: мне предстояло покорить пятый, он же воздушный, океан.

Дирижабль скор. Летит такой пузырь прямо (из Дублина в Архангельск без единой посадки), сам по себе он надежен (ни одной серьезной поломки за последние сорок лет), и потому воздушное судно — решение идеальное во всем, кроме колоссальной, просто непомерной, цены. Двадцать тысяч еврофунтов Королевские Аэрокиты ломят, кстати, за весьма скромную каюту второго класса (плюс питание, плюс налог)!

Я и высказался в том ключе, что подобное роскошество не про наш карман, и поэтому пусть будет пароход.

Мой друг, внимательно меня выслушав, пришел, натурально, в восхищенное состояние, и настроение свое оформил, по большей части, нецензурно. Из содержательной части следовало, что на таких, как я, дураках, ездят, что контракты надо читать правильно, и не стоит отказываться от преференций, которые мне, дураку, суют прямо в морду, а я отворачиваюсь и этнически откусываюсь.

- Про ездят — это сейчас было обидно! - попытался перехватить инициативу ругаемый я. Вы ведь помните, как я выгляжу, и как вынужден питаться? Получалось, что меня сравнили с собакой ездовой породы, а я, все-таки, не собака.

Эдвин отмахнулся: не о том, мол, речь.

- Страница шестая, раздел «Особые условия», пункты с двадцатого по двадцать третий, на, осведомись. - Друг протянул мне копию контракта.

-…за счет нанимателя, - вслух осведомился я. - Регулярный рейс, Аэрофлот СССР, класс не ниже coupet.

Признаться, прочитав название компании «Аэрофлот СССР», я наяву вообразил себе железные панцирные койки, привинченные к палубе продуваемой всеми ветрами гондолы казарменного типа. Загадочный класс обслуживания, мне незнакомый и потому тоже пугающий, представлялся чем-то вроде «угольный ящик под нижней палубой».

Еще я вообразил и удручающе скудный рацион, и побудку в половине шестого по судовому времени, и даже необходимость самому мыть, в свою очередь, палубу: именно про что-то такое рассказывал прадед, сходивший матросом транспортного конвоя из Исландии в Советскую Россию много лет назад, во время Второго Акта Великой Войны.

С действительностью примиряло то, что комфортную температуру обитания профессор эфирной физики себе уж как-нибудь, да обеспечит, все остальные условия нужно терпеть всего двое суток, а от мытья пола я как-нибудь отмажусь. В крайнем случае, дам золотой соверен бородатому cossac, чтобы он озадачил кого-то из политических заключенных, из которых обязательно состоит обслуга и часть команды. Вопрос же питания — на два дня — решался овощными рационами, невкусными, но питательными.

- Решено, - согласился я. - Лечу!

- Вот и договорились, - Эдвин проследил за тем, как под выбранным в контракте пунктом «о транспорте» появляется светящийся слепок, изображающий дирижабль, и вдруг засобирался по неведомым, но важным, делам.

Дома я остался один.