Профессор Амлетссон

Глава 17

Наталья ничего не ответила. Мне показалось вдруг, что администратор задумалась, глубоко и внезапно, и что-то такое вспоминает.

Я даже на какой-то момент залюбовался, и чудовищной мощи природное русалочье обаяние здесь оказалось совершенно ни при чем.

Мне, видите ли, импонируют люди, повадками схожие со мной — не привычкой вытворять всякое хвостом и ушами, не дурным иногда чувством юмора или совершенно кобелиной агрессией в ситуациях, в которых стоило бы и промолчать, и сделать вид, что все идет своим чередом… Мне очень нравятся люди, которые любят и умеют вовремя задуматься.

Наталья задумчиво молчала, ничего не говорил и я сам. Соответственно, не нарушала хрупкую тишину и девушка Анна Стогова.

Издавал ли в эту минуту осмысленные звуки товарищ Хьюстон, я доподлинно не знал: воспользовавшись начавшимся диспутом, советский американец тактически верно отступил в сторону небольшого бара, где и занял круговую оборону в компании бутылки чего-то прозрачного и закусок, горкой наваленных на большом стеклянном блюде.

Стюард принес мне яблоко — уже третье за этот недолгий обед. Яблоко кончилось раньше, чем пауза.

- И все же, профессор, - товарищ Бабаева вернулась, наконец, из эмпиреев к смертным нам, - я не могу вспомнить ни одного, как Вы выразились, паразита, в ученом окружении деда. Ученики — были и есть. Соратники — имеются. Консультанты всех мастей — тоже, ведь ни один, даже самый авторитетный, ученый не может знать и уметь абсолютно всего, что требуется…

Так, примерно, и проговорили почти полчаса. Аргументация обеих сторон перешла из области чисто научной в научно-человеческую, из научно-человеческой — в человеческо-практическую, и неизвестно, до чего бы дошла и с собой завела, но тут у нашего попутчика кончился алкоголь.

- Вы зря агитируете нас за советскую власть, товарищ Бабаева! - сообщил инженер, внезапно появляясь за нашим уютным столиком. - Я уже довольно давно и успешно сагитирован, и доказательство того размещено на внутренней стороне лацкана моего пиджака, гостя же нашего уговаривать, покамест, рано: он пока только слышит слова…

- …и ощущает приличное финансирование! - Я оторвался от опустевшей миски. - Но для того, чтобы делать серьезные выводы, этого мало.

- Для каких же выводов Вам, скажем так, достаточно информации? - администратор посмотрела на меня с интересом и значением.

- Мог бы рассказать очень о многом, - не стушевался я. - Например, о том, что с самого момента приземления своего в воздушном порту живу, как в странной сказке, очень интересной и, видимо, доброй. Что от интересности этой и доброты сама собой приподнимается шерсть на загривке.

- Отчего же? - заинтересовалась уже не Наталья, но молчавшая — я даже успел немного позабыть о ее существовании — девушка Анна Стогова. - Кстати, я плохо понимаю некоторые идиомы нового британского языка, профессор. Не могли бы Вы иногда объяснять, что имеете в виду?

Я вздохнул.

- Приходилось ли Вам, Анна, читать сказки братьев Гримм? - будь мы представителями одной цивилизации — конкретно атлантической — вопрос бы звучал хамски, ведь упомянутые сказки обязательно входят еще в школьную учебную программу, и, конечно, знакомы всякому образованному человеку. Однако, тут я оказался в среде новой и незнакомой, поэтому и решил уточнить почти очевидное.

- Еще в детстве, - кивнула девушка, ничуть, по-видимому, не обидевшись. - Правда, версию, одобренную для детей и юношества, адаптированную, deadgiz.

Я стремительно ворвался в собственную ментальную сферу и поставил себе очередную галочку в воображаемом чек-листе: незнакомое слово звучало, как и многие советские лексемы, будто ключ призыва не самой безобидной потусторонней сущности, возможно — зловредной, и обязательно потому требовало прояснения — на будущее и чтобы не попасть впросак.

