Новая правда ротмистра Иванова

Глава 9. Кровавая встреча

Старая «пятитонка» с газогенераторной установкой мчалась в предрассветной мгле по центральной улице, направляясь к южной промзоне. Матвей ехал в кузове вместе с десятком парней из ревбригады. Позади мельтешили два круглых жёлтых пятна – фары на приплюснутой морде бортового РБВЗ «пятьсот тридцатого». В нём тоже находились вооружённые люди. Начинался обычный будничный день… почти обычный, если не считать не прекращающейся с ночи стрельбы в городе.

Миновали очередной перекрёсток. Синяя полицейская машина застыла у обочины, уткнувшись в фонарный столб хромированным бампером. Двери открыты. Пули изрешетили автомобиль и двух сотрудников, которые нелепо раскорячились на дороге в лужах крови. Третий сидел на водительском месте, неестественно запрокинув голову. Из переулка тянуло бензином и жжёной резиной – там горела ещё одна легковушка.

Редкие прохожие куда-то торопились, нервно оглядывались по сторонам. Городовых на улицах сегодня видно не было, зато по пути встретилась группа мужчин с винтовками за плечами – шли к центру.

Напротив Матвея сидела Тамара. Её детское курносое личико сейчас казалось воплощением серьёзности и сосредоточенности. Девушка сжимала в руках пистолет-пулемёт Мод.37 фирмы Шуберта – штампованное аляповатое оружие, имеющее боковой магазин на тридцать пять патронов и нескладной рамочный приклад. За свой внешний вид пистолет-пулемёт получил в народе прозвище «Коряга». В обращении он был прост, как валенок, но по надёжности – так себе. Начал выпускаться после Большой войны, когда империя испытывала проблемы с деньгами, а в армии возникла потребность в дешёвом массовом пистолете-пулемёте. Позже его заменили более надёжными и технологичными «Шубертами» Мод.52 с деревянными цевьём и складным прикладом, а «Коряги» потекли «в народ», оседая в руках бандитов и революционеров.

Товарищ Свинолупенко расположился в передней части кузова лицом к отряду. Он держал, уперев прикладом в пол, самозарядную винтовку ВС-45 – штатное оружие императорской пехоты. Почти у половины ревбригады были такие. Помимо ВС-45 у отряде имелись так же турецкие рычажные R-7, «семёрки», и довоенные «бердыши» – винтовки системы Бердяева со скользящим затвором, давно снятые с производства.

Только Матвей не имел оружия, да и не сильно-то хотелось, в бой не рвался. Планировал поторчать какое-то время у завода вместе с митингующими, а потом, ближе к вечеру, отправиться домой в надежде, что полицаи не устроили там засаду.

А вот что делать потом, он не знал. Если в записке брата сказана правда, и Матвей действительно находится в розыске, лучше всего – бежать из города, обзавестись новыми документами и двинуться либо на север, либо на Урал. Сбережения кое-какие имелись, так что насчёт денег он не переживал: на первое время хватит.

Товарища Кучерявого Матвей больше не видел: Шахтёр ушёл ночью. Остались Борис Свиолупенко, Егор Гаврилыч, сидящий сейчас в кабине «пятитонки», и двадцать с лишним молодых бойцов революционной бригады, которые теперь на двух грузовиках ехали в сторону машзавода. Об их планах Матвей выспрашивать не стал, но по обрывкам разговоров понял, что готовится захват предприятия. Оставаться в рядах вооружённой банды не очень хотелось, так что решил по приезде как можно скорее покинуть опасный коллектив и отыскать товарищей по цеху, а дальше смотреть по обстоятельствам.

Подъехали к центральным кварталам, плотно застроенным новыми кирпичными многоэтажками «для богатых». На перекрёстке недалеко от городской управы стоял большой чёрный автомобиль представительского класса. Рядом – вооружённые люди в гражданском. Из окна машины торчал флаг – тоже чёрный, с какой-то надписью, которую Матвей не смог рассмотреть. Совсем близко, прямо за домами, громыхала винтовочная пальба.

Грузовики притормозили возле группы боевиков.

– Что происходит? – крикнул товарищ Свинолупенко.

– Полицаи засели в управе, – ответил здоровый мужик в шляпе, державший в руке автоматический карабин с барабанным магазином. – С ночи пытаемся вбить.

Свинолупенко стукнул ладонью по кабине:

– Давай, Ваня, по Старозаводской. Тут не проехать.

Грузовики повернули направо и двинулись в объезд. Матвей смотрел на витрины магазинов, яркие вывески, подметённые, ухоженные улицы центральных кварталов и с грустью думал о том, что всё это создано не для него и не для таких, как он. А скоро грузовик затрясло на ухабах узких бедняцких улочек, да так затрясло, что пассажирам пришлось схватиться за борта.

