Профессор Амлетссон

Глава 19

Мне нравится все масштабное, или, попросту, большое.

Правда, слухи о том, что представители моего народа, дескать, страдают клаустрофобией — и даже просто отличаются повышенной к ней склонностью — бессовестно врут. Попробуйте оценить разницу между «страшно в помещении» и «комфортно на вольном выпасе». Получилось? Я и не думал в вас сомневаться.

Так вот, Объект оказался таким, как и ожидалось: масштабным.

- Вот, - Наталья Бабаева обвела горизонт широким жестом ладони.

Не знаю, насколько тогда была обширна толково занятая территория: может, гектаров тридцать, может, все пятьдесят. Моего врожденного чутья никогда не хватало на то, чтобы оценить площадь, например, городского квартала, или даже расстояние до него, хоть сколько-нибудь верно. Бывало даже и так, что мне искренне казалось: какой-нибудь сквер занимает пару гектаров, в действительности я ошибался раз так в десять. Именно поэтому площадь я решил не оценивать: в конце концов, кто мешает немного позже подсмотреть требуемое в каком-нибудь официальном документе?

Я, честно говоря, ждал не то, чтобы меньшего — просто другого. Выстроенные по линейке одинаковые бараки, идеально-радиальная застройка территории, непременный плац в самом центре, могучая скульптура коммунистического вождя, вокруг которой, как известно, и строятся все, даже временные, советские поселки…

Все оказалось совершенно не таким.

Для начала, никаких одинаковых бараков. Чудо человеческой организации, мне явленное, оказалось состоящим из целого набора разномастных объектов — более мелких, не удостоившихся заглавной буквы в начале слова: представлено было совершенно всякое.

Десяток симпатичных двухэтажных домиков, современный жилой корпус этажах о четырех, изрядное количество ярко раскрашенных вагончиков наподобие тех, что иногда еще отводят для жизни иностранным рабочим и у нас, в Атлантике.

Наособицу расположился палаточный лагерь: от обилия ярко-красных, рыжих, зеленых и голубых тентов, разбросанных по скромно огороженной территории безо всякой видимой системы, немедленно принялось рябить в глазах.

Я догадался: палатки принадлежат студентам, или еще какому-то такому народу, молодому и не очень серьезному, по самому своему статусу не заслужившему более солидной рабочей резиденции. Догадался, но решил, все же, уточнить.

- Молодым везде у нас дорога, - ответила на мой вопрос администратор Наталья Бабаева.

Дрогнул эфир, и я понял: это не просто фраза, но мантра — из числа тех, вроде бы обычных, речевых конструкций, что каждодневно и ежечасно заряжаются эфирной силой советских людей, убежденно и сильно повторяющих вот эти вот простенькие заклинания.

Бытовало в наших, атлантических, странах, даже некоторое мнение… Например, сенатор конгресса САСШ по фамилии МакКарти, утверждал, что советские мантры — часть опаснейшего красного колдовства, прямо предназначенного для призыва демонов, и не мелких, полезных в бытовом смысле, а настоящих князей потустороннего плана, деятельно несущих смерть и разрушение… Время, однако, шло, мантры набирали силу, демонические аристократы на зов советских волшебников, отчего-то, отзываться не торопились, и идея зловредности красного колдовства как-то сошла на нет сама собой.

Сам я этого, конечно, не помню: рассказывал даже не родитель, а сразу дед: отец отца.

- Дорогу молодым! - отшутился, как бы замыкая эфирный дуплекс, ваш покорный слуга. - Недешево, наверное, обходится привлечение студентов к подобного рода делам? Учи их, корми, лечи, а уж сколько всего интересного они могут сломать — прямо захватывает дух!

- Сами поломают, сами отстроят, - улыбнулась администратор, видимо, подпустив немного своего русалочьего обаяния: во всяком случае, шерсть моя попыталась встать дыбом, уши же, наоборот, сами собой прижались к черепу — вдруг захотелось, чтобы меня, извините, погладили. Взять себя в руки, впрочем, удалось почти сразу.

