Профессор Амлетссон

Глава 28

Вот я внутри. Как этот странен день…

К новым ощущениям организм мой почти приготовился: ожидалось страшное.

Несмотря на стерильно-белую общую обстановку, вполне дружелюбные лица медицинского персонала и невероятно быструю — в сравнении с привычной мне — процедуру первичной регистрации, ожидание чего-то очень плохого никуда не делось.

Ржавые инструменты, просроченные лекарства, лечение зубов под рауш-наркозом — все это было где-то тут, рядом, за стеной или даже дверью. Вся беспощадная мощь устаревшей советской медицины была готова обрушиться на меня одного, маленького и несчастного, доктор же, к которому меня ловко записали на стойке с понятной надписью «registratura», представлялся не иначе, как додревним стариком одной из старших рас, злобным, завистливым и невероятно занудным.

Отдельный акцент неприятным ожиданиям добавила поездка на лифте: мы поднялись до семьдесят пятого этажа из ста, и я приуныл.

Видите ли, в старушке Европе — атлантической ее части — все по-настоящему серьезные специалисты работают на тех уровнях зданий, что как можно ближе расположены к земле, верхние же этажи всегда считались уделом юнцов и бездарностей. Получалось, что меня то ли случайно записали к кому попроще, то ли сделали то же самое нарочно: возможно, потому, что я, все же, иностранец…

Девушка Анна Стогова поставила меня стоять и куда-то ушла. Оказался я теперь перед дверью с номером (75-09) и надписью: Dusheterapevt Valuev N.S. Надпись, как и многие другие, стала читаемой, но не стала понятной: здесь могли указать специальность доктора, его фамилию или, например, очередность сдачи смен.

Я вдруг поймал себя на том, что тяну время: устыдился, зачем-то набрал в грудь воздуха, постучался и сразу же вошел.

Первое посещение советского доктора вызвало у меня ощущение легкого deja vu, почти сразу сменившегося некоторой ностальгией: кабинет врача предстал передо мной невероятно похожим на тот, в котором меня не так давно осматривал ирландский коллега последнего. Сам врач оказался той же расы, или, как принято говорить в Союзе, народности, что и специалист, подвизающийся на тучных нивах университетской медицины коронного города Вотерфорд: в кабинете меня встретил подавляющих габаритов чистокровный огр.

Нам даже не потребовался переводчик, и если бы подобное случилось впервые!

Решительнейшим образом казалось, что каждый встреченный мной житель Советов отлично понимает британский язык, а еще — минимум сносно на нем говорит… Даже в тех частых случаях, когда сам язык должен был быть и оказывался профессиональным, сложным, насыщенным сверх всякой меры специальными терминами и отраслевыми шутками.

В явлении этом было нечто совершенно удивительное, и я даже стал отдельно рассуждать на заданную тему, но впечатления и связанные с ними эмоции переполняли меня уже столь сильно, что дальше рассуждений дело не пошло и к выводам я не перешел.

Огр, наряженный в белый медицинский халат, вежливо со мной поздоровался и представился — фамилия его оказалась Валуев, по имени он был Сергей, обращаться же к себе предлагал попросту: доктор. Еще врач осведомился о том, как идут мои дела в целом, и довольно скоро перешел к сути царицы лечения: занялся диагностикой.

Покамест, правда, это делалось методом чтения документов — эфирных, конечно, копий, предусмотрительно выведенных на печатник еще на Проекте, то есть — до путешествия в Мурманск.

Читал доктор, соответственно, не хуже, чем говорил: ознакомление, и, готов биться об заклад, внимательное, с моими медицинскими документами, заняло у того около десяти минут — по моим внутренним часам.

Все это время я просидел на кушетке, жесткой, но удобной, слегка напоминающей гимнастическую скамью. От безделья и логично следующей за ним скуки спасался тем, что неприлично таращился в оба глаза на обстановку, самого доктора, еще раз обстановку и собственное отражение в огромном, от пола до потолка, зеркале.