- Так вот, любой европейский ребенок, выросший в семье образованной и потому читающей, - продолжил я, - помнит, чем чуть было не закончилась история с пряничным домиком, причем что в адаптированной, что в полной версии похождений Гензеля и Гретель.

- Вы, профессор, постоянно ожидаете подвоха, верно? - логично догадалась администратор. - Ожидаете и потому не можете как следует расслабиться и подумать о чем-то хорошем? Но ведь это же сказка, кончилось в ней все хорошо, да и речь идет о делах столь далеких дней, что…

- Не только поэтому, Наталья, - решил уточнить я: мне пока нравилось и направление беседы, и то, что в ней, беседе, я занимаю позицию лидирующую — рассказываю, меня же все слушают с интересом и даже иногда уточняют непонятное.

- Как человек уже взрослый и образованный, я имел возможность ознакомиться с некими сборниками отчетов… За авторством святых отцов Якоба и Вильгельма, - немного нахмурился я. - Поэтому знаю, кто и кем пообедал на самом деле. Все эти замечательные преференции, которых я бы никогда не увидел при исполнении любого контракта в привычном атлантическом мире, означать могут только одно: платить за них придется, произойдет это очень скоро, и совершенно непонятно, что и как именно потребуется в уплату!

- Очень интересно, профессор, - взял слово инженер. - Предпосылки ясны, но каковы выводы?

- Выводы? - уже немного устало ответил я. - Выводы — простые. Этот ваш Проект куда более важен и сложен, чем кажется на первый взгляд и чем ваша пресс-служба сообщает в пределы красного океана.

- Это Ваше природное феноменальное чутье? - не удержался от запуска шпильки товарищ Хьюстон, и я вдруг подумал, что он основательно набрался, пусть и держит себя, покамест, в руках.

- Это немного формальной логики, простой аналитики и индукционного восприятия действительности! - я понимал, что меня уже специально провоцируют, и старался не горячиться. Получалось откровенно так себе: больше всего хотелось съездить лапой по лощеной американской морде, хотя желание это я, с некоторым трудом, но сдержал.

Накаляющуюся обстановку ловко разрядила Наталья Бабаева.

- Что такое этот ваш красный океан? - осведомилась она, одновременно накладывая какой-то конструкт на теряющего рамки приличия собеседника. - Это какая-то метафора, связанная с цветом флага нашего Союза?

- Так может показаться. - Я внезапно успокоился: так же быстро, как перед этим почти закипел. - На самом деле, этот термин придумал один кореец, относительно недавно, уже в этом веке. Красный океан — это, упрощенно, мир конкуренции, жестко поделенного рынка и основной модели капитализма. Вода изначально прозрачная, океан, на самом деле, голубой, но, когда в нем плавают акулы и другие хищники…

- …они жрут друг друга почем зря, и вода окрашивается кровью, - подхватил инженер. Говорил он уже совершенно нормально и на рожон не лез: видимо, администратор применила что-то особенное, протрезвляющее: о наличии в нативном русалочьем арсенале подобных заклинаний мне, конечно, известно было.

Я кивнул. Наталья кивнула тоже.

- Вы знаете, - администратор чуть повернулась в мою сторону, как бы показывая, с кем, в основном, ведется беседа. - Идиома понятна, но она совершенно не про нас. В советской науке не может быть никакого красного океана, только голубой. Это означает, что среди нас невозможна конкуренция в западном значении этого термина. - Продолжила моя визави. - Только соревнование, но это — нечто совершенно другое.

- Так какое же оно, это Ваше другое? - я усомнился, и, конечно, дал явственно понять природу своего сомнения. - Человек всегда и везде человек, низовые инстинкты вполне могут быть побеждены — ненадолго — рассудком, но рано или поздно все равно возьмут верх! Акулы жрут друг друга, а уж каково приходится рыбешке помельче, и представить себе страшно!

