Профессор Амлетссон

Эпилог

- Вижу отца и мать своих…

- Сына, тебе бы поспать!

Сён Мао Дисян, « Облачный свиток »

Вот я пришел в себя: стою на тропе. Тропа вся в тумане, сквозь мутную хмарь совсем ничего не видно.

Однако, завеса сия странным образом развеивается буквально в пяти шагах перед моим носом, и смыкается еще в трех — я специально пару раз оборачивался прямо на ходу — позади моего свежего следа. Следы исчезают — раньше, чем над ними сомкнется туман.

Тропа ведет меня долго, и идет через лес. Или через поле.

Лес — ночной, в нем темно, пусть я и не вижу этого за туманом. Еще лес, скорее, сумеречный, или дневной, но лучи солнца не пробиваются сквозь кроны. Или все варианты леса сразу — и перечисленные, и нет.

Поле заросло травой в мой рост. Или немного ниже. Или под ногами хлюпает почти болото, вокруг же — заросли рогоза, который почему-то называют камышом, но не я и не сейчас. Иногда травы нет вовсе, земля иссохла, выжжена солнцем, лучей которого все равно не видно. Поле одновременно никакое и самое разное.

Странных мест таких я не видел и во снах, которых не видел тоже, и мне совершенно ясно смутно казалось: я умер, и по тропе иду не весь целиком.

Идет, опасливо озираясь, только то, что можно назвать моей душой, однако, при хвосте, ушах, зубастой морде и конечностях, которые вновь хочется называть лапами, передними и задними.

Тропа, даже болотистая в какой-то момент, ощущается под ногами весьма явно и недвусмысленно: иду я босиком, и одежды на мне никакой нет. Потому каждая из в изобилии попадающихся сосновых шишек, ощущается стопой как настоящая, пребольно впиваясь в пятку, если немного неудачно поставить заднюю лапу.

Нечастые кусты, растущие вдоль тропы, топорщат осязаемые ветви, цепляя меня за шерсть, будто линяющего по весне лиса. Даже легкие дуновения ветерка, не способного развеять туман, ощущаются как самые натуральные, однако меня не обмануть сенсорным богатством призрачного мира.

Почти ничем не пахнет. Вернее, не пахнет ничем совершенно, а то, что мне удается почуять я, конечно, домысливаю сам: сенсорная депривация, пусть и относительно одного только нюха, штука страшная настолько, что мозг хомо сапиенс защищается от таковой рефлекторно, совершенно без участия смущенного сознания.

Кстати, сознание. Я себя осознал в полной мере, и тут же в мою ментальную сферу, мнимую, как и все вокруг, пришла первая мысль, и была она страшно далека от чего-то приятного.

« Я мыслю, следовательно, существую », - подумалось сначала. « Однако, если я мыслю, но при этом умер, существую я или не по-настоящему, или в форме иной и непонятной. Скорее всего, такое существование мне не понравится… Кой чорт, оно мне не понравилось сразу! »

«Если я умер,» — продолжил я рассуждать сам с собой внутри себя, «но совершенно все про себя помню, настоящая загробная жизнь, во-первых, существует, и, во-вторых, я в нее еще не вступил, или вступил, но не до конца. Или мы там, у себя, в этом, как его, Мидгарде, не знаем о посмертии чего-то очень важного».

Загробная жизнь — не выдумка, об этом я знал совершенно точно. В конце концов, посмертное существование доказано современной физикой со всей научной очевидностью: мне самому приходилось, учась курсе на третьем, призывать спектора смешанного спектра, аспекта льда и смерти одновременно. Такой дух, наполовину стихийный, наполовину эфирный, носит, как правило, слепок личности человека, которым был при жизни. По этой причине с духом можно поговорить, и расспросить его о том, как все обстоит там, после жизни.

Ладно я! Меня, в конце концов, можно обмануть: я ведь физик температур, некромантии на нашем курсе не преподавалось даже факультативно, после же было недосуг подучить иногда полезную специальность — ввиду полного отсутствия требуемой склонности эфирного тела. Но есть же некроманты настоящие, такие же специалисты, как я, только в области физики смерти и противоэнергий… В общем, наука в курсе дела: загробная жизнь существует.

