Новая правда ротмистра Иванова

Глава 21. Времени больше нет

ДОТ был разбит. В его бетонном боку зияла рваная дыра. Неподалёку из зарослей полыни торчал длинный ствол артиллерийского орудия. «Иволга» остановилась. Аркадий, нахмурившись, разглядывал едва заметную колею, на которую он вырулил в ходе бессмысленного блуждания по руинам старого города.

Вацуев и Посвистайло по-прежнему сидели в машине. Оба выглядели усталыми и измождёнными после жуткой бессонной ночи. Управляющий сегодня был сам не свой: молчал всю дорогу, нервно таращась по сторонам. Порой даже не окликался, когда его звали, а потом, вдруг как подскочит на месте, уставится испуганно в одну точку – и снова взгляд блуждает. В общем, творилось с ним что-то непонятное.

– Тут когда-то шли бои, – отметил Аркадий и, помолчав, добавил. – Странное место.

– Тут всё странное, – пробурчал Вацуев, погрузившись в созерцание разрушенного ДОТа.

– Уж очень напоминает рубеж. Неужели до войны здесь тоже находились укрепления?

– Хрен знает, что тут было, а чего нет... Но вы правы, Аркадий Аркадьевич. Это место очень похоже на рубеж. Если б мы не находились в проклятом ЗПИ, я б об заклад бился, что это он и есть.

Аркадий вышел из машины. Погода стоял тихая, ни малейшего ветерка. Казалось, время застыло. Казалось, его тут просто нет и больше никогда не будет. Сухие стебли легко шелестели под ногами. Медленно и осторожно он приминал их своими башмаками, удаляясь прочь от автомобиля. Постоянно оглядывался. Боялся, что ещё шаг – и «Иволга» с обоими пассажирами исчезнет, канет в небытие.

Перед Аркадием разверзлась большая заросшая яма – старая воронка от снаряда. Колея огибала её и вела к прогалине в кустах орешника. Что там дальше – не ясно. Топлива осталось вёрст на двадцать. Аркадий знал: надо ехать, нельзя терять надежду. Вдруг спасение за следующим поворотом? Мысль эта казалась смешной, но она вертелась в голове, не давая остановиться, сдаться и умереть.

Побоялся отходить далеко. Вернулся. Руки привычно легли на затёртую баранку, а нога вдавила в пол педаль газа. На низких оборотах «Иволга» поползла сквозь высокий бурьян, а потом через кустарник. Ветви так и норовили зацепить автомобиль, они хлестали по стёклам, по капоту, по дверям, злясь на тех, кто нарушил их тихий осенний сон.

Наконец, колея вылезла из зарослей и потащилась вверх по пологому склону. Слева Аркадий заметил огромный ржавый танк. Труп громадного бронированного монстра мирно покоился в высокой траве, облепленный назойливыми побегами молодых берёзок. Башня была повёрнута, гигантское орудие беспомощно глядело в землю.

– Не может быть, чёрт меня дери! – медленно проговорил Вацуев, глядя на разбитую машину. – Да это же…

– «Император», – закончил Аркадий. – Знаю.

– Но такие на вооружение только десять лет назад поступил. А этот будто полвека тут стоит. Откуда он здесь?

Танк скрылся за деревьями, а впереди показались полуразрушенные избушки с обвалившимися крышами.

– Какая теперь разница? – проговорил Аркадий. – Я уже ничему не удивляюсь. Мы второй день ездим по кругу и постоянно оказываемся в новом месте. Что ещё может быть нелепее? Может, нам мерещится всё это? Или мы давно умерли? Попал в нас снаряд – и готовы. Мгновенно. Даже не почувствовали ничего. Может ведь такое быть?

– Не думаю, – поморщился Вацуев. – Лично я ощущаю себя вполне живым.

Заехали в заброшенный населённый пункт. Миновали старый кирпичный цех за разрушенной оградой, церковь с колокольней и двухэтажные домики, что аккуратными рядами выглядывали из-за кустов. «Иволга» переваливалась по ухабам, ломая тонкий ледок застывших от холода луж. Двигатель рычал от натуги. Аркадий вёл очень осторожно. Случится что – подмоги ждать неоткуда.

Выехали в поле, через пару вёрст заметили дома впереди, и вскоре «Иволга » снова катила среди покинутых городских кварталов. Круг замкнулся, дорога не привела никуда. Аркадий разглядывал полуразваленные бараки, он был готов поклясться, что видел эту улицу прежде – словно какой-то давно забытый сон всплыл в памяти.