- Это в Вас говорит персональный опыт? - догадалась Наталья. - Вы знаете, я пойму, откажись Вы сейчас отвечать, но, если вдруг сможете и захотите поделиться… Было бы крайне познавательно, в смысле, конечно, лучшего понимания иной системы.

Я вызвал простенький морок, даже не подключенный к элофону: необходимые данные и хранились, и обрабатывались непосредственно моей могучей ментальной сферой. Маголограмма показывала время: и, так сказать, актуальное, и оставшееся до прибытия в пункт назначения.

- Отчего же не рассказать, - я убедился в том, что времени у нас еще достаточно и свернул морок. - Но тогда и Вы поделитесь со мной ответами уже на мои вопросы!

Администратор кивнула, и произнесла фразу длинную, витиеватую, но означающую несомненное согласие. На краю сознания засветился почти невидимый огонек, и я понял, что фраза не фраза, а, скорее, гейс. Однако, серьезно у них тут, в Союзе…

- Вспомнить можно всякое, - я начал так, как мне было привычно: сначала. Это, на самом деле, лучший способ рассказать о чем-то важном, главное — не отправляться мыслью ко дням сотворения нашего тварного мира, в каковое сотворение я, кстати, сам не очень верю. - В основном, неприятное. Все ведь понимают, что речь идет о красном океане?

Собеседники мои кивнули: немного вразнобой, но почти одновременно. Перебивать никто не захотел, или из вежливости, или из интереса.

- В океане, - продолжил я, - водятся не только акулы, но и рыбешка помельче. Не очень хищная, не самая крупная, совсем не опасная. Некий профессор — тогда еще не имевший столь полезных регалий — с такой рыбешкой был хорошо знаком, точнее, ей и был. Это было заметно… Да, особенно здорово заметно при распределении бюджета, и без того куцего. Например, когда на Университет, будто манна небесная, падал внезапный грант от очередного фонда, причем фонда, как правило, предназначенного для легализации сумм куда более существенных, нежели какой-то дурацкий грант.

Всем своим существом я погрузился в те далекие времена, но совсем уходить в прошлое не стал: рассказывать, тем более в лицах и иных подробностях, было не о чем.

- Темы мои регулярно оказывались «не имеющими доказанной научной значимости», - вздохнул я, - совершенно необходимые для работы экспедиции планировались и оплачивались в последнюю очередь, без того редкие бюджетные студенческие места сокращались, как это у нас говорят, методом резания по живому, имея тенденцию к устранению уже окончательному.

Прервался ненадолго: только для того, чтобы оценить реакцию аудитории. Известное же дело: никому не нравится слушать, как кто-то жалуется на жизненные трудности, ведь у каждого человека в избытке собственных! Однако, аудитория внимала молча и заинтересовано.

Девушка Анна Стогова сидела нервно, покачиваясь на стуле, да еще и извлекла откуда-то карандаш — сейчас канцелярский инструмент сосредоточено угрызался. Помимо угрызания, потребности в старомодном стиле совершенно не ощущалось: здесь вообще никто не писал от руки на бумаге, но желтое-о-золотистых-буквах и красном пятнышке стирательной резинки было именно что карандашом!

Администратор Наталья Бабаева уселась уверенно, надежно, поставив локти на подлокотники кресла — такая манера слушать выдавала в одном из моих собеседников привычку к долгим и основательным заседаниям. Я понял, что сейчас администратор слушает именно докладчика — в моем симпатичном мохнатом лице.

Инженер Денис Хьюстон, напротив, весь подался вперед, приоткрыл рот и даже стер с лица самодовольное выражение хорошо устроившегося в жизни человека.

В общем, профессора явно слушали, и он — я — продолжил дозволенные речи.

- Вернемся к рыбе. Представьте, - я решил добавить того, что в атлантической литературе называется емким словом «саспенс», - зубастые акульи челюсти, что клацают все ближе и чаще, пусть сам хищник тобой пока и не заинтересовался… Гляциология в частности и классическая эфирная физика в целом казались тогда королевским чиновникам от образования наименее нужными из дисциплин! Положа руку на сердце: только череда невероятно удачных совпадений позволила тогда мне уйти на глубину. Там, на глубине, мне повезло обратиться не жирной макрелью, природной добычей акулы, но другим опасным хищником, пусть и не очень тогда крупным.