– Анархисты нас опередили, – крикнул товарищ Свинолупенко сквозь завывания мотора. – Управу занимают. Нехорошо.

– Так мы же на одной стороне, – возразил один из парней.

– Это сейчас мы на одной стороне. А скоро может всё перемениться. Эти такой тут бардак устроят со своим безвластием…

– Кто с кем воюет? – спросил Матвей, решив, наконец, прояснить для себя обстановку в городе.

– Да все со всеми! – ответил Свинолупенко. – Тут, в центре – полицаи, в восточном околотке банда Севы Хромого засела – уголовники, мать их. На мосту с солдатами бодаемся, в Академическом «златая хоругвь» колобродит.

Борис хотел ещё что-то сказать, но машина подпрыгнула на очередной кочке, и он замолчал.

Бараки по обе стороны дороги сменились оградами предприятий южной промзоны. Вот и труба котельной проплыла мимо – скоро машзавод.

Возле автобазы металлургического комбината сегодня царило необычное оживление. Большие зелёные ворота были открыты, рядом – рабочие. Тут снова остановились, к кабине «пятитонки» подбежал человек с карабином за спиной и парой слов перекинулся с Егором Гаврилычем. Внимание же Матвея привлекли два бортовых «Шенберга» старой модели, выехавшие из ворот базы. Везли они не совсем обычный груз: в их кузовах, обитых железными листами, были смонтированы пулемёты. Обе машины проследовали в сторону Преображенского района.

А грузовики ревбригады поехали дальше, и совсем скоро по левую руку уже тянулся жёлтый забор, над которым возвышались грязные цеха машиностроительного завода. Сегодня они не издавали привычный механический гул – лишь недоверчиво таращились своими пыльными окнами на проезжающие мимо автомобили и бойцов в кузовах. На улице уже окончательно рассвело. Сегодня было не так пасмурно, как обычно, и скупые лучи восходящего солнца, изредка прорываясь сквозь рванину туч, мимолётно касались скучающей земли и тоскливых построек. Даже немного потеплело.

Впереди – люди. Толпа стояла у проходной машзавода, заняв всю проезжую часть напротив ворот. Рабочие скандировали требования, шумели, возмущались, но на территорию не шли. Транспаранты полоскались на ветру, и будто скалы в бушующем море, торчали среди митингующих три грузовика с красными флагами над кузовами. Ещё несколько грузовиков разместились по краям дороги.

«Пятитонка» и «пятьсот тридцатый» остановились на некотором удалении от проходной, подальше от основной массы бастующих. Тут кучковалась ещё одна группа молодёжи, тоже с оружием. «Да здравствует революция!» – приветствовали друг друга бойцы обоих бригад.

Товарищ Свинолупенко поднялся в полный рост, окинул прищуренным взглядом толпу.

– Не пущают, – сообщил он. – Как знали, ведь. Толстопузы проклятущие, мать их... – стукнул по кабине. – Вася, давай поперёк ставь свой тарантас.

Оба грузовика развернулись так, что преградили почти всю проезжую часть. Бряцая оружием, молодёжь высыпала из кузовов. Свинолупенко и Егор Гаврилыч направились к полноватому лысому мужчине с винтовкой, поздоровались с ним за руку и принялись что-то обсуждать. Лысый же постоянно указывал то на окна сборочного цеха, выходящие на проезжую часть, то на пятиэтажную глыбу резинового завода на противоположной стороне улицы, чьи кирпичные, почерневшие от грязи и копоти стены и огромные мутные окна зловеще нависали над бастующей толпой.

Матвей уже хотел уйти, но невольно засмотрелся на Тамару, что стояла рядом: «Коряга» – за спиной, руки – в карманах пальто, на голове – фиолетовый беретик, который опять сполз на затылок, девушка имела решительный вид. Тут же болтали меж собой другие две барышни из ревбригады. Обе были одеты по-мужицки: в штанах и полупальто, обе – при оружии. Та, что повыше, с длинными чёрными волосами, собранными в хвост, носила картуз, залихватски заломленный на бок.

– Что вы хотите делать? – спросил Матвей у Тамары.

– Ждать, – та поправила выбившиеся из-под берета волосы. – Если по демонстрантам начнут стрелять, мы вступимся.

– Со стволом хоть умеешь обращаться? – Матвей кивнул на «Корягу».

– Конечно, – Тамара улыбнулась. – Нас этому учат.