Было неприятно и боязно, и вот почему.

Я, конечно, христианин, пусть и не назвать меня добрым католиком… Однако, книжки в детстве читал, сказки и саги слушал, некоторые традиции, именуемые ныне языческими, живы в старых семьях и по сию пору.

По всему получалось, что дни свои я окончил как-то неправильно и бесславно: Дева Битвы за мной не явилась.

Там, внутри себя, я с детства предвкушал явления самолично Гундукк, Девы-Волчицы, пусть и не считаются Выбирающие Павших с такой мелочью, как национальность героя… Ни мой хладный труп, ни отлетающий дух вниманием почтены не были.

Удивляться, конечно, не стоило: пал я не совсем в битве. Во-первых, не очень понятно, можно ли считать боем уличную драку. Во-вторых, сама драка успела уже завершиться чисто технически. В-третьих, в моей передней, она же верхняя, лапе, не оказалось ни меча, ни топора, ни, на худой конец, ножа.

Вывод из всего перечисленного следовал неутешительный: на Биврёст моему непокойному духу не взойти, с буйными эйнхериями в палатах Высоких эля не вкушать, да и туманный этот лес, который поле, до крайности был похож на то, что я читал когда-то о Нильфхейме: я успел уже убедить сам себя в том, что представляю Нижний Мир именно таким.

Опасения мои тягостные немедленно принялись подтверждаться. Впереди плеснула вода: той неизбывной легкостью, с которой только и накатываются на пологий берег могучие океанские волны, пусть и в погоду почти совершенно спокойную. Где-то там, по моему курсу, ожидал водоем: широкая река, разливное озеро или целое соленое море. Чуткий нюх немедленно уловил вонь гниющих водорослей, слуху послышались крики чаек, и я представил себе берег, на берегу — верфь, при верфи — корабелов.

В доке, получается, обретается Нагльфар, черные борта которого и возводятся потихоньку злокозненными великанами и их безвольными помощниками из числа мужей, павших бесславно.

Пусть и умер я не так, как полагается взрослому мужчине славного северного рода, но смерть ведь ничего не заканчивает — кроме жизни, конечно, но уже и в последнем у меня появились весомые сомнения!

Поэтому я весь подобрался: решил не отдавать великанам свои замечательные когти. Пусть ищут строительный материал где-то еще, я же не дамся, хоть они дерись!

Драться тогда бы пришлось взаправду, причем мне самому. Для того требовалось обрести хоть какое-нибудь оружие: я принялся внимательно смотреть себе под ноги в надежде найти хотя бы камень, пусть тот и не очень сильно поможет против великанов, и даже за оружие не совсем считается.

О том, что я сам, вообще-то, ученый физик, и, следовательно, волшебник далеко не из последних, что со времен владычества йотунов эфирная магия шагнула далеко вперед, что, возможно, даже известных мне бытовых заклинаний хватило бы для того, чтобы подороже продать свою мохнатую шкуру, я в тот момент совершенно позабыл.

И вот, когда я совсем уже собрался ступить безоружным на Последний Берег, издалека, оттуда, где шумела вода, громко фыркнула и негромко заржала лошадь. Я обрадовался: с верным копытным товарищем человека йотун нипочем не поладит, потому даже Всеотец Один, если верить древним легендам, одолевает пути асов верхом именно что на коне!

Я остановился резко: из-под ног внезапно выметнулся ёж. Колючий зверь бросился бежать по дороге, пересекая ту, отчего-то, наискось, но имея в виду как можно быстрее разминуться с огромным и опасным, пусть и безоружным, мной.

Я как следует проморгался и даже протер глаза верхней левой лапой: на какой-то чудной миг мне показалось, будто лесной убийца земляных червей бежит на задних лапах, передними прижимая к груди небольшой узелок. Привидится же такое, пусть и в посмертии…

Камни все не попадались, я перестал смотреть под ноги и решительно прибавил шаг: опасность стоило встречать грудью вперед, с поднятыми ушами и напружиненным хвостом — тем более, где лошадь, там йотунов нет, с кем же попроще и послабее я справлюсь и так, да и о волшебных своих навыках я тоже вспомнил крайне своевременно.