– Нет, такого не может быть, не может… – бормотал Вацуев. Он узнал, вспомнил…

Аркадий свернул во дворик одного из длинных деревянных бараков, похожих на огромный гроб, затормозил под засохшей яблоней. Аркадий не знал, куда дальше ехать, не видел цели и смысла. Он вынул ключ зажигания – тишина наполнила салон.

– Хватит, – сказал Аркадий. – Хватит этой бесполезной езды. Остановимся здесь. Не уходите далеко и держитесь на виду друг у друга, если не хотите потеряться.

***

Все трое сидели и молчали, уставившись в костёр. В огне трещали ветви, рядом лежала куча хвороста. Сумерки наваливались предвестием грядущей ночи. Аркадию казалось, что из увечных, кособоких окошек барака кто-то наблюдает. Он вспоминал явление унтер-офицера Синичкина прошлой ночью или кого-то, кто скрывался под его личиной, вспоминал человекоподобное существо с бельмами вместо глаз. Они наверняка были здесь, они не могли его так просто оставить. Страх вязкими испражнениями заливал душу.

Снег лежал тонким слоем на сухих стеблях – лёгкий налёт грядущей зимы. Снежинки опять кружились в воздухе, но сегодня они танцевали иной танец – спокойный, убаюкивающий. Кружились и таяли над костром, таяли на лицах, обращаясь в крохотные капли влаги. Было холодно, и только огонь не позволял окончательно задубеть. Обычно морозы приходили позже, а в самом городе уже много лет не выпадал снег, и Аркадию казались в диковинку эти белые мухи, которых рождало набрякшее чернотой небо. Он давно отвык от снега, смирившись с вечной грязью и слякотью.

Посвистайло сидел на рваной автомобильной шине. Его некогда аккуратный с иголки костюм и дорогое пальто измялись и перепачкались. Теперь управляющий походил на бездомного. Он пыхтел и жался ближе к огню, потирая озябшие пальцы. Никто не знал, что происходит в его душе. Не мешается – и слава Богу. И Аркадию, и капитану этот человек ещё вчера надоел своими нескончаемыми жалобами и возмущениями. А теперь вот заткнулся и сидит, как ни в чём не бывало.

– Жрать охота, – признался Вацуев. – Хоть ветки грызи. Неужели с голоду помрём посреди огромного города? Даже смешно.

– Животные? – предложил Аркадий. – Я видел ворон. Оружие у нас есть.

– А я не видел. Этот дьявольский город словно вымер. Ни одной живой души. Глупость какая-то! Большая вселенская глупость или шутка. Абсурд! – Вацуев злился. Он принялся раздражённо ломать ветвь, а потом с силой швырнул её в огонь, выбив сноп искр. – Нелепо! Бессмысленно!

– Хватит, – Аркадий строго взглянул на Вацуева, глаза их встретились, капитан потупился и уставился на свои сапоги.

– Я вижу их, – вдруг проговорил Посвистайло. – Они здесь.

– Кто? – спросил Аркадий.

– Рабочие. Они у меня за спиной.

– Там никого нет.

– Нет, они там. Убить хотят. Господь Вседержитель, помилуй мя грешного! Почему меня так ненавидят? Что я им сделал? Что, господа? – лицо управляющего было обиженным и расстроенным. Зрачки потерянно блуждали. Щёки осунулось. «Жалкое зрелище», – Аркадию даже смотреть на него не хотелось.

– Но они не должны были это делать! – чуть не плача продолжал Посвистайло. – Какое они имеют право? Какое они имеют право посягать на чужую собственность? Какими законами, Божьими или человеческими, это позволено? Лодыри, тунеядцы, пьянь нечестивая! Нет, чтобы работать, как заповедано, трудиться в поте лица! Халявы же хотят, вынь да полож им миллионы! Ага, без труда захотели, чтоб завод – им. А чем вы заслужили? Вы – отребья неграмотные, сброд! Я своим трудом всего достиг, своим! А вы… А вы стоите тут, – управляющий начал хныкать и шмыгать носом. – Ничего плохого я вам не сделал. Зарплату задерживал? Так ведь всякое бывает, надо же в положение войти… Неужто, виноват я только тем, что живу лучше вас – мужичьё невежественное? – он вскочил и уставился в сгущающийся сумрак, сжав свои пухлые кулаки.

– Сядьте на место, господин Посвистайло! – приказал Аркадий. – И замолчите!

Управляющий со вздохом опустился на шину, обхватил голову руками.

– Они меня не оставляют, – простонал он. – Скажите им, чтоб ушли. Я не могу больше это выносить. За что?! Ну подумаешь, воровал сырьё. Да, было дело, каюсь. Но ведь не так много, всего-то на пару миллионов. Так оно ненужно было никому, лежало себе… Ну да, брал взятки, и что? Я ж меру знал! Как иначе-то? Да, виноват! Что теперь-то? Казнить? Убивать? Да вы что, изверги какие? Если ж я сам сознался, за что ж убивать-то?

