Профессор Амлетссон

Глава 13

- Что, Локи, Вам тоже не по нраву местная архитектура? - спросил товарищ Хьюстон тоном, лишенным ожидаемой издевки. - Не переживайте. Так, одинаково и серо — почти только здесь, ну или, может, еще в паре мест на весь Союз, но до них Вам, скорее всего, все равно не будет дела. Этот город, знаете ли, отстраивался почти полностью и заново в середине прошлого века…

Мы уже выбрались из салона замечательного образца советской эсомобильной промышленности, и сейчас стояли — все трое — у входа в очередное советское здание, скучное, серое, выстроенное из все тех же типовых блоков: впрочем, к последнему я начал уже немного привыкать.

Эсомобиль, кстати, уехал совершенно сам, без участия шофера — девушка Анна Стогова осталась со мной и нами: видимо, надолго покидать подопечного ей было запрещено, или, как минимум, не рекомендовалось.

Этому, последнему, обстоятельству, я обрадовался неимоверно, почти до прижатия ушей и размахивания хвостом — некоему профессору всерьез показалось, что, положись он на товарища Хьюстона, тот непременно устроил бы какую-нибудь каверзу — возможно, не со зла, но лишь по причине излишней живости инженерского характера.

- Пятидесятые двадцатого, не согласился я, - это, как мне помнится, самое время расцвета городской архитектуры. Новые веяния, методы, поиск. Не могу, правда, вспомнить, ни одного зодчего того времени, но в Атлантике — почти повсеместно — встречаются красивые и удобные здания, выстроенные как раз этими парнями и именно в пятидесятые. Что офисы, что заводы, что жилые дома…

- Если Вы не заметили, - осклабился инженер, - то Вы сейчас не совсем в атлантической стране. Это, некоторым образом, Советский Союз, государство прямо противоположного социального строя. Стоит ли полагать…

- Законы развития инженерного уклада везде одинаковы, - я расслабился: инженер вернулся к своей, мне категорически неприятной, манере общения. Ощущение постоянно надвигающегося подвоха не исчезло совсем, но побледнело и спряталось. - Тем более, что ни техническое, ни технологическое сотрудничество Атлантики и Союза не прекращалось, кажется, ни на единый год — особенно, после того, как наши страны совместно победили во Втором Акте Великой Войны!

Мы, тем временем, поднялись по ступенькам типового бетонного крыльца и оказались в преддверии. Типовую же стеклянную дверь в металлической раме товарищ Хьюстон, кстати, перед Анной открыл — американец, в конце концов, оказался не полностью безнадежен!

Оказавшись внутри здания, компания наша направилась в сторону стойки хостесс, или как она тут называется: шаги глушил широкий красный ковер.

Мне на секунду показалось даже, что там, по ту сторону ковровой дорожки, ожидает что-то очень хорошее — например, сотни раз виданное в эловизионных постановках Вручение Главного Приза… Хотя, конечно, предстояло пока только заселение в отель.

- Любые объективные тенденции пасуют перед волюнтаризмом! - обрадовался возможности поспорить приумолкнувший было товарищ инженер. - Особенно с учетом того, что волевые решения принимает некто, облеченный всей полнотой власти, и категорически не желающий советоваться со специалистами…

Мне очень нравится проверять на живых людях нехитрый психологический прием, который отец мой, например, называет «поиграть в собачку» — в этом мне, конечно, сильно помогает строение морды лица. Это вот так: если в компании несколько человек, и у тебя более одного собеседника, нужно смотреть на обоих (или сколько их там) попеременно, останавливая взор ровно на одинаковое количество секунд на каждом, переводя же взгляд, слегка наклонять голову набок.

Практика показывает, что собеседники, привыкнув к такой манере поведения, внезапно перестают ощущать тебя как человека — это развязывает языки и позволяет услышать что-то такое, о чем в иной ситуации предпочли бы умолчать.