Все в этом странном мире случается неожиданно.

Точно так же, как и все остальное, состоялось явление мне бревенчатого сруба-пятистенка, оседлавшего невысокий холм. Дом сей был выстроен из толстых, в два обхвата, бревен, крыт богато раскрашенными досками. Цвета красок были хорошие: красные и желтые, как солнце, и я приободрился: зло и смерть не терпят солнечных цветов, бегут от них!

Входом хорошее строение стояло ко мне, столь же, как и крыша, замечательно раскрашенная дверь оказалась приоткрыта. Посмотрел левее: на завалинке, с правой для себя от дома стороны, сидел некто, с каждым новым шагом принимающий все более узнаваемые черты.

И вышло так: если бы не заметные шрамы поперек всей морды, не старинное, даже древнее, но выглядящее совсем новеньким, одеяние из красных штанов и зеленой куртки, и не ножны широкого меча, прислоненные к стене сруба, я бы подумал, что передо мной сидит никто иной, как я сам.

Я, на ставших вдруг негнущимися, задних лапах, приблизился к тому я, который не я, остановился, стоя в пяти шагах, но кланяться не стал: просто поднял в знак приветствия правую переднюю лапу, развернув ее ладонью к не-жителю этих удивительных мест.

- Привет тебе! - интуитивно выбрал я для приветствия родную речь. Говорил я не тем манером, каким обсуждают недостойные сплетни жители больших городов и составители эслектронных словарей: говор применил старый, почти старинный — так до сих пор общаются между собой немолодые жители самых дальних от побережья хуторов.

- И тебе привет, внук, - я, который не я, поднялся на ноги и зеркально повторил мой жест, пусть и показалось мне, что собеседник замешкался в самом начале: верно, привык к иному приветствию и выражению родственной приязни.

- Ты, верно, Ульф Хальфдан? - я решил проявить сообразительность и смекалку, тем более, что семейное предание гласило: на основателя нашего старинного рода лично я походил больше, чем два манекена в витрине одного магазина имеют сходство между собой.

- Верно, верно, внук. Я — это он и есть, пусть будет могучий из внуков Вили и Вё нерушимой порукой моей правоте - предок посмотрел на меня очень внимательно, будто ожидая чего-то, но не от меня.

В отдалении прогремел гром, на миг сверкнула молния.

- В дом не зову, - вдруг повинился предок. - Еды и питья не предлагаю. Сам, наверное, знаешь, почему.

- Сказки читал, саги слушал, - я согласился, но и возразил: - Хотя какая разница? На тех, кто уже умер, законы Нильфхейма действуют иначе.

- Кто тебе вообще сказал, что ты умер, и что это Нижний Мир? - немного картинно удивился Хальфдан. - Плюнь ему в бесстыжие глаза, если те у него есть! Неудобно плевать в глаза человеку — уж очень вы там, у себя, блюдете вежество надуманное, пренебрегая истинным — позови меня, я плюну! Я, Ульв Хальфдан, не вижу ни одной причины для того, чтобы ты, мой потомок, молодой и здоровый еще пёс, пусть и не бегущий битв, так скоропостижно взобрался на радугу… Да и радуги тут никакой нет, смекаешь?

- Смекаю, - в тон много-раз-пра-деду сообщил я, совершенно, впрочем, не испытывая уверенности в уверенности. - Нет радуги… То есть, Моста? Значит, ничего нет, и Вальхаллы, и пьяных эйнхериев, и валькирий тоже… Нагльфар-то на месте?

- Да что ему сделается, стоит, потихонечку растет, пусть и совсем не здесь ему место, - поспешил успокоить меня предок. - Только не надо этому слову, которое начинается с руны Наудиз, звучать здесь лишний раз… - Ульфхеднар построжел, - тем более, что слова живых имеют тут особую силу. Попросту — накличешь. Эйнхерии же — вон они, на горочке, - махнул лапой куда-то в сторону Хальфдан. Только они сейчас не пьяные — похмельные.

Ветер подул со страшной силой, но меня не сдул, не поколебал на ногах и предка. Туман, однако, унесло куда-то вдаль, пусть и не весь: будто открылось окошко в беспросветной завесе.