– Никто не безгрешен, – проговорил Вацуев, не отрывая взгляда от сапога и как бы размышляя сам с собой. – Взятки? А кто их не брал? Воровать? Все воруем. Так устроено, иначе нельзя. Наверху воруют, внизу воруют. Если не воруешь – так не свой, значит. Выпнут к чёртовой матери. Все об этом знают, но принято молчать. Заведено так. Никто не любит чистоплюев. Зачем казнить себя? Мы все по уши в говне, все замараны. Успокойтесь. Рабочие далеко: тут они вас точно не достанут, – а потом, помолчав, добавил. – Совесть заиграла, что ли?

– Отойдёмте, капитан, – сказал Аркадий. – На два слова.

Отошли к бараку, где Посвистайло не мог их слышать. Рядом чернел подъезд дверным проёмом, оттуда несло сыростью и гнилью.

– Он не в своём уме, – объяснил Аркадий. – Свихнулся. Из-за нервов, похоже. Что делать будем?

Вацуев пожал плечами:

– Есть предложение?

– Как минимум, следить в оба, а то мало ли… Может, связать придётся. Надеюсь, до этого не дойдёт.

– А может, и пристрелить, – задумчиво молвил Вацуев. – Сами же говорите, не выберемся. Зачем эту тушу с собой таскать? Не нравится мне он. Никогда такие не нравились. Мы с вами – люди военные, люди чести, а эти – пройдохи и проныры. Везде пролезут. Дворянин он, видите ли! Своим трудом всего добился! Конечно, конечно! Уж мне-то сказки будет рассказывать. Ага. Противно, что таких защищать приходится. И Сахаров, заводчик, родственничек его, не лучше – тот ещё жулик. Я присягу императору давал, а не этим… – капитан устремил злобный взгляд на Посвистайло, а потом сплюнул и отвернулся, плотно сжав губы.

В мыслях Аркадий был отчасти согласен со словами полицейского, но в душе он ощущал противление. Действительно, Посвистайло тут лишний. Проку от него – ни на грош, одни проблемы. Вот только мешала приверженность закону, намертво вбитому в жандармскую голову. Нельзя. А почему нельзя – сам себе ответить не мог.

– Давайте обождём, капитан. Не надо радикальных мер, – покачал головой Аркадий.

Вацуев прошёл в подъезд, огляделся, многозначительно хмыкнул:

– Гниль кругом. Сколько лет уже тут всё заброшено? Сорок? Со времён войны? А такое чувство, будто все сто.

– Послушайте, капитан, – окликнул его Аркадий, – а вы когда-нибудь задумывались о вечной жизни? Вдруг и правда за наши прегрешения воздастся на том свете? Как считаете?

– Пока туда не собираюсь. Глядишь, будет время прощение вымолить, – усмехнулся Вацуев. – А вы?

– У жандармов нет души, как известно. Не слышали разве?

– Да, да, конечно, да и у нас, полицаев – тоже, – тут Вацуев посерьёзнел. – А если и правда?

– Что, правда?

– Если, и правда, души нет?

– И что? – Аркадий косо посмотрел на капитана.

– Ну как, и тогда мы все просто умрём, а там ничего не будет. Представляете?

– А вам оно надо? – Аркадий тоже уставился в гнилую бездну дверного проёма. – Пустое это. Когда помрём, тогда увидим. А коли ничего нет, так ничего и не увидим. Что переживать понапрасну?

– Всё верно, всё так, – закивал Вацуев. – Да уж, взбредёт же в голову. Так и свихнуться недолго.

Увлёкшись разговором, Аркадий и капитан совсем забыли об управляющем. И вдруг протяжный душераздирающий крик огласил двор. Обернулись. Посвистайло лежал лицом в костре, дрыгал своими короткими конечностями и, не прекращая, голосил. Его словно кто-то держал, не давая выбраться из огня. Аркадий тут же бросился на помощь, за ним – капитан. С трудом оттащили огромную тушу управляющего – тот пудов восемь весил, а то и все десять. Лицо Посвистайло оплавилось, сделалось красным, как революционный флаг, кожа слезала с костей, глаза вытекли. Из раскрытых обугленных губ рвались нечленораздельные вопли. Управляющий завывал от боли. То за лицо хватался, то впивался пальцами в землю.

Не было мочи это терпеть. Аркадий вытащил револьвер. Три выстрела громыхнули над заброшенными кварталами – всё стихло.