Новая правда ротмистра Иванова

Глава 28. Ещё одна жуткая тайна

Никогда прежде Матвей не бывал в старом городе, и теперь он с интересом рассматривал опустевшие дома и заросшие улицы, покосившиеся фонарные столбы и довоенные автомобили, изъеденные ржавчиной, словно проказой. Небо сегодня было особенно мрачным. Оно окрасилось в цвет индиго, отяжелело и, казалось, вот-вот прорвётся то ли дождём, то ли снегом.

Взводный шёл чуть впереди с винтовкой наготове. Матвей тоже не выпускал из рук оружие. Двигались молча, старались не издавать лишнего шума. Взводный хромал на левую ногу. Чувствовалось, что ему тяжело, но отдыхать он даже не собирался. Он вглядывался в оконные проёмы и облепивший обочины кустарник, а заслышав любой подозрительный звук, замирал и долго так стоял, пока не убеждался, что опасности нет. Матвей тоже прихрамывал: сапоги больно до крови натирали пятки.

Выстрелы за спиной умолкли. Это случилось внезапно. Просто неожиданно наступила тишина. Она казалась странной и противоестественной, но в чём именно заключалась странность, Матвей, если б его кто спросил, не смог бы объяснить.

– Тихо, как в могиле, – проговорил Павел. В голосе взводного проскользнула тень тревоги.

– Ушли далеко, – предположил Матвей.

– Не так уж и далеко. Должно быть, бой закончился. Недолго наши продержались. Жаль. А такие планы глобальные были, такие идеи…

Взводный остановился, достал из кармана компас.

– Что за нахрен, – он озадаченно повертел прибор в руке, встряхнул, постучал по стеклу. Матвей подошёл и нахмурился: стрелка непрестанно вращалась, не желая замирать в одном положении.

– Неисправен? – спросил Матвей.

Взводный покачал головой:

– Утром нормально работал.

Он снял вещмешок, порылся в нём, извлёк небольшую коробочку с полукруглым циферблатом и присвистнул, глядя на стрелку, которая билась о верхний край шкалы.

– Что это? – спросил Матвей.

– Датчик. Показывает искажения пространства.

– И что это значит?

– Не знаю, – Павел убрал прибор, и закинул за спину вещмешок. – Я уже давно ничерта не понимаю. Сейчас идём направо до ближайшего перекрёстка. Сдаётся мне, зашли не туда. Тут, похоже, близко ЗПИ. Знаешь, что это такое?

– Оттуда никто не возвращался. Никто не знает, что там.

– Верно, и я бы тоже не хотел узнавать. Так что двинемся в другом направлении, пока беды не случилось.

Матей действительно почти ничего не знал о Зоне искажённого пространства. Власти, как и подобает, информацию скрывали, а сам он не сильно интересовался. Так, слышал мельком, что люди болтают, якобы загадочное это место, мистическое, силы зла там обитали и всё такое прочее. Ерунда, одним словом. Но ерунда непонятная. И теперь оно, место это, находилось где-то совсем-совсем близко. Страшная мысль вдруг настигла Матвея, и он тут же её озвучил:

– Может, мы уже там?

– Где? В ЗПИ? Вряд ли, – Павел зашагал дальше. – Она южнее, у реки. А мы, как зашли в руины, на запад движемся.

Свернули на перпендикулярную улицу, и некоторое время шли молча. Тут по одну сторону тянулся длинный бетонный забор, а по другую – плотный непроглядный кустарник.

– В ЗПИ мы или не нет, – заговорил Павел, – ничего страшного тут я не вижу. Такие же руины.

Матвей угукнул в ответ, и молчание продолжилось. Только шелест травы под ногами нарушал тишину.

Бродили около часа, а перемен никаких: развалины, да заросли, но теперь стало попадаться разрушенные каменные здания; на многих виднелись следы пожаров.

– Я же говорю, – Павел кивнул на одну из обгорелых стен, – мы приближаемся к эпицентру взрыва. Скоро только горы мусора буду вместо домов. Я был там.

– Какой у нас план? – спросил Матвей.

– Своих найти, само собой. Те, кто вышел из окружения, думаю, ещё в руинах. А если нет, придётся до Союза пёхом чесать. Вот только я без понятия, где он. Говорят, вёрст четыреста на юг. Ты не знаешь случаем?

– Это ты же с народной армией приехал.

– Да какой! Я тут присоединился, в руинах.

Наконец, взводный скомандовал привал.