С друзьями я так, конечно, не поступаю, но новых знакомых — симпатичную девушку и неприятного мужчину — я встретил сегодня впервые, в отношении обоих испытывал некие подозрения, и потому…

- Кхе!, - вдруг заявила девушка Анна Стогова. Ей, видимо, наскучил наш спор-у-порога. - Товарищ Хьюстон, не стоит вываливать на…

Переводчик оглянулась, будто забыв, кто еще должен присутствовать при беседе. Посмотрела на меня, перевела взор дальше, вернулась ко мне.

…профессора, - будто вспомнила Анна, - сразу все Ваши обширные познания! К тому же мне, наверное, стоит Вам напомнить о некоторых пунктах устава Партии, членом которой Вы…

Инженер вдруг осекся. Я видел очень хорошо: на холеное лицо, до того излучавшее самодовольство, вдруг наползла некая тень — хотя ни облачка на небе не наблюдалось.

- Пожалуй, Вы правы, Анна, - преувеличенно вежливо согласился ехидный хам. - Некоторых явлений и личностей, в подобных беседах лучше не касаться. Извините, профессор, - будто бы понурился инженер, и тут же предложил, как мне показалось, преувеличенно бодро: - Давайте сменим тему?

Тему сменили, тем более, что красный ковер кончился, стойка же, наоборот, началась: предстояло получение нового опыта.

Не раз уже замечал: слушаешь рассказ о чем-то далеком, и, в силу удаленности, непонятном — смело дели на восемь!

О советском гостиничном сервисе мне рассказывали. Рассказывали, преимущественно, эмигранты: те немногие, кому по нашу сторону Рассвета оказалось интереснее, чем по когда-то собственную. По рассказам этим получалось, что за каждой стойкой советской gostinitsa обязательно высится — и, непременно, высится монументально — колоссальных габаритов женщина в типовом шевиотовом платье. Прическа такой дамы обязательно старомодно-высока, уложена методами, забытыми в Атлантике еще сто лет назад, выражение лица — негодующе-надменное, поведение — соответствует выражению…

Все меняется, стоит такой гранд-даме опознать в потенциальном постояльце иностранца, причем — в этой части рассказа взор беглеца от советской действительности становился томным — иностранца настоящего, из дальней заграницы, как все сразу же меняется.

В общем, рассказывали, значит — врали.

Хостесс оказалась совсем молоденькой девушкой какого-то из малорослых народов: во всяком случае, за привычной высоты стойкой она стояла не на полу, а на низеньком — это я, изловчившись, увидел в зеркале — табурете.

Личико было явлено круглое, улыбчивое и курносенькое — как у практически всех знакомых мне полуросликов, прическа тоже ничем особенным не отличалась, каре и каре. Даже говорила она совершенно нормальным тоном, и, кстати, не со мной!

- Это товарищи, - услышал я некоторую часть речи девушки Анны Стоговой. Поздороваться с хостесс переводчица, видимо, успела раньше — пока я вспоминал рассказы эмигрантов и искал знакомые по этим рассказам совпадения, - Амлетссон и Хьюстон. Вот путевой лист.

Девушка за стойкой мило похлопала длинными густыми ресницами, улыбнулась, но только и всего. Мне стало даже немного обидно: в какой-то момент я и вправду ожидал, что меня, как иностранца, в советской гостинице примутся oblizyvat — это слово означает, как я тогда считал, высшую форму учтивого сервиса.

- Профессор, покажите Ваш паспорт, пожалуйста, - попросила Анна. - Сотруднице отеля нужно сверить Ваши данные с заявкой.

Поселили нас — меня и инженера — на одном этаже, в соседних номерах, поэтому и размещаться мы отправились втроем, но без Анны: в качестве сопровождающего нам выдали среднего качества самоходный морок, изображающий, по словам товарища Хьюстона, известного советского актера, даром, что молчаливого.

- Ну и как Вам советский сервис? - поинтересовался инженер.

Мы вошли в объемную, сверкающую латунью и стеклом, кабину подъемника: номера нам выделили на сто сорок третьем этаже, и предстояло немного проехаться.

- Сервис как сервис, - ответил я, проследив взглядом за сдвинувшейся створкой автоматической двери. - Видел лучше, видел хуже. Ненавязчиво — уже хорошо.