Я перевел дух: положительно, с метафорами пора было заканчивать, но как иначе донести до слушателей все то, что мне было нужно сказать, я понимал не очень хорошо.

- Вовремя, очень вовремя, ушел на покой мой руководитель, - вспомнил я сразу и приятное, и нет. - Место его, ввиду полной невостребованности, досталось вашему покорному слуге. Сожрать же профессора Амлетссона оказалось куда сложнее, чем почти рядового сотрудника кафедры, вот акулы и не справились.

Получалось как-то очень пафосно и бравурно, и потому я решил добавить другого цвета, не голубого, но и не красного.

- Сейчас все тоже не очень хорошо, - уточнил я как бы напоследок. - Конкретно мой участок красного океана стремительно приобретает цвет буро-зеленый, точнее же — становится того же цвета болотом, стоячим и зарастающим ряской.

- Ох, профессор, Вам бы книги писать, - как отчего-то и ожидалось, первым откликнулся инженер. - Художественные. Дуга характера главного героя, завязка-кульминация-развязка или как-то так, уже не очень хорошо помню… Это же надо так все повернуть: я ведь сам в том мире жил, в охоте на макрель участие принимал, зубами клацал и хвостом бил, но в Вашем изложении…

- Да, профессор, получилось хорошо, - согласилась администратор Бабаева. - Образно, интересно, понятно… Теперь, если я правильно Вас понимаю, этот почти литературный опыт Вы примеряете на действительность уже советскую?

Стоило, прежде, чем отвечать, дождаться третьей реплики. Я обратил взор на последнего собеседника: девушка Анна Стогова предпочла промолчать, карандаш, правда, исчез туда же, откуда появился.

- Ладно, - я вновь повернулся мордой к администратору. - Вы ведь действительно ожидаете ответа… Терзает меня смутное сомнение, что в советской науке все должно быть немного не так. Мысли эти я отношу, покамест, на счет совершеннейшего своего очарования коммунистической действительностью, а я ей именно что очарован.

- Мы все, со своей стороны, постараемся Вас, профессор, не разочаровать, - товарищ Бабаева, будто иллюстрируя свои слова, совсем немного поменяла позу, в которой сидела до того. Немного-то немного, но вот один конкретный профессор снова задумался о несправедливости межвидового барьера, возникающего между разными человеческими породами, пусть он, барьер этот, характер носит строго социальный.

Инженер Хьюстон пришел мне на помощь совершенно неожиданно, и, по всей видимости, сам того не желая: говоря попросту, американско-советский коммунист взревновал… Было бы к чему!

- Я вот о чем подумал, - товарищ инженер принялся активно переключать на себя внимание: и всеобщее, и одной определенной русалки. - Профессор, может быть, не стоит обсуждать сейчас столь сомнительные вопросы? Вы и сами все увидите, услышите и узнаете, узнав же, услышав и увидев, поймете. Давайте сменим тему, благо, пищи для размышлений Вы всем нам дали предостаточно? - и, дождавшись моего согласного кивка — мнением иных окружающих товарищ, кажется, забыл поинтересоваться в принципе — вдруг указал холеной ладонью куда-то в сторону широченного панорамного окна, занимающего, кажется, весь без малого борт скоростного судна.

Перед тем, как послушаться жеста будущего, или, скорее, уже нынешнего, коллеги, я решительно осмотрелся.

Оказалось, что прочие мои собеседники уже смотрят туда, куда нам всем только что показали, и я предпочел последовать общему примеру, тем более, что мне и самому сделалось интересно.

- Мы с вами только что говорили о красном океане, - напомнил инженер, - упомянули голубой, даже буро-зеленый, который и не океан вовсе… Тут же, извольте видеть, безо всяких метафор — белый.

За окном, на огромной скорости, но от того не менее величественно, плыли бесконечные арктические льды.