– Чует моё сердце недоброе, – куда-то в сторону проговорил Матвей. – Тебе-то зачем оружие, не понимаю.

Он хотел добавить какую-нибудь банальщину вроде «не женское это дело», но не стал. Подумал: вряд ли на Тамару подействует, она, небось, слышала всё это не раз и не два. А ещё хотел сказать, что ужасно расстроится, если с ней случится несчастье и что она... дорога ему? Матвей задумался: так и есть, за эти сутки он прикипел душой к этой бойкой активистке с серьёзным и в тоже время по-детски наивным курносым личиком. Вот только сейчас подобные признания вряд ли были уместны. Ему вдруг невыносимо захотелось схватить Тамару за руку и утащить подальше отсюда, а потом и вообще увезти из города. «Не нужна тебе эта война. И мне не нужна», – повторял Матвей про себя, глядя на девушку, которая мыслями была уже среди бастующих.

– Береги себя, – произнёс Матвей. Ему показалось, что прозвучало это слишком сухо, но в ответ серьёзное лицо Тамары осветилось улыбкой, и на душе стало теплее.

– Ты тоже, – кивнул девушка. – Да здравствует революция! – она подняла вверх сжатый кулачок.

Матвей улыбнулся. Попрощался, пошёл к своим.

Поспрашивав людей, он быстро нашёл рабочих из токарного цеха: те собрались недалеко от проходной. Матвей сразу же выцепил взглядом громилу Баяна, заметил и Васю прыща – тот держал транспарант, и Кондрашку с Данилой.

Ещё на подходе Матвея окликнул Ефим – он тоже был здесь, и едва завидев приятеля, принялся протискиваться навстречу.

– Ты как? Откуда? Где пропадал? – сыпал Ефим вопросами. – Думал, тебя повязали вчера. Только, вроде, видел, а потом раз – и нету.

– Так… дела, уйти пришлось, – уклончиво ответил Матвей, решив не распространяться о вчерашних приключениях. – Лучше ты расскажи, чем всё закончилось, и что сегодня происходит? Чего внутрь не идёте?

– Да и не спрашивай, – с досадой махнул рукой Ефим. – Стояли-стояли мы, а потом управляющий со своими замами выше. Ну народ к нему ринулись, а полицаи давай палить.

– По людям, что ли, стреляли? – уточнил Матвей.

– Да не! Так, в воздух. Кто-то, конечно, испужался, ушёл, а мы до вечера остались. А чего остались – не понятно. Потолклись на месте, погундели немного и тоже собрались расходиться. Раз нечего ловить, чего мёрзнуть спрашивается? А тут полицаи. Всех шмонать принялись. Жору Семёнова повязали, мужиков из литейного загребли. А сегодня, видишь, пришли – а тут закрыто. А на двери табличка. Уволили. Всех!

– И что теперь? – Матвей критическим взглядом окинул свежевыкрашенные синие ворота с огромной эмблемой на створке.

– А что теперь? Чёрт его знает! – сдавленное разочарование вырвалось тяжёлым вздохом, и несчастное лицо Ефима стало ещё несчастнее. – Слышал я, товарищи на штурм собираются, глядишь, и решат чего. Шмалять бы по нам не начали – вот что страхово-то! То – в воздух, а то – и по людям пальнуть могут. Это им раз плюнуть. Эх, – Ефим опять грустно вздохнул и почесал голову под кепкой, – Интересно, обратно-то возьмут, когда уляжется всё?

– Да не боись, возьмут тебя, – успокоил его рабочий, что стоял рядом и слышал весь разговор. – У тебя стаж, да и не светился ты шибко. И вообще, скоро власть сменится, сами будем рулить.

Тут какой-то парень с красным бантом на груди влез в кузов ближайшего грузовика и с жаром принялся проповедовать. Ничего нового Матвей не услышал. Всё, как обычно: жалования маленькие, деньги не платят, работать заставляют много, увольняют, обыскивают – не уважают, одним словом. Заканчивалась же речь гневным призывом: «Не позволим проклятым буржуям так поступать с нами. Ломай ворота, товарищи!»

А толпа только этого и ждала, рабочие навалились на ворота, принялись их трясти. Со стороны заводоуправления загудел громкоговоритель.

– Немедленно отойти от ворот! – раздался приказ. – В случае неповиновения будет открыт огонь! Отойти, отойти всем! Кому сказано?»

Слова эти не только не осадили бастующих, а наоборот, лишь сильнее раззадорили. С матом и угрозами рабочие ещё яростнее принялись трясти неподатливую створку, закричали: «Машину сюда, выдирать будем», и толпа раздвинулась, пропуская к воротам новенький трёхосный «Шенберг» с массивной скруглённой кабиной.