- В САСШ иначе, - поделился товарищ Хьюстон. О смысле фразы я, скорее, догадался, прочитав часть той по губам: расслышать детали помешали уши, которые внезапно заложило — подъемник двигался быстро. - Это раньше везде были негры, теперь — сплошная автоматика. Даже чемодан до номера перемещают телепортом, на чай сунуть некому…

- Наверное, есть какая-то причина, - догадался я, - того, что здесь, в Союзе, так много линейного человеческого персонала. Особенно, когда можно…

Немелодично звякнуло, кабина подъемника остановилась: мои многострадальные уши заложило вновь.

- Идемте, Локи, - инженер пропустил меня вперед. - Предлагаю переодеться и встретиться минут через шестьдесят в лобби-баре, он, кажется, есть на плане отеля. Там и договорим.

Американско-советский инженер сразу показался мне мастером гиберболы и прочей дурацкой шутки, но относительно номера он не соврал: ни слова, ни полслова.

Двухкомнатные апартаменты (действительно, спальня и кабинет!) оказались куда комфортнее ожидаемого: удобная современная мебель, довольно приличный внутренний объем, и, самое главное, качественно заклятый изолирующий контур: в любой атлантической гостинице такого класса вся моя шерсть уже стояла бы дыбом по причине массы паразитных эфирных наводок, пронизывающих пространство номера.

Еще мне понравился общий тон стен — что-то такое, теплое, в сближенной пастельной гамме, никакой черно-розовой роскоши, каковой так неуместно грешат отельеры обеих моих Родин.

Душ, разбрасывание одежды по номеру и переодевание заняли у меня как раз примерно час. Вскоре я, заперев дверь номера на архаично выглядящий физический ключ, уже занял кабину подъемника: демон-проводник сообщил, что мы едем вверх.

Лобби-бар, на удивление, действительно оказался расположен на крыше, впрочем, возможно, по разные стороны Атлантики в это понятие вкладываются немного разные значения. Меня уже ждали: товарищ Хьюстон занял столик у самого края открытой площадки, точно между какой-то неуместной на советском севере пальмой и эмиттером погодного купола.

- Я заказал Вам кофе и яблоко, профессор, - американец встретил меня вежливо: встал и протянул руку — будто мы не расстались буквально час назад. Руку я, на всякий случай, пожал: никогда не стоит упускать случая побыть вежливее, чем ты есть на самом деле. - Специально спросил у Анны, все это Вам, вроде бы, разрешено и можно. Напиток попросил сделать не сильно горячим, ну с учетом особенностей. Только яблоко все никак не могут найти.

Пришлось кивнуть и улыбнуться: впрочем, к моему дружелюбному оскалу товарищ Хьюстон уже, кажется, привык.

- Так вот, к слову о персонале и автоматике, - продолжил инженер беседу, прерванную, было, прибытием на этаж. - Видели внизу охранника? Такой немолодой дядя в деловом костюме, коротко стриженный и при оружии?

- Оружия не заметил, - легкомысленно согласился я, - но охранника у стеклянных дверей заметил. Видимо, офицер государственной полиции?

- Если и офицер, например, полковник, то точно уже в отставке, - мой собеседник подхватил шутливый тон. - Заменить бы этого парня светоэлементом!

- Светоэлемент может как-то подавать сигнал на замыкатель, - согласился я. - Там уже пропускать, не пропускать… Но, думаю, охранник, все же, при деле. Вдруг хулиганы!

- Это отвратительное явление, родимое пятно капитализма, действительно еще не повсеместно изжито, - слегка остекленел взором Хьюстон. Я понял, что он кого-то пародирует… Или передразнивает, что практически одно и то же.

- Однако, - взгляд моего визави вернулся к норме, - можно же поставить вместо живого человека автоматон… Нелетальный, конечно. Например, чтобы плотно набитая боксерская перчатка, на манер большого кулака, да на пружине…

- И с размаху — по вражьей роже! - я уже откровенно смеялся, благо, эпатировать таким поведением было некого: даже девушка Анна Стогова, которую мы ожидали с минуты на минуту, к компании нашей, покамест, не присоединилась.

Отсмеялись.