Залезли в заброшенный дом – накренившуюся избушку, что спряталась в придорожных зарослях. Осмотрелись. Соломенная крыша сопрела, только стропила остались, мебель тоже пришла в негодность. Половицы скрипели и трещали под сапогами. Матвей разыскал кучу старого тряпья и сложил в угол, чтоб посидеть можно было.

– Еда есть? – спросил Павел, располагаясь на тряпье. Матвей покачал головой: свой мешок он оставил в здании, в котором держали оборону. Снял и забыл в спехе. Все вещи находились там. А есть хотелось. После нервотрёпки и беготни в животе злобно урчало, и слабость дрожала в ногах.

Взводный достал из своего мешка банку тушёнки и свёрток с «химкой»:

– Это всё, – в довершение он извлёк видавшую виды алюминиевую ложку. – Съедим тушёнку, брикет на вечер. Больше ничего нет, так что высматривай по дороге живность, кого подстрелить можно на завтрак.

Здоровым охотничьим ножом Павел вскрыл банку, съел половину содержимого, а что осталось, отдал Матвею.

– Отдохнём немного и дальше двинемся, – объявил Павел. – Дотемна своих надо найти или следы хотя бы какие-то. Дай Бог, часа три у нас есть в запасе. Поторапливаться надо.

Матвей даже не заметил, как банка опустела. Сил прибавилось, но голод никуда не делся – слишком мало было еды. Павел протянул флягу с водой. Вода отдавала ржавчиной.

Устроившись возле окна, взводный принялся наблюдать за улицей, а Матвей прислонился к стене, вытянул гудящие ноги и закрыл глаза. Хотелось спать. Он скучал по домашнему уюту, тосковал по комнатушке, куда возвращался каждый вечер с работы, и по тому размеренному и предсказуемому существованию, которое у него отняли вначале проклятые жандармы, а потом – война. Всё бы сейчас отдал, чтоб вернуть прошлую жизнь.

Было холодно. Разгорячённое от долгого бега и ходьбы тело остыло, и Матвей начал замерзать. Побаливали ладонь и щека: нарывали недавние порезы. Тишина давила.

– Подмораживает, – заметил Павел. – Вон и лёд на лужах уже. Утром теплее было, – он помолчал, а потом ни с того, ни с сего спросил:

– Скажи, Матвей, а чего ты хмурый такой ходишь постоянно? Будто случилось что в жизни. Сторонишься всех.

– А это важно? – Матвей открыл глаза и исподлобья посмотрел на взводного.

– Просто интересно.

Матвей пожал плечами:

– Много чего случилось. Иной жизни хотел. А тут… Сам видишь.

Павел понимающе закивал:

– Да уж… Я тоже о другом мечтал. Совсем не планировал здесь очутиться. Что это? Бог? Судьба? Случайность? Хрен поймёт. Но так уж получилось. А раз получилось – чего нос вешать?

– Ты откуда сам? – Матвей не слишком-то хотел продолжать разговор, но ему было любопытно, откуда Павел пришёл: уж очень одежда его отличалась от местной. Вот и подумал, что момент подходящий

– Хочешь знать? – усмехнулся взводный. – Что ж, слушай, – он принялся рассказывать о том, где жил прежде и как попал в город.

Словам его верилось с трудом. Матвей когда-то слышал о людях из иных миров – сплетни, походившие скорее на выдумки, чем на правду. А теперь перед ним сидел живой, реальный человек, причём, совершенно обычный (если не считать одежду) и рассказывал о себе такие вещи.

– Я думал, это сказки, – проговорил Матвей, когда Павел закончил свой рассказ.

– Если бы. Вон поручик наш, Жека, тоже из моего мира. Но он уже много лет здесь живёт.

– И ты, наверное, хочешь вернуться? – поинтересовался Матвей.

– Хочу. Только невозможно это. Я поэтому и в академию так рвался, думал, учёные всё знают, а мне сказали: «обломись, приятель, сами не знаем нихрена», – Павел вздохнул. Чувствовалось, что для него это тяжёлая тема. – Так что, походу, я тут навсегда. Ладно, Матвей, некогда рассиживаться. Погнали дальше. Через пару часов темнеть начнёт.

Снова шагали по улице, шурша разросшейся травой. Матвей думал над историей взводного, удивлялся, как порой близко находятся совершенно невероятные вещи, о которых большинство даже не подозревает. Вот человек. Пришёл откуда-то… А откуда – хрен поймёшь. Не из другой страны, не с другого материка приплыл, не из космоса прилетел, а из какого-то иного мира, где всё почти так же, как здесь, и в то же время – по-другому. А что за мир такой, где он находится и как его местоположение себе представить, Матвей понятия не имел. И тут в памяти всплыло ещё одно необычное явление, свидетелем которого он стал совсем недавно. Разговор двух странных людей ночью в пустой академии.

