Новая правда ротмистра Иванова

Глава 12. Два жандарма

Трупы лежали в комнате. Простыня, которой Матвей их накрыл, насквозь пропиталась кровью. Кровью окрасились доски паркета и обои в коридоре – кровь была, казалось, повсюду. Матвей кое-как оттёр руки, они пованивали мертвечиной, подвинул шкаф на место, чтоб не мешался, сгрёб в угол разбросанную одежду, завесил разбитое окно, а потом уселся на стул посреди комнаты и стал думать. Напротив, в углу возле комода, устроился раненый молодой человек с наспех перевязанным плечом, на столе лежали «Коряга», пистолет и два револьвера, обоймы, удостоверения, бумажники. Из разбитого окна тянуло осенним холодком.

Три жандарма. Два – мертвы. Третий – молодой корнет Нежин – ранен. В плечо корнета угодило три пули, две прошли навылет, одна застряла в кости, и теперь жандарму было дурно: побледнел весь, пот выступил на лбу. Этот третий стал проблемой. Живой проблемой. Он сидел и равнодушно таращился в пол, а Матвей уже пару часов думал, что делать.

Баба Марфа ушла то ли к соседке, то ли в полицию. Но скорее всего, к соседке: на улицах до сих пор стреляли, и простые горожане предпочитали прятаться по домам. Наверняка бы позвонила, куда следует, но телефон не работал, да и полиции никакой в районе больше не было, а если где-то и оставалась – заниматься ей приходилось иными вопросам. Но Матвей всё равно ждал неприятностей. Он зарядил имеющееся оружие и разложил на столе, готовясь биться до последнего. Больше всего он опасался, что на улице остались жандармы, которые немедленно явятся, едва заслышав стрельбу. Но прошёл час, другой, третий – никого. Дом онемел: ни голосов, ни шагов на лестнице, только в одной из комнат неумолимо тикали часы. За окном начало смеркаться, и Матвей зажёг газовый фонарь – тот не пострадал в перестрелке, и теперь ровное пламя привычно подрагивало в стеклянной колбе на комоде.

Глядя на безоружного, ослабшего пленника, сжавшегося в углу, Матвей испытывал невольную жалость. Понимал: тяжело будет убить. Несколько раз представлял, как наводит в голову молодого корнета ствол и жмёт на спуск – внутри всё восставало и противилось, хотя дело касалось злейшего врага, которого следовало ненавидеть всем сердцем своим и всем разумением своим. Этот слабый, безоружный враг и бровью не пошевелил бы, случись у него шанс убить Матвея, а Матвей колебался.

Он никогда не убивал. Те двое – не в счёт. Он даже не видел, куда стрелял – просто жал на спуск в пылу боя, наугад наставив ствол. А сейчас предстояло прервать жизнь человеческую абсолютно осознанно с полным пониманием сути сего действа. Имелась лишь одна причина повременить с убийством жандарма: Матвей опасался засады во дворе. Тогда без заложника не обойтись. Но это больше походило на оправдание, ведь за три часа так никто и не явился.

Матвей искал и другие причины, почему надо оставить жандарма в живых, но не находил. Путь был только один. Матвей сам себе удивлялся: зачем думать о милосердии? Эти люди уничтожали его на протяжении двадцати с лишним лет. Уничтожали медленно и порой незримо, исподтишка ломая жизнь. Это они убили Тамару, убили Ефима, рабочих у завода. Холеный молодой жандарм олицетворял их всех: тех, кто допрашивал, унижал, заставлял бояться; он вломился в дом и лишил Матвея покоя, средств к существованию, будущего. Казалось бы, какая может быть жалость? И всё же в глубине души Матвей надеялся, что не придётся делать это самому, что жандарм просто сдохнет от потери крови, избавив Матвея от бремени сознательного убийства. Вот только корнет, будто назло, упрямо держался за жизнь и не торопился отдавать душу Небесам.

Но был и ещё один насущный вопрос: как жить дальше. Менее, чем за день, Матвей превратился из законопослушного подданного в