– Отойти! Немедленно отойти! – надрывался громкоговоритель. – Не ясно, что ли? Последний раз предупреждаю. Стрелять будем!»

Но народ не унимался.

Матвей и Ефим оказались в самом эпицентре стихии. Толпа неистовствовала, ситуация становилась крайне напряжённой. «Затолкут ведь!» – Матвей нервничал, озирался по сторонам и ища путь к отступлению, но вокруг – лишь море шляп и драповых кепок, и лица, лица, лица. Рабочие напирали отовсюду, толкались, материли полицаев и руководство, подначивали друг друга. Матвей посмотрел на мрачное здание резинового завода: из окна верхнего этажа выглядывал пулемёт. «Вот дерьмо!» – пронеслась в голове мысль.

Неожиданно в людской гвалт влилось тарахтение коротких очередей, и в следующий миг со стороны ворот донеслись вопли десяток глоток: «Стреляют! Убили! Спасайтесь!» Началась паника. Как волна, что, ударившись о берег, откатывается назад, людское море отхлынуло от проходной. Женские и мужские крики заполнили улицу. А пулемёт с чёрной зловещей высотки так и шпарил по головам бастующих своей свинцовой правдой.

Матвей ощутил, как его увлекает за собой толпа. Люди, ослепшие от ужаса, ломились наугад, пихались, падали, другие спотыкались об упавших. Рядом свалилась женщина – тут же несколько ног прошлись по ней, ещё один человек, споткнувшись, упал – его тоже затоптали. Матвей, выпучив глаза, таращился по сторонам. Его несло течением, он даже не мог сообразить, что делать. Нога обо что-то запнулась, кто-то больно толкнул в бок. Матвей почувствовал – падает. Хотел схватиться за человека рядом, но пальцы сжали воздух. «Затопчут!» – паническая мысль блеснула в голове. И тут за рукав схватили, Матвей обернулся – Ефим. В глазах у того – ужас. Он кричит:

– Чего встал, бежим!

Свист над головой. Брызги перед глазами – красные. Вопль рядом десятка глоток чуть не оглушил. Люди гурьбой повалились на асфальт. Матвей тоже упал – упал прямо на Ефима. В это время к пулемётной очереди подключились ружейные выстрелы, а потом ещё одни пулемёт затарахтел со стороны сборочного цеха.

Ефим не двигался, большая рваная дыра зияла в его щеке – выходное отверстие попавшей в голову пули. Люди поднимались и убегали, иные продолжал лежать, повсюду стенали раненые. «Помогите, братцы», – призывал кто-то, а со стороны ворот раздавался пронзительный женский вопль. Ничего не соображая, Матвей поднялся и на подкашивающихся от страха ногах бросился прочь вместе со всеми. Впереди два грузовика перегораживали проезжую часть – оттуда доносились ружейные хлопки. А перед глазами мелькали спины бегущих. Больше ничего Матвей не видел. Втянул голову в плечи и мчался изо всех сил.

Грузовики уже совсем близко. Снова свист пуль, мужчина рядом споткнулся и шлёпнулся на дорогу, Матвей тоже упал, разодрав ладони о шершавый асфальт. В глазах зарябило от ног, ещё сильнее зарябило от пинка – кто-то запнулся. Потом двое пробежали, волоча раненого. Вопли не стихали, но теперь они были позади. Матвей чувствовал, как страх придавил его к земле. Невозможно встать. Хотелось вжаться в асфальт, сровняться с проезжей частью, чтоб не увидели стрелки на высоте. Он закрыл голову руками, замер, сердце бешено колотилось, а в мыслях: «сейчас попадут, сейчас попадут».

Но вот грохот пальбы смолк, и теперь остались только стоны и вопли лежащих на дороге людей. Мимо протопали ещё несколько ног – последние уцелевшие спасались бегством.

Собравшись с духом, Матвей приподнял голову, осмотрелся: позади у проходной всё было усеяно людьми. Кто-то лежал неподвижно, кто-то тоже привставал, оглядывался и в спешке покидал место бойни. Особые смельчаки выискивали раненых, по двое, по трое хватали их и трусили прочь. Впереди, за грузовиками – ещё несколько тел. И тут сердце Матвея сжалось: возле спущенного колеса «пятитонки» валялся фиолетовый беретик. Грязный, потоптанный. Спиной к Матвею лежала скрючившаяся человеческая фигура. Знакомое коричневое пальтишко…

– Тамара, – прошептал Матвей, не желая верить увиденному. – Тамара! – крикнул он и, забыв о страхе, вскочил и бросился к телу. «Только не она! Нет!»