- Слабо представляю себе юных строителей, - отшутился я. - Конечно, может быть, некоторые обстоятельства…

-Именно они, профессор, - согласилась русалка. - Это не просто студенты, это всенародное движение молодых созидателей, активно поддерживаемое партией и правительством. Называется по-советски словом Stroyotriad, переводится — «строительный отряд». Да здесь, на Объекте, руками этих вот, слабо Вами представляемых, отстроена мало не половина домов и не только!

Я покивал уважительно: скорее всего, полезность юнгарбайтеров была сильно преувеличена в целях, так сказать, пропагандистских, но спорить сейчас не хотелось. Вместо этого некий сомневающийся профессор продолжил, так сказать, первичный осмотр.

В нескольких местах красовались прямоугольные здания то ли цехов, то ли складов. Набранные на каркасе и из жестяных листов параллелепипеды из тех, что то ли сразу строили временными, то ли решили не заморачиваться с конструкциями более основательными — специалистам, однако, виднее. Видимо, именно об этих сооружениях и говорила, имея в виду «половину домов и не только», администратор Проекта.

В отдалении пыхтела могучим эфирно-дизельным генератором эслектростанция, типовая и уместная, кажется, в составе любой постоянной экспедиции такого рода. Мне приходилось видеть такие по всему свету: в разных цивилизованных краях Атлантики, среди вампирских поселков Юкатана, и, конечно, во льдах незабвенной Земли Королевы Мод…

Теперь вот и советский крайний север порадовал меня чем-то почти родным и совсем привычным.

Над внешним кожухом агрегата — я сощурил эфирный свой глаз — почти совсем не носились безалаберные стихийные духи, и это было хорошо: эслектростанция поэтому выглядела отлично настроенной, и, следовательно, прекрасно работающей.

- Это все я, кстати, - предпочел не умирать от скромности инженер, заметивший и повышенное внимание, проявленное мной к чуду маготехники, и, видимо, особый мой взгляд. - Не в смысле всех этих домиков, конечно. Я об эслектростанции. Представляете, профессор, - американец ехидно сощурился, - до самого моего вмешательства, дурная железка почти все время стояла выключенной. И вот, шутка ли — все вот это питалось электричеством чуть ли не от карманных батареек! Даже помещения освещали бытовыми заклинаниями — будто жители какой-нибудь древней Шотландии, честное слово!

Вокруг всех этих домов, домиков, иных зданий, силовых агрегатов и даже палаток, конечно, построили забор. Должно быть, в качестве средства от вороватых местных жителей, непременных собачьих свор и прочей живности, которой совершенно не нужно бегать среди умудренно ступающих ученых мужей и их суетливо мечущихся подручных.

Ограда здесь, правда, вышла не бетонная и даже не деревянная, а и вовсе какая-то неубедительная: будто кто-то собрал изгородь из небольших сетчатых секций, немного напоминающих лежанки старинных кроватей.

Сетка такая как-то называется. Название, отчего-то, ассоциировалось у меня тогда с гидронимом — пограничной речкой, протекающей то ли в Австрии, то ли в Венгрии, то ли между двумя этими странами. Вспомнить название захотелось, но прямо тогда — не получилось, после же я и вовсе позабыл о несуразном ограждении.

Американский инженер нас оставил: впрочем, не насовсем. Он просто отошел к заднему бамперу мобиля, и принялся помогать нашему шоферу выгружать сумки из багажника, складывать выгруженное на невесть откуда взявшуюся левитирующую тележку, и что-то при этом вполголоса обсуждать.

- Скажите, Наталья, - новый вопрос возник не вдруг, но задать его я решил только сейчас. - Скажите, как давно существует Объект? Мне кажется, что я зримо наблюдаю признаки работы, каковую вела не одна сотня человек…

- Площадку принялись трамбовать лет десять назад, профессор, - вместо администраторра неожиданно ответила девушка Анна Стогова. - Если быть совсем точной, то с того момента прошло десять лет без семи дней.

Я пожал плечами: причины, по которым переводчик перехватила инициативу в разговоре, не казались мне чем-то интересным, да и ответ на свой вопрос я получил. Тем не менее, стоило присмотреться к традициям и обычаям делового общения в местной среде: что-то, все же, было не так. Знаете, как бывает, когда где-то далеко хлопнула форточка, воздух же, против ожидания, остался неподвижен? Вот что-то такое ощущалось и сейчас: предпосылка, не приведшая к явлению.