– Вернуться можно, – сказал Матвей.

– Чего? – Павел обернулся.

– Можно вернуться в твой мир.

– Откуда ты знаешь?

– Слышал в академии. Учёные разговаривали. Один говорил, что можно, но какие-то проблемы возникнут. Якобы, миры схлопнутся или что-то вроде этого – я не понял толком. Хана всему, одним словом, будет.

Взводный озадаченно почесал затылок под шапкой. Каска его теперь висела на мешке за спиной.

– Хм, интересно, – проговорил он. – Видимо, поэтому от меня и скрыли. Постой, а когда это было?

– На следующий день после того, как мы в город вошли. Я в академии сидел.

– Ясно. Ну теперь уже точно без вариантов. Если всем хана, значит, тем более нельзя возвращаться.

– Получается так.

– Жаль, а с другой стороны… – Павел остановился. – Глянь-ка, снег пошёл.

Матвей тоже заметил, что с неба сыпется мелкая белая крупа. Подставил руку. Он очень давно не видел снег.

***

Хотели дежурить по очереди, но Матвей оказался не в состоянии. Последние три ночи он испытывал проблемы со сном. Решив дать парную отдохнуть, Павел сам остался на посту до рассвета. Ему было о чём подумать. Он сидел в кромешной тьме у оконного проёма с винтовкой наготове и размышлял о прошлом, о будущем, о судьбе своей и об идеях, которые внезапно обрели для него смысл, о крахе, что постиг народную армию и о словах, сказанных Матвеем.

На ночь остановились в заброшенной больнице – ветхом каменном здании, затерянном среди развалин частного сектора. Устроились в одной из палат на втором этаже. Тут имелись кровати. Много кроватей. Сетчатые ржавые, они скрипели при каждом движении, а некоторое прогнили насквозь, но это было лучше, чем спать на полу. Павлу тяжело давались ночёвки. От сырости и холода старая рана так разболелась, что он даже ходить нормально не мог, хромал постоянно. Впрочем, сегодня тоже оказалось не суждено поспать. А так хотелось. Он тоже последние дни недосыпал, и теперь, оставшись один в ночи, то и дело проваливался в дрёму. Лишь огромной силой воли возвращал себя к бодрствованию.

Было холодно и жутковато. Противно урчал желудок. Сегодня не поужинали, брикет «химки» оставили на завтра, ведь никто не знал, сколько предстоит идти. За окном шумел ветер в голых ветвях. Хоть Павел уже не первый раз ночевал среди руин, его всё равно пугали пустота тёмных коридоров, обшарпанные стены и особенно посторонние звуки. Он знал, что виной им сквозняк, но всё равно не покидало ощущение, будто в здании есть кто-то ещё.

Вечер провели в темноте: в фонарике садилась батарейка, не стали жечь попусту. От нечего делать разговорились. Матвей кое-что рассказал о себе. Как оказалось, его полжизни преследовала полиция. Постоянные вызовы, допросы, слежка. И всё из-за родственных связей: из-за отца, осуждённого по политической статье, да брата, занимавшегося в городе подпольной деятельностью. Сам же Матвей, по его собственным словам, держался в стороне от революционного движения. У него рано умерла жена, на работу было устроиться трудно, как и многим из низших слоёв, а все накопленные средства он потерял во время недавней полицейской облавы. Павел его понимал, он и сам всегда хотел только одного: работать на нормально работе, жить спокойно с семьёй, да детей растить. Он никогда не стремился в политику и уж тем более не рвался участвовать во всяких демонстрациях и митингах. Дело это даже осуждал, ибо, как и многие из его поколения, не желал снова тех катаклизмов, которые трясли страну девяностые. Не верил, что расшатывание позиций власти добром закончится. Это никогда не заканчивалось добром. А сейчас вдруг понял одну простую вещь: порой в обществе накапливается столько противоречий и разногласий, что это неминуемо выливается в бурю, которая сметает всё на своём пути, и буря та есть лишь закономерное следствие множества причин, тянущееся в прошлое роковой нитью. Как гнойник, который растёт, пучится, и рано или поздно прорывается. И вот когда он прорывается, накрывает всех, и тогда сложно спрятаться в свой комфортный уголок, и как бы ни хотелось остаться не при делах, приходится выбирать сторону и драться за то, что считаешь правильным.