Девушка лежала на боку, рядом тускло чернела «Коряга». Раздавленный фиолетовый беретик жалостно грязнел у ног, потеряв свою хозяйку. Матвей присел, перевернул Тамару на спину, и на него устремился полный боли взгляд. В боку девушки зияло пулевое отверстие, и вокруг него пальто промокло от крови.

Лишь один раз в жизни Матвей видел раненого: на учениях, когда нерадивый новобранец из соседнего отделения уронил гранату в окоп. Крови было море, солдату тогда несколько осколков в тело впилось и выбило глаз. Как же раненый вопил! Тамара же лежала тихо, только дышала тяжело, с надрывом.

– Больно, – прошептала она еле слышно. – Ноги… не могу пошевелить.

– Держись! – Матвей обхватил руками её лицо, такое хрупкое и нежное. – Я тебя вытащу. Только держись, хорошо?

Рядом с винтовкой в руках валялся человек, прошитый очередью. Матвей узнал его: тот в кузове рядом сидел – совсем молодой парнишка, едва ли восемнадцать исполнилось. Чуть подальше, уткнувшись лицом в асфальт, застыл ещё один, и один – у заводской ограды. Следующий сидел, прислонившись к колесу соседнего грузовика, и тоже не двигался. Латунная россыпь гильз и осколки стекла усеивали проезжую часть. Больше никого не было. Убежали. Все. У завода до сих пор расхаживали люди – эти «храбрецы» остались посмотреть, что будет дальше, но находились они теперь на некотором удалении, вне сектора обстрела пулемётов.

Закинув за плечо «Корягу», Матвей взял Тамару на руки и понёс. «Ерунда же, – убеждал он себя, – всего одна пуля, оклемается».

– Ничего, ничего, – успокаивал он девушку, – я тебя вытащу. – Ты, главное, не дёргайся. Всё хорошо будет.

До больницы было далеко, версты три-четыре. Матвей упорно шагал вперёд, а руки его наливались свинцом, слабели. Тамара весила килограммов пятьдесят, и он понимал, что даже версту так не пройдёт, но стискивал зубы и продолжал нести. Несмотря на прохладную погоду, Матвей вспотел, рубашка прилипла к спине.

– А знаешь, – говорил он, – это ерунда. Все эти революции пусть лесом идут. Мы с тобой уедем. Куда хочешь? Лучше на восток, к Уралу. Там поспокойнее. Не стреляют. А здесь вечно что-то не так. Всё образуется, вот увидишь. Ты, главное, глаза не закрывай. До больницы недалеко. Сейчас попутку поймаем и доедем за пару минут. Там тебя на ноги быстро поставят.

Тамара что-то прошептала. Матвей приблизил ухо к её губам.

– Ванька, – говорила она тихо, – как он там… Скажи ему…

– Сама скажешь. Ты чего?

– Матвей, – произнесла она громче. – Обещай… Надо бороться. Революция… Мы победим… Пролетариат скинет цепи… Только обещай…

Кажется, девушка бредила. Матвей почувствовал, что дальше нести не в состоянии. Отчаяние охватило его, хотелось кричать. И всё же нёс. Шаг за шагом. Впереди на дороге какие-то люди, они наблюдали… Нет больше сил. Положил Тамару в траву у обочины. Надо идти – а он не мог. И машин, будто назло, нет. Матвей видел, как стекленели глаза девушки – такие чистые, светлые. Не мог оторваться от них.

– Не уходи, – повторял он тихо. – Не надо. Останься.

А в голове досада: «Зачем? Зачем под пули полезла? Ради чего такая жертва? Что за глупость, вам же жить и жить!» Тамара, молодые ребята у грузовиков, Ефим… Ком подкатывал к горлу, но Матвей не плакал. Его охватила злоба, руки сжались в кулаки – сжались до хруста, до судороги. «Жандармы поганые, чтоб вы сдохли в страшных мучениях, твари, чтоб горели в аду за все ваши злодеяния!» – повторял про себя Матвей. Он сидел и смотрел на свои руки, испачканные кровью. Взгляд Тамары застыл, устремившись в небо, где на короткий миг в прогале драных туч мелькнул лучик солнца. Такой бессмысленный и жестокий.

Позади, на дороге, остановился грузовик, кто-то подошёл. Голос за спиной:

– Раненые есть? Грузи в машину.

Матвей обернулся и долго смотрел на мужчину в шофёрской курточке, не понимая смысл сказанных слов.

– В больницу надо? – повторил тот.

Матвей покачал головой:

– Нет. Не надо. Поздно…