За десять лет вся территория оказалась буквально пронизана сотнями метров дорог, дорожек и даже тропинок, образом хаотичным, но имеющим в своей основе некоторую систему: если людям приходится обосновываться где-то всерьез и надолго, они, люди, обязательно и спрямляют существующие пути перемещения, и прокладывают новые.

Может показаться, будто я описываю примитивную светографию, из тех, которые создавались методами чистой химии сто лет назад или более, и совсем не имели динамической эфирной компоненты, то есть — изображение не двигалось.

Однако это, конечно, было не так.

Объект жил: сновали туда-сюда люди, иногда проезжала какая-то местная техника, ворочал стрелой башенный кран, вознесенный над центром всей огороженной территории… Все вместе это напоминало сейчас разворошенный на чем-то плоском муравейник, в самое сердце которого неведомый великан уронил камень, совсем небольшой для себя самого и колоссальный для трудящихся муравьев.

В роли мегалита выступало центральное строение: посреди получившегося комплекса возвышался приличной высоты холм. Вершина холма оказалась полностью укрыта монументальным сооружением, выстроенным из бетона, железа и других основательных материалов: конкретно так уже не строили вообще нигде, даже, наверное, и в Союзе — с другой стороны, столь расточительные методы, вероятно, имели под собой какую-то причину.

Вернулся американско-советский инженер. Вместе с инженером прилетела тележка: весь наш багаж оказался сложен очень аккуратно и в таком виде занял совсем немного места.

- Что, Локи, сервис для Вас несколько непривычен, верно? - ехидно осведомился товарищ Хьюстон. - Да, будь мы где-нибудь в Британии, Вы бы свои чемоданы увидели уже только в номере, благо, бирки на них, чемоданах, имеются… - инженер нервно хохотнул. - Однако, это Вам не Атлантика, здесь эксплуатация человека человеком сведена к минимуму. Так что — сами!

- Мне не то, чтобы очень часто доводилось останавливаться в настолько дорогих отелях, - говорить я старался спокойно и мирно, но уже чувствовал, что снова завожусь, и это было нехорошо. - Тем более, мы, вроде как, уже все это обсуждали… Или не с Вами?

Инженер кивнул: видимо, тоже что-то такое припоминал.

- Тем более, что здесь у нас не просто не отель о пяти звездах поверх синего флажка, - я вновь успокоился, но решил донести мысль свою полностью. - Это и вовсе экспедиционный лагерь, даром, что довольно большой. Походный быт, спартанские условия. Понимать надо.

- Вы меня, натурально, поражаете! - делано восхитился Денис. - Знание древней истории тоже входит в образовательный минимум одного из Островов, или это Вы уже изучали для себя?

Вдруг захотелось прикрыть оба глаза, голубой и карий, и во всю ширь распахнуть глаз третий, цвета, как известно, не имеющий. Я так и поступил, и теперь таращился на эфирную проекцию поля вероятностей. Делал я это, кстати, ровно четыре секунды: подобные периоды, знаете ли, довольно быстро учишься отмерять в точности.

Четырех секунд мне хватило, да и невежливо было бы заставлять собеседника ждать ответа дольше, как бы неприятен тот собеседник мне ни был.

Бывает так, что время, тянувшееся перед тем неприятно долго, вдруг пускается вскачь, и за период совсем несерьезный происходит столько всего важного, что даже список произошедшего читать нужно дольше, чем оно длилось. Так оказалось и сейчас. Видимо, семейная легенда, гласящая, что далекие предки мои владели интуитивной темпоральной магией, все же, не совсем сказка…

Сначала мне удалось визуализировать эфирную модель ситуации: вероятностные линии сплетались во что-то такое, что выглядело как древние аптекарские весы. Чаши весов отнюдь не находились в равновесии, наоборот, они раскачивались, и амплитуда раскачивания мне отчего-то не нравилась.

Во-вторых, я как-то сразу понял, что именно эти весы обозначают: то был я сам. Это меня, значит, изо всех сил раскачивают, а я, стало быть, все быстрее качаюсь и даже могу поломать воображаемую ось… Чем именно такое может грозить, не хотелось даже представлять.