– Да. Тяжко тебе пришлось, – сказал Павел. – Родню, как известно, не выбирают. А у вас вон какие порядки дурацкие. У нас вот тоже многие хотят при царе батюшке жить. Видели бы они... Всё к одному ведёт: если народ долго давить, жопа настанет всем.

Ночью пуще прежнего захолодало. В окна дул промозглый ветер, а на улице падал снег. Белые хлопья сыпались из темноты небес, закутывая усопшую землю мягким белым саваном. Пуще прежнего разнылась рана, да и голова побаливала после вчерашней стрельбы. А сквозняк рыскал одиноким зверем по палатам и коридорам, резвился в пустых комнатах бешеной собакой, мерно хлопая дверьми.

Павел задумался о дальнейших планах, коих толком не было. До СТК – четыреста вёрст по опасной неведомой территории. Если найти машину, быстро можно доехать, а на своих двоих – минимум, пару недель топать. Ещё и охотиться по дороге. А на кого охотиться? За полдня они с Матвеем не встретили никакой живности. Да тут даже крысы не бегали! И это обстоятельство не давало покоя. А ещё казалось странным, что руины не заканчиваются. Сколь же огромным был этот город! И мысли нехорошие всё чаще посещали Павла: а вдруг, и правда, в ЗПИ забрели. «Да нет, обычные развалины, – успокаивал он себя. – Ничего особенного. Заблудились. Бывает. Одни развалины же кругом».

Размышления прервал шорох за окном. Павел вздрогнул, прислушался, выглянул, наставив в темноту винтовку. На улице ничего не было видно, только какая-то смутная тень мелькала среди зарослей. Судорожно вырвав из кармана фонарь, включил его и направил в сторону движения... Оказалось, кустарник подрагивал на ветру ветвями. Павел вздохнул с облегчением: чего только не почудится. Хотел убрать фонарь, но тут луч скользнул по фигуре неподалёку. Человек! Сгорбленный, в драной одежде, он брёл, пошатываясь, по свежевыпавшему снегу. Когда свет упал на него, он остановился и медленно повернул голову. Лицо незнакомца было мертвецки бледным и ужасно худым, словно череп, обтянутый кожей, а место глаз бугрились два огромных бельма. Павел чуть фонарь из рук не выронил.

Существо стояло некоторое время, таращилось своими бельмами, а потом побрело прочь. А Павел ещё долго не мог придти в себя после увиденного. Ещё одна жуткая тайна этого мира предстала перед ним.

Свет фонаря задрожал и потух, оставив Павла в кромешной тьме.

***

Утром двинулись дальше. Сапоги по щиколотку проваливались в снег, но снег не доставлял столько проблем при ходьбе, как заросли ковыля и репейника, то и дело преграждавшие путь. Иногда Павлу казалось, что руины остались позади, но потом опять появлялись каменные дома, и становилось ясно, что старый город всё ещё держит путников в своём плену. Это начинало раздражать. После бессонной ночи пуще прежнего разболелась голова. В ноге стреляло при каждом шаге, но сжимая зубы, Павел шёл вперёд. Не до отдыха было. О ночном происшествии Матвею решил не рассказывать. Ни к чему лишнее беспокойство, да и не имел он уверенность в том, что тот странный тип с бельмами вместо глаз не померещился или не приснился.

Утром съели половину брикета «химки». Та оказалась довольно питательной, голод на короткое время отступил. Но через пару часов снова захотелось есть. Всё сильнее тяготило отсутствие жизни вокруг, безмолвное кромешное запустение. Всё чаще приходили мысли о ЗПИ и о том, что из руин этих нет выхода.

Очередная улица. По обе стороны – почерневшие от времени деревянные дома барачного типа в два и три этажа. Они доживали свой век, в этой неподвижной тишине, словно немощные старики, брошенные на произвол судьбы. Многие уже развалились, став грудой гнилых досок, другие держались.

– Кажется, знакомое место, – сказал Павел. – Точно! Я же тут был. Вот видишь, а говоришь, ЗПИ!

– Знакомое, – повторил Матвей безучастно. – Ещё бы не знакомое. Это Академический район.

Павел остановился, обернулся и недоумённо уставился на своего спутника:

– В смысле?

– Улица ведёт к академии, мы тут проезжали.

– Да не, бред какой-то, как может… – Павел не договорил. Страшная правда настигла его. Впереди стояла жёлтая каменная четырёхэтажка, на первом этаже которой была железная дверь и вывеска с выцветшими буквами. Что написано, Павел не мог разглядеть. И так знал: «Продукты». Он видел этот дом и этот магазин несколько дней назад, когда вместе с народной армией въезжал в город.

