Зал, в котором они расположились, был одним из немногих, что уцелели в этом некогда величественном особняке. Потолок, испещренный паутиной трещин, всё ещё держался, но каждый скрип балок напоминал предсмертный хрип. Мутные витражи окон едва пропускали тусклый свет угасающего дня, окрашивая всё вокруг в кроваво–багровые и сизые тона. В камине, облицованном потрескавшимся мрамором, трещали сырые поленья. Огонь, бесполезный для вампиров, но необходимый для иллюзии жизни, которую они упорно поддерживали, словно пытаясь обмануть саму свою сущность.
Аделин стояла у самого большого витражного окна, в котором угадывались очертания фамильного герба Левантеров, теперь лишь размытые пятна стекла и свинца. Она не видела затуманенного пейзажа за окном, её взгляд был обращён внутрь себя, в прошлое, где плясали призраки тех, кого она любила и кого потеряла. Но сегодня даже призраки молчали. Внутри была лишь ледяная, оглушающая пустота.
Иссиль отложила пожелтевший свиток, испещренный витиеватыми символами, и медленно, с почти человеческой усталостью, сжала переносицу двумя бледными пальцами.
– Всё ровно так, как я и предполагала, – её голос прозвучал низко, словно шорох шёлка по камню. – Первым Охотникам отчаянно нужен был источник силы, способный противостоять нам. И они его нашли. Они использовали кровь чистокровного. Поймали ли они его… или один из наших сошёл с ума и добровольно предал свою кровь, теперь уже не имеет значения. Ритуал был проведён. Он замкнулся на крови участников, создав паразитическую связь. Теперь его можно активировать без живого чистокровного, но с кровью всех двенадцати родов.
Она подняла взгляд на Аделин. В её глазах, холодных и пронзительных, как зимнее небо, не было вопроса, лишь констатация факта.
– Зачем же они уничтожили твою семью? Они же, буквально, выкопали себе этим яму. Уничтожили ключевое звено в своей же цепи.
Аделин не повернулась. Её голос донёсся тихо и бесстрастно, эхом возвращая Иссиль её же собственные слова, сказанные, казалось бы, целую вечность назад:
– Какая уже теперь разница?
Уголок идеальных губ Иссиль дрогнул в чём–то, отдалённо напоминающем улыбку.
– Детка права. Их слепота – наш выигрыш, – её тон оставался ровным, деловитым, но в нём сквозил оттенок хищного удовольствия. Взгляд её скользнул по залу, выхватывая из полумрака каждого присутствующего, словно она оценивала ресурсы на поле будущей битвы. Она, древняя и могущественная, казалось, наслаждалась самой иронией ситуации: совет потомков охотников в самом сердце логова их заклятых врагов, в разрушенном гнезде рода Левантеров.
– Но как кровь Аделин позволит нам зайти в капеллу? Круг Крови с барьером не связан, – спросил Дамиан.
Иссиль медленно оперлась локтями о потемневшую от времени деревянную столешницу. Её бледные пальцы сложились в идеальный, острый треугольник.
– Круг Крови и барьер – не одно и то же, – её голос зазвучал размерено, словно она читала лекцию о чём–то само собой разумеющемся. – Барьер – это статичная защита, стена. А Круг… он живёт. Он дышит кровью, что его создала. Он узнаёт свою кровь, – её глаза, ледяные и пронзительные, упёрлись в Аделин. – Как только её кровь коснётся алтаря её предков, это вызовет резонанс. Импульс, который на мгновение ослепит защиту, заставит её замереть в недоумении. И в этот миг… – на её губах появилась тонкая, почти невидимая улыбка. – …мы должны будем войти. Поэтому мы должны быть так близко, насколько это возможно. Практически на пороге.
Дамиан, не дожидаясь окончания фразы, сделал шаг вперёд. Его движение было плавным, но в нём читалась такая первобытная, неоспоримая собственничность, что даже Люсиан на мгновение перестал качать стулом. Рука Дамиана нашла её ладонь, и его пальцы сомкнулись вокруг её не с нежностью, а с решимостью кузнечных тисков. Холод его кожи сквозь тонкую ткань перчатки обжёг её.
– Ты готова к этому? – его вопрос прозвучал тихо, только для неё, низким бархатным баритоном, что вибрировал где–то глубоко.
Аделин не ответила сразу. Её взгляд был прикован к огню в камине. В языках пламени ей мерещились искажённые лица тех, кого она ненавидела. Девалье. Торн. Готова ли? Вопрос казался абсурдным. Вся её жизнь, каждую тренировка, каждый выстраданный вздох, каждую ночь, пропахшую страхом и болью – всё это вело её к этому моменту. Кровь в её жилах закипела, и она почувствовала, как по спине пробежала знакомая, острая дрожь жажды мести.
– Да, – её ответ вырвался на выдохе, сдавленный и хриплый, но наполненный такой стальной решимостью, что сомнений не оставалось.
Тишина опустилась на зал, на этот раз тяжёлая и звенящая, как натянутая тетива. Её нарушал лишь треск горящих поленьев да редкий, скрипучий вздох древних камней, будто самый особняк с трудом вмещал в себя напряжение, копившееся в его стенах.
Каждый в эту минуту задумался о своём.
Иссиль о том, как извлечь максимальную выгоду из этого хаоса. Как превратить кровь чужой мести в валюту власти, как расставить фигуры на доске так, чтобы в выигрыше осталась только она.
Люсиан о том, как бы провернуть это так, чтобы никто не пострадал. Его взгляд, скользнувший по Меро и Селису, Дамиану, и даже Аделин, выдавал редкую для него озабоченность.
Меро, неожиданно для самого себя, думал о верности и долге. Его поза стала ещё прямее, будто он вбирал в себя всю тяжесть предстоящего.
Селис размышлял тайной забаве наблюдать, как чужая, столь яростная жизнь подходит к своей кульминации, чтобы рассыпаться в прах или вознестись на вершину. Он уже предвкушал зрелище.
И только Дамиан, опустив голову, смотрел на Аделин так, будто даже среди этих мрачных руин видел лишь её одну. Его взгляд был тяжёлым, всепоглощающим, лишённым всего, кроме тёмной, бездонной концентрации на ней.
Это было затишье, но все, до единого, понимали, что буря уже на пороге.
Резким, почти грубым движением Иссиль швырнула через весь стол свёрнутую ткань. Красно–чёрный мундир Академии.
– Надеюсь, ты хорошо врёшь, – бросила Иссиль, и в её голосе прозвучал холодный, безжалостный приказ.
Аделин медленно наклонилась и подняла мундир. Ткань в её руках была холодной, чужой и отвратительно знакомой. И теперь ей предстояло надеть её в последний раз.