Последняя кровь

ГЛАВА 55

Аделин никогда не думала, что вернется сюда снова, но вот она здесь, стоит перед тем, что осталось от поместья семьи Левантер.

Когда–то величественный дом возвышался над холмом, как символ силы рода. Теперь же он походил на мёртвого великана, рухнувшего на колени. Кованые ворота были наполовину вырваны из петель и заржавели до кроваво–бурого цвета. По аллее, где прежде тянулись ухоженные кусты и ровные дорожки, теперь пробивалась сорная трава, а корни, словно когти, разрывали каменные плиты.

Особняк возвышался чёрной громоздкой массой, в которой угадывалась прежняя готическая красота: высокие шпили, стрельчатые окна, острые, словно клыки, башенки. Но всё это было изуродовано временем и забвением. Крыша провалилась в нескольких местах, и под ней зияли пустые чердачные пролёты. Стекла окон либо выбиты, либо заросли паутиной трещин, похожих на мёртвые вены. Внутри угадывались лишь тёмные, безжизненные провалы.

Каменные стены потемнели от влаги и покрылись плесенью. На одной из башен висела почерневшая трещина, тянувшаяся от основания до верхушки, словно разрубленная вены особняка.

Невероятно, что все какие – то десять лет смогли сотворить такое.

Аделин стояла неподвижно, и её грудь сжало тяжёлым воспоминанием. Когда она была ребенком это место казалось ей гордым, строгим и полным силы. Теперь перед ней был лишь пустой склеп её прошлого, где каждая тень напоминала о призраках семьи, о тех, кого уже никогда не вернуть.

Она сжала пальцы в кулаки. Возвращение в эти стены казалось прыжком в зияющую пропасть, где прошлое готово было поглотить её снова.

Они вошли в поместье тяжёлой, почти церемониальной процессией. Скрип петель, когда Люсиан толкнул массивную дверь, разнёсся по коридорам, будто в доме ещё оставались призраки, готовые проснуться. Запах сырости и пыли ударил в нос. Каменные стены, некогда покрытые зеркалами и коврами, были испещрены пятнами плесени, словно струпьями. Пол местами проваливался, а деревянные панели почернели от гнили.

Аделин шагнула внутрь последней. Её новые глаза видели всё слишком ясно: обвалившийся потолок, остатки хрустальной люстры, валявшейся, как переломанный скелет. И одновременно вместе с этим её зрение выхватывало другое. Картины прошлого. Смеющийся старший брат, отец, который пытался быть строгим, мягкая рука матери, которая поправляла ей волосы.

Она задыхалась, каждый шаг давался с трудом.

Меро провёл рукой по выцветшей стене, оставив борозду в пыли, и усмехнулся:

– А вы неплохо жили, да?

– Заткнись, – плюнула Аделин.

Они миновали зал, и тут её взгляд упал на гобелен. Потемневший, прогрызенный молью, но всё ещё висящий на том же месте. В тот день брат спрятал ее за ним. Она обернулась на Дамиана. Будто наяву Аделин снова услышала крики родителей, хруст костей и звон стали.

Воспоминание нахлынуло так сильно, что ноги отказали. Она вцепилась пальцами в каменную кладку, и глаза наполнились слезами. Её мутило, в груди сжималось так, будто воздух откачали.

– Аделин, – тихо позвал Дамиан и рукой коснулся ее плеча. Его взгляд был холодным, как всегда, но сейчас ей так нужен был этот холод. Он шагнул ближе, и мир будто стал тише. Будто он взял и приглушил ее эмоции.

Она сглотнула, оторвав взгляд от гобелена, едва кивнула.

– Здесь, – сорвалось с её губ.

Она шагнула к стене и коснулась пальцами едва заметного узора в камне. Плита с глухим щелчком отошла в сторону, открыв узкий проход.

Иссиль первой шагнула в темноту, улыбнувшись своей холодной улыбкой:

– Посмотрим.

За проходом оказался зал, в отличие от всего остального дома нетронутый временем. Библиотека. Высокие полки, книги в кожаных переплётах, канделябры, накрытые тканью. Пыль висела плотным облаком, но всё остальное выглядело так, словно хозяева вот–вот вернутся.

Аделин сжала губы, внутри всё кричало. Она не могла дышать. Её выворачивало изнутри и не выдержав, она почти бегом вылетела обратно в разрушенный холл, потом наружу, к ветру и ночи.

Воздух ударил в лицо ледяным хлыстом. Она упала на колени на потрескавшиеся камни двора и уткнулась лбом в ладони. Слёзы смешались с рычанием. В груди Аделин росла такая всепоглощающая ненависть к миру Охотников, к тому, что они посмели сделать это с ее семьей, с ней… А вместе с этим укреплялась решимость дойти до конца.