Первое впечатление оказалось верным лишь отчасти: слишком большое количество деталей, мелких и не очень, сперва ускользнули от моего внимания, но сейчас мелочи эти сделались очевидными. Еще в ментальной моей сфере крутились разные мысли: замечательно развитый профессорский мозг на субкогнитивном уровне сопоставлял увиденное и услышанное с ожидаемым, делал выводы и вновь применял последние к ситуации.

Я, наконец, понял, и сделал это совершенно точно: дома меня обслуживали, оказывали, как это принято называть, медицинские услуги — строго в рамках протокола и покрытия медицинской страховки — в Союзе же, почти на другом конце географии, всерьез собрались лечить.

- Товарищ профессор, - голос великана звучал под стать внешности: будто вырублен из той же скалы, что и лицо, причем — тем же зубилом и с применением того же молота. - Вам, наверное, очень интересно, почему на родине с Вами работал специалист по иммунитету, а здесь, в союзе — душетерапевт?

- Душе-кто? И, кстати, Ирландия мне не родина. Я — исландец! - я, конечно, понял, что имеется в виду, но виду не подал. В конце концов, как переводится с греческого слово «ψυχή», я знал, под родиной же очевидно понималась вся наша Атлантика. - Извините, я впервые сталкиваюсь с подобным названием.

- Просто Вы в Союзе, дорогой профессор, с чем Вас и поздравляю, - огр посмотрел на меня немного даже дружелюбно, но все равно — опасно. Почему-то складывалось ощущение, что он не хочет, по примеру ирландского коллеги и соплеменника, меня съесть, а присматривается к нижней челюсти: так смотрят мощные боксеры-тяжеловесы, прикидывая, куда нанести единственный и неотвратимый нокаутирующий удар. Вторую часть моего реприманда, про Ирландию и Исландию, доктор проигнорировал и сейчас, и потом.

- Вопрос, подозреваю, в разнице терминологий, - пояснил мой собеседник. -Здесь, у нас, советских, как-то не очень принято создавать неологизмы на базе иностранных заимствований, мы предпочитаем отечественные аналоги: замещаем, так сказать, импорт. - Огр посмотрел на меня торжествующе: знай, мол, наших.

Знать советских я был совершенно не против, да и вопрос резкой смены направления медицины меня несколько беспокоил, поэтому я решил получить ответ на вопрос, предвосхищенный моим собеседником.

- Итак, отчего же теперь меня осматривает именно душетерапевт? - поинтересовался я, приподняв левую бровь: глаза мои гетерохромные приобрели от этого действия лихую заинтересованность во взоре.

- А вот это уже разница в научном подходе: школа Атлантическая и Советская почти оппозитны, - снова обрадовался доктор. - Ваше, хм, состояние — несомненно, проклятие, проклятия же в советской медицинской науке и практике проходят строго по ведомству души, а не сомы, как это отчего-то принято по вашу сторону Рассвета. Наш подход, кстати, - врач улыбнулся еще шире, что раньше казалось попросту невозможным. - Научнее, а потому более эффективен: право же, нет никакого смысла лечить тело, когда корень проблемы скрывается в душе!

- Кстати, о практике, - собеседник, видимо, оседлал любимого конька, и я решил немного сбить доктора с толку: иначе, как мне тогда показалось, весь врачебный прием только бы и заключался в несуетном внимании мнению специалиста, причем по вопросу относительно постороннему. - Часто ли у вас здесь, в смысле — в Союзе, случается такое или подобное? Вы ведь точно знаете, как и от чего меня лечить?

Огр скупо шевельнул левой дланью, тяжелой и весомой настолько, что привычного уже вида стандартный заклинательный жезл казался в ней чем-то несерьезным, навроде карандаша или даже менее того.

Я привычно ощутил исток и сгущение эфирных сил: справа от доктора немедленно развернулся морок, сродни которому я уже наблюдал — такой или почти такой показывал мне врач в университетской клинике. Единственным заметным отличием показалась цветовая схема: вместо стандартного для атлантической традиции, легкомысленного золота по голубому, маголограмма моего, пораженного проклятьем, организма, была красной на черном.

- У нас такое бывает редко. Даже очень редко, и причин тому ровно две. Первая — совершенно медицинская: календарь прививок, - пояснил доктор.

- Что такое прививка я, конечно, знаю. Не совсем понятно только, при чем тут календарь, - я, почти привычно, дошел до разгадки своим умом, но уже и вовсе традиционно решил уточнить: просто на всякий случай и самому себе в назидание.

- Календарь — потому, что это обязательные мероприятия, в смысле, прививки. Вакцинируют всех младенцев — это называется октаксим, комплекс от пяти обычных болезней и трех магических. Именно благодаря повсеместному внедрению этого комплекса, в СССР полностью побеждены оба варианта серомозговой болезни: и спинальный паралич Гейне, и спектральная лихорадка Медина! - огр уже прямо торжествовал, и я не решился уточнять связь между детскими прививками и постигшим меня проклятием. Доктор, видимо, планировал продолжить оптимистическое просвещение, и, конечно, продолжил.

- Кроме того, в этом календаре предусмотрены и прививки взрослых. Вашему, товарищ профессор, организму не хватило защиты, которую дает одна из вакцин, в СССР называемая «Сателлит-Восемь»: она одновременно борется с последствиями детской псевдогемофилии и предотвращает от заражения магическими вирусами — а мы считаем, что проклятие такого рода исходно имеет именно вирусную природу!Вторая же причина, - доктор вроде как сменил тему, а вроде как и остался при той же, - кроется, скорее, в уголовном кодексе Союза ССР, статье сто двадцать первой, части восьмой: намеренное магическое заражение человека гомосексуализмом карается по всей строгости, - огр зримо посуровел лицом, вновь став похожим на рубленую зубилом скалу.

- Это — высшая мера социальной защиты, то есть, в понятных Вам терминах, смертная казнь.

Дальнейший рассказ был куда полезнее, но далеко не так интересен в смысле познания окружающей меня удивительной действительности.

Доктор поведал мне о многом, и было это все тем интереснее, чем четче становилась картина моего понимания всей остроты ситуации.

Например, я узнал о том, как именно правильно называется мое состояние (именовать то, что со мной случилось, болезнью, огр отчего-то избегал), какие еще анализы нужно сдать и обследования пройти и как все это, скорее всего, лечить.

Еще советский врач обрадовал меня уверением в том, что весь предстоящий комплекс мер — совершенно бесплатен, поскольку покрывается специальной государственной программой, и поинтересовался, как долго я планирую пробыть в Союзе: кроме диагностики и собственно лечения, ему, как выяснилось, очень интересно за мной понаблюдать уже после того, как минует опасная фаза состояния. Последнее меня не удивило и не возмутило, хотя ощущать себя подопытным псом — я точно знал, что советские физиологи предпочитают ставить эксперименты именно на собаках — не хотелось. Однако, я ведь все равно не собирался задерживаться в СССР на срок дольший, чем то было предусмотрено контрактом… Про последнее я не стал даже и упоминать, просто и совершенно честно пообещав сотрудничать в рамках возможного.

Прием закончился ожидаемо: душетерапевт выдал мне нужные направления (в форме цифромагической, и, на всякий случай, в виде бумажных распечаток), попросил в следующий раз заходить без очереди…

В общем, ошарашенный невероятной плотности потоком информации, я поспешил откланяться, прижимая заветные направления к груди как самую дорогую из драгоценностей.

Девушка Анна Стогова встретила меня ровно там же, где перед тем оставила: в коридоре семьдесят пятого этажа. Переводчик, видимо, уже переделала все свои важные дела, ради которых, собственно, и отлучалась. Теперь она угнездилась на даже на вид неудобной дырчатой скамейке, и с большим интересом читала что-то в маленькой, в четверть, книжке, названия которой я не рассмотрел.

- О, уважаемый профессор! - девушка посмотрела на наручные часы. - Вы, однако, быстро: прошел всего час. Куда нам с Вами следует направиться теперь?

- Теперь нам надо вдаль по коридору, - я развернул путеводитель-навигатор по больнице, выданный мне улыбчивыми регистраторами. Навигатор был, конечно, интерактивен, но, ради разнообразия и пущей надежности, выполнен на листе чего-то, до крайности напоминающего обычную бумагу. Уже к твердому носителю привязали вечный морок, и я немедленно оценил оригинальность решения, оценил и воспользовался им.

- Следует также проехать еще два этажа вверх, - продолжил я трансляцию маршрута из собственной ментальной сферы вовне, - лифтом, при этом, требуется воспользоваться серым. Это в отличие от того, зеленого, что несколько ранее привез нас с Вами, Анна, сюда.

- Так идемте, профессор! - переводчик подхватилась с места, и двинулась в нужную сторону шагом решительным. Я старался не отставать, и шли мы быстро: по крайней мере, узкие блоки непрозрачных окон мелькали так часто, будто мы двое уже сорвались на настоящий бег.

…и еще около четырех десятков шагов направо по семьдесят седьмому уровню, - поделился я, стоило нам покинуть серый лифт на нужном этаже. - Кабинет семьдесят семь двадцать два, процедурный.

- Вам, профессор, назначили сдачу дополнительных анализов? - уточнила девушка Анна Стогова уже ввиду требуемой двери. - Не переживайте, советские медицинские сестры справляются со своей работой на отлично: получение что крови, что протоплазмы превращены стараниями специалистов в процедуры безболезненные, не требующие особенной подготовки и совершенно не унизительные для пациента…

- А я и не переживаю, - немедленно откликнулся я, с трудом, но победив предательскую дрожь, возникшую некстати в левой ноге. - Подумаешь, анализы… Это совсем не больно, да и нужно, в общем, мне больше, чем кому-то еще.

- Ну, хорошо. Идите, - согласилась переводчик. - Я подожду Вас здесь, товарищ профессор.

- Ну, я пошел, - ответил я, но с места не тронулся, сам уже и не скажу, почему.

- Идите же, - повторилась девушка.

Тянуть время дальше было и вредно, и стыдно: оставалось пойти, я и пошел.

Меня вновь никто не обманул: действительно, не больно и не страшно. Не то, чтобы я совсем ничего не почувствовал, но забор анализов происходил как бы в тумане, будто бы под действием странноватого наркоза, притупляющего чувство опасности и прочие неприятные последствия бури гормонов. Нормальные чувства при этом работали хорошо: я обонял запах spiritus vini, слышал переговоры сотрудников кабинета, осязал стерильный тампон, снимающий протоплазменный налет откуда-то с задней стенки глотки… При этом, меня даже нисколечко не тошнило!

Как мы общались? Этот вопрос — как понимать медицинских сестер и как те поймут уже меня — занял мой ум сразу же, как я понял: девушка Анна Стогова в процедурный кабинет со мной не войдет.

Оказалось, что одна из сотрудниц, обряженных в голубоватые и розоватые робы, сносно понимает британский: она охотно переводила мне требования коллег. В обратную сторону озвучивались, соответственно, мои ответы.

Выпустили меня довольно скоро, посулив передать результат анализов доктору, причем сделать это без моего участия: впрочем, таким меня было не удивить, атлантическая медицина работает схожим образом.

Мы, один тут профессор и его переводчик, девушка Анна Стогова, устремились: требовалось покинуть здание, и… Для начала, выйти на улицу.

Пока мы неспешно фланировали — иногда срываясь на бег трусцой — по коридорам, в ментальной сфере моей образовалась некая мысль, беспокоящая до легкой навязчивости и от того не очень интересная.

Мысль эта в тот момент отступила, но не раз еще возвращалась, и была она вот о чем.

Девушка Анна Стогова сообщила вашему покорному слуге, что прием шел около одного часу времени.

Мои же собственные, вполне совершенные часы биоритма, отмерили всего двадцать один раз по шестьдесят секунд.