Справа от холма, на котором не-проживал признавший в себе Ульфа Хальфдана, обнаружился холм многим повыше и шире первого. Высоту занимал деревянный дом, как будто составленный из килей обветшавших кораблей — строение было не очень новым и давно не чищенным, и уж точно ничего общего не имело с тем Чертогом или Дворцом, каким его описывали в легендах и сагах. Над домом тем прямо и немного сбоку висело утреннее солнце, имеющее некое сходство с большой и сытой головой вепря.

На лавках, расположенных вдоль наружных, почему-то, стен, в разного рода живописных позах восседали и возлежали многие избранные: все они были одеты в старинные доспехи, канареечно-яркие одежды и даже подпоясаны мечами, но вели себя, против ожидания, спокойно и даже несколько вяло.

- Разве сейчас не утро, и им не положено сходиться в схватках, потешных, но насмерть? - удивился я. - Брони, смотрю, вздели…

- Мало ли, что им там положено, внук. У них, понимаешь, Хмурое Утро: как напьются накануне меда под жирную кабанятину, так наутро и страдают, животом да головой. В таком настроении какие битвы? - предок посмотрел на похмельных лентяев неодобрительно. - Впрочем, хватит. Это, к тому же, из другой книги, да и Гуллинбурсти не одобряет, вон, гляди, как щурится, - дед указал на вепреголовое солнце.

Туман вернулся так же стремительно, как перед тем пропал, даром, что ветер не дул вовсе.

- Тому, что ты оказался здесь, да в таком виде, - Хальфдан явно имел в виду мою наготу, и я немного устыдился, - две причины, и смерть не стала ни одной из них, - заметил предок. - Первая причина в том, что ты очень крепко ударился головой, когда падал. Сотрясся мозг, благо, есть, чему трястись. Мы, Эскинс, башковитые… Голованы! Так… - мне вдруг показалось, что меня насквозь просвечивают фантастическими икс-лучами: как если бы доктор Рёнтген довел — в свое время — исследование не-эфирной диагностики до ума. - Сердце твое в полном порядке, пуля его не задела и даже близко не прошла. Впрочем — сам все увидишь. Вторая же причина в том, что мне, как твоему предку, наказали дать тебе два совета.

- Кто наказал? Каковы советы? - я решил попробовать сыграть по правилам этого странного мира.

- Кто наказал — не нынешний разговор. Сам узнаешь в свое время. Советы же… Сейчас.

Предок принял позу горделивую, посмотрел на меня надменно и гордо, но долго так не устоял: улыбнулся во всю пасть. Я осклабился в ответ.

- Первый совет, - прозвучало, - немедленно купи себе новый связной амулет, не позорься! Как называют-то… предок задумался, перебирая вслух термины несуществующие, но явно технические. - Телефон? Мегафон? Патефон?

Я принял вид немного ошарашенный: не такого совета я мог ожидать, очутившись если и не в Царстве Мертвых, то в краях, до одури на него похожих! Впрочем, совет принял — новый элофон мне бы действительно не помешал.

- Второй совет, - Ульф Хальфдан вновь улыбнулся, явственно потешаясь над моим видом: - доверяй мыши больше, чем кошке! Понял ли?

- Понял, принял, - почти рефлекторно откликнулся я, ощущая, при том, что бывает с человеком, если сильно стукнуть того чем-то мягким, но тяжелым, по головному мозгу. - Что теперь?

- Теперь — ступай, - ехидно ответил дед, и добавил, то ли что-то вспоминая, то ли кого-то цитируя. - Той же тропинкой, вниз, под горочку, там недалеко, даже не вспотеешь!

Вопросов у меня осталось гораздо больше, чем я успел задать, но кто-то или что-то вдруг взяло надо мной верх: даже не попрощавшись, я решительно развернулся через левое плечо и двинулся вниз по склону холма.

Последнее, что я услышал и ощутил в этом удивительном мире — звук набегающих со спины шагов и приложение к мохнатому моему афедрону совершенно сокрушительного пинка: я прямо взлетел, и понесся по диагонали куда-то ввысь.