- Наверное, просто пенсион, что выплачивают социальные службы такому вот, эм, полковнику в отставке, откровенно невелик, - уже серьезным тоном предположил я. - Впрочем, это нормальное явление во всех известных мне странах. Как только государству перестает от тебя быть что-то нужно…

- Тут, Локи, Вы неправы, и даже не представляете, насколько, - возразил инженер. - Видите, нашей строгой надзирательницы с нами пока нет, и можно говорить относительно свободно… В общем, в советском законодательстве это называется «право на труд».

Я задумался: как раз, очень удачно, принесли еще кофе, к нему — найденное, наконец, большое зеленое яблоко. Содержимое и миски (кофе), и тарелки (яблоко) заняли меня на добрые пять минут. Впрочем, нынче действительно был выходной день и никто никуда не торопился.

Кофе, наконец, закончился — вместе с яблоком и поводом помолчать: как раз подоспел и ответ.

- Именно право, не обязанность? - уточнил я. Товарищ Хьюстон кивнул.

- Вам, атлантикам, сложно понять нас, коммунистов, - немного заважничал инженер. - Иные принципы построения общества в целом и отношений в частности… Труд — почетен, безделье — позорно. Если специально и сознательно избегать работы…

- Помрешь с голоду? - догадался я. Как оказалось, неправильно.

- Посадят в тюрьму, - мрачно возразил американский коммунист. - Статья местного уголовного кодекса предусматривает взятие под стражу тунеядцев…

- Где взять столько работы, чтобы всем хватило? - удивился я. - Даже пенсионерам, будь они до отставки хоть десять раз полковниками!

- За этим следит профсоюзный комитет, - ответил мой собеседник. - И трудовая инспекция с ним заодно. Главный враг любого эйч-ар, да и начальника организации, в целом.

- У нас, в Ирландии, профсоюзный босс — тоже самый страшный человек для любого бизнесмена, - почти обрадовался я: не все в Союзе оказалось устроено настолько замечательно, насколько мне старательно демонстрировали. - Потому, что за ним, как, видимо, и здесь, стоят бандиты… Целые мафиозные кланы!

- Здесь не так, - возмутился товарищ Хьюстон. - Здесь это государственная организация…

- Одно другому не мешает, - умудренно отозвался я.

Странное дело, конечно. С одной стороны, Денис Хьюстон сам, добровольно, по своему убеждению, отъехал в Союз, вступил в гражданство и советскую — я уже знал, что тут она, не в пример Атлантике, единственная на всю страну — партию. Его, Хьюстона, как показалось с самого начала, все устраивало, но было, все же, что то-такое, буквально в воздухе.

Наверное, дело просто в том, что в СССР везде установлена тоталитарная прослушка, и советские эмигранты врали не всегда и не во всем: сидит сейчас какой-нибудь стафф-сержант, или как они здесь называются, водрузив на коротко стриженную голову парные телефоны, внимательно слушает, отмечает важные моменты… Чтобы наутро на чьих-нибудь мохнатых руках тяжело лязгнули полицейские наручники.

Образ оказался настолько ярким, что и стафф-сержанта, и окружающее того оборудование я будто увидел, а наручники — почти что и ощутил.

Впрочем, ситуацию даже такое яркое предположение проясняло не до конца, и я решил поступить мудрейшим образом из возможных: сделать вид, что не замечаю очевидного несоответствия, к американско-советскому инженеру же тщательнейшим образом принюхаться.

О нестыковках, несоответствиях и том, что со всем этим делать, не думать не удалось: мысли эти вернулись в мою ментальную сферу сразу после того, как некий профессор завалился спать.

Думалось о разном: например, о том, что прибавочная стоимость не берется ниоткуда, и, значит, отличные — для меня — условия срочного контракта означают что-то нехорошее для кого-то еще.

Перед глазами немедленно встали люди: грязные, изможденные и больные, обязательно одетые в обноски, натурально замученные тяжким каждодневным трудом. Все они смотрели на меня молча и внимательно, ничего не говоря и не двигаясь, и самым страшным было то, что среди сотен пар глаз я все чаще замечал детские…

Потом я уснул, и ночью мне ничего не снилось.

Совсем ничего.