Некоторое время стояли и молчали. Каждый по-своему переживал обрушившееся на них обоих осознание. Потом побрели дальше. Куда и зачем, уже никто толком не понимал, просто надо было что-то делать, чтобы оттянуть момент, когда исчезнет надежда.

Вдруг Матвей ткнул куда-то пальцем:

– Смотри.

Указывал он во двор одного из бараков. Присмотревшись, Павел заметил под деревом машину. Но это была не одна из тех ржавых развалин, что время от времени попадались на улицах – во дворе у засохшей яблони стоял относительно новый чёрный седан, припорошенный снегом.

Подошли ближе. Оружие наготове. Павел велел Матвею быть начеку, а сам внимательно осматривал оконные проёмы стоящих вокруг утлых строений. Если есть машина, есть и люди. А они по-разному могут воспринять появление двоих вооружённых чужаков. Местные добродушием не отличались – Павел уже убедился в этом.

– Всё-таки мы ошиблись, – проговорил Павел. – Это не ЗПИ. Здесь люди живут.

И тут он застыл как вкопанный, уставившись туда, где ещё секунду назад гнили развалины очередного барака: вместо руин и зарослей прорисовывались смутные очертания больших блочных многоэтажек. Силуэты обретали чёткость, и вскоре Павел понял, что перед ним самый обычный двор с хрущёвками. Детская площадка, машины у подъездов, люди, что шли по своим делам – они были из его мира. Не из этого. Вначале подумал, что мерещится, что мозг снова даёт сбой после контузии, и видение скоро пропадёт. Но оно не пропадало, стояло перед глазами, маня прежней, почти забытой жизнью.

– Что случилось? – спросил Матвей. Голос его звучал откуда-то издалека, хотя стоял он всего в нескольких шагах.

– Я не знаю, – растерянно произнёс Павел. – Я вижу… вижу свой мир. Там. Ты видишь это?

– Что? Что ты имеешь ввиду?

– Это мой двор, мой дом. Я не знаю, что происходит. Но… Мне надо идти.

– Подожди! – крикнул Матвей. – Тебе же нельзя! Забыл, что я говорил? Нельзя возвращаться.

Павел не ответил. Он пошёл вперёд. Матвей ещё что-то кричал, но голос его становился всё слабее и слабее, и вскоре совсем стих. А вокруг серели знакомые хрущёвки, детский садик с разноцветным облезлым забором выглядывал из-за деревьев, ржавели гаражи неподалёку. Мимо по дороге проехала «шестёрка».

Двор этот Павел видел бесчисленное количество раз. На протяжении многих лет он почти каждый день уходил отсюда утром и возвращался вечером. Это был его родной двор! Его родной город и родной мир. Павла распирало от радости при виде унылых хрущёвок, осточертевших до одури за сорок с лишним лет.

Компания подростков прошла по тротуару. Подозрительно покосились. Павел вспомнил, что у него в руках винтовка, закинул за плечо, поспешил к своему подъезду. Сердце колотилось. Он знал, что в квартире ничего хорошего не ждёт, но это всё равно лучше, чем остаться навечно среди бесконечных развалин и сдохнуть от голода.

Из подъезда вышла женщина с коляской. Павел встретился с ней взглядом. Нет, это точно был сон! Взаправду такое происходить не могло. Вот только сон приятный, а не тот кошмар, что остался позади. Из сна этого не хотелось уходить. Сердце сжималось то ли от радости, то ли от страха, что видение вот-вот растворится. Павел не верил своим глазам. Женщина тоже смотрела на него с недоумением.

– Паша? – удивилась она. – Ты чего тут делаешь? Не на работе разве? А мы вот с Максимкой гулять пошли, у тебя ключ… О Боже, – она всплеснула руками. – Да что с тобой? Ты как из помойки вылез. А зачем тебе ружьё? Что случилось?

– Юля, – прошептал Павел, – родная…

Он стоял и улыбался, и вероятно, выглядел крайне глупо. Из глаз катились слёзы. Да, Юля была жива, был жив и сын. Он сейчас мирно спал в синенькой детской коляске. Он не погиб в аварии, а у супруги не началась депрессия. Десять лет невзгод и страданий словно канули в лету, жизнь повернулась вспять. И хоть происходящее противоречило всем законам здравого смысла, Павлу было плевать. Ведь он вернулся домой.