В-третьих и в-последних, причина происходящего крылась не в дурацком проклятии, собственно, и сподвигшем меня на путешествие и приключения, или, вернее, не только в нем…

Во всем этом требовалось тщательнейшим образом разобраться.

- В детстве мне приходилось много читать, - ответ свой я начал издалека. - Сначала заставлял отец, потом я как-то втянулся сам… Мёл все подряд, вот и про древнюю Спарту где-то прочёл, уж и не упомню, где именно.

Я решил сменить тему, тем более, что у хорошо, как оказалось, знакомого с Объектом инженера, было, о чем спросить. Сделал я это безо всяких переходов, прямо в лоб.

- Скажите, Денис, - я сделал вид, что вопроса о спартанцах не прозвучало, и мы продолжаем все тот же разговор, - это все и есть Объект, или что-то оказалось от меня, покамест, сокрыто? Например, какой-нибудь маскировочный конструкт, Советы же применяют подобное?

- Вот это вот всё, - инженер почти повторил жест администратора, - не сам Объект, а только еще Проект. Ошибка в терминах допущена сознательно… Видите ли, среди жителей СССР словосочетание «на Проекте» вызывает ассоциации неоднозначные. Склоки, прямо скандалы, беспорядочные отношения, неприятные люди и их нелогичные поступки… Лет пятнадцать назад цензура как-то пропустила один зарубежный телеспектакль, да еще и многосерийный… Ладно, давайте не будем об этом сейчас: даже вспоминать неприятно.

Я согласно кивнул: в самом деле, неприятно могло быть не только самому инженеру, но и нашим прекрасным спутницам: они ведь тоже советские!

- Все эти здания и палатки, столовые, склады, мастерские, эслектростанция, медицинский пункт и узел дальней связи… - продолжил американский коммунист. - Сам Объект, если быть занудно-точным, конечно, находится внутри вон той усыпальницы.

Я вздрогнул и ощетинился.

С этого места и в таком освещении, да еще с учетом немного предвзятого моего отношения, забетонированный ступенями холм действительно напоминал некую древнюю гробницу, и я в очередной раз был готов биться об заклад, что нечто такое я уже видел, причем — именно в связи с Советской Россией!

Правда, то, предыдущее, здание было то ли сразу выстроено из красного гранита или мрамора, то ли облицовано им позже, и ассоциации вызывало, отчего-то, мрачные, но праздничные.

- Главное, - продолжил инженер, пытаясь, видимо, свести все к шутке, - чтобы это место не стало настоящей гробницей для всего нашего проекта… Да и для нас самих — тоже.

- Дурацкая шутка получилась, товарищ инженер. Не ожидала, особенно от коммуниста, - внезапно вступила в разговор девушка Анна Стогова.

Переводчик почти светилась от переполнявшего ее гнева. Чувство выглядело вполне священным, до дрожи эфира, и я понял: товарищ Хьюстон перешел некую черту, незримую для приезжего иностранца, но очевидную для каждого советского гражданина.

Внезапную валькирию успокаивали втроем: Ваш покорный слуга, администратор Бабаева и орк, кудесник баранки и рычагов.

Успокоение состояло из держания девушки Анны за руку, плетения русалкой какого-то сложного конструкта и моего мохнатого лица, прочно заслонявшего сектор обзора, в каковом секторе оказался американско-советский инженер.

Продемонстрировав самое ушибленное из всех доступных мне выражений морды, я слегка приподнял бархатные на кончиках уши и принялся помахивать хвостом: такое сочетание всегда вызывает неконтролируемое умиление у любой самки каждого из десятков человеческих видов, особенно — у самки молоденькой и вдохновенной.

Тактика сработала: девушка Анна Стогова остыла и перестала светиться еще до того, как сработала русалочья магия, шофер же, замкнувший руку, не успел оставить на нежной девушкиной коже хоть сколько-нибудь заметной гематомы.

Сам инженер, кстати, успел куда-то деться, тихо, не прощаясь и совершенно незаметно, не по-советски.

«Будто кот» — вдруг подумалось мне.