Последняя кровь

ГЛАВА 63

– Тебя ранили, – с упрёком протянул Люсиан, лениво облокачиваясь на колонну. Бледное лицо казалось вырезанным из мрамора, лишь отсвет факела оживлял черты и высвечивал холодное осуждение в глазах.

– Я недооценил Торна, – глухо выдохнул Дамиан, поправляя край рубашки. Ткань в районе бока почернела от крови, и каждый вдох отзывался жгучей болью, будто раскалённый клинок до сих пор впивался в ребра.

– Не рассказывай, – отмахнулся блондин, словно от надоедливой мухи. – Ты сам подставился.

Дамиан чуть приподнял голову. Его голос звучал мягко, почти лениво, но под этой бархатной оболочкой слышался хищный рык:

– Ты пришёл читать мне нотации?

Люсиан скривил губы в знакомой насмешке, но взгляд его оставался цепким.

– Я всё думал, что ты лишь приёмыш. Случайная ошибка судьбы. Ну не могла Иссиль родить такого сына, – он сделал паузу, и на его губах появилась улыбка. – Но как же я ошибался… Ты ещё извращённее, чем она.

Он приблизился на шаг, чуть склонив голову набок, словно хотел заглянуть в самую глубину.

– Только вот не пойму, зачем? Зачем тебе всё это?

Дамиан поднял глаза. Взгляд его был чёрным, как бездна, и полон такой силы, что даже Люсиан на миг перестал ухмыляться. В воздухе стало холоднее, словно тьма, которую он удерживал, дрогнула и показала клыки.

– Зачем? – прошептал он, но каждое слово звенело, будто металл, готовый проломить кость. – Чтобы Аделин была моей. Чтобы никто не смог её у меня забрать, даже она сама.

Он шагнул ближе к Люсиану. Шаг был неторопливым, но в нём чувствовалась угроза, такая ощутимая, что даже Люсиан уловил её.

– Ты видел её глаза? – голос Дамиана опустился до хриплого шёпота. – Когда жажда разрывает её изнутри, когда боль выворачивает каждую жилку… и всё равно она смотрит на меня, только на меня.

Он надавил ладонью на окровавленный бок, и свежая кровь медленно проступила сквозь ткань, темнея в тусклом свете факела.

– Эта рана? – Дамиан усмехнулся. – Это слишком маленькая цена за такой взгляд.

Его улыбка вытянулась в оскал.

– Я сделаю её своей послушной собачкой.

Глаза его сверкнули и в них отразилась только одержимость и бездна, в которую можно было сорваться, но невозможно было выкарабкаться.

Люсиан молчал дольше обычного. Его насмешка исчезла, уступая место редкому сомнению. Он смотрел на названного брата и впервые позволил себе подумать, что тот перешёл границу, где даже чистокровные начинают пугать друг друга.

– Ты… ты всё это продумал? – хрипло выдохнул он. – С какого момента? Сколько лет назад?

Дамиан открыл рот, но Люсиан резко вскинул ладонь, словно защищаясь от ответа.

– Нет. Не говори, – голос его дрогнул, и он, отведя взгляд, провёл пальцами по лицу, смахивая упавшие на глаза светлые пряди. – Я не хочу знать.

Дамиан тихо рассмеялся, низко, опасно, и медленно провёл ладонью по груди, размазывая алые разводы по коже.

– Скажи, Люсиан… разве ты сам никогда не мечтал об этом? Чтобы кто–то смотрел только на тебя. Чтобы его воля, разум, тело – всё, до последнего вздоха, принадлежало только тебе?

На миг между ними повисла тяжёлая тишина, тянувшаяся, как струна.

Люсиан ухмыльнулся, но улыбка вышла кривой, и в глазах её не было – только холод.

– Ты безумен, – тихо сказал он. – И хуже того, тебе это нравится.

Дамиан замер. Его голова чуть склонилась набок, будто он прислушивался не к словам, а к сердцу брата. И в следующее мгновение он шагнул ещё ближе. Расстояние между ними сократилось до нескольких дюймов.

Факел над их головами дрогнул, тень Дамиана скользнула по стене, вытянувшись в нечто слишком большое, слишком звериное, чтобы оставаться человеческим.

– Безумен? – прошептал он, и от этого шёпота холод пробежал по позвоночнику. – Возможно, но если безумие даёт мне силу держать её в руках, чувствовать её дыхание, её кровь… то я обниму это безумие, как самого близкого друга.

Он провёл пальцами по колонне рядом с лицом Люсиана. Камень треснул под этим невинным касанием, словно был сделан из воска.

Люсиан внешне не дрогнул, но его пальцы нервно дернулись. Дамиан отстранился так же внезапно, как приблизился, и шагнул в темноту коридора. Шаги его стихли, но напряжение осталось висеть в воздухе, давящее, липкое.

Люсиан стоял неподвижно ещё долго, только глаза его выдавали то, чего он не сказал вслух: впервые за столетия он почувствовал страх перед тем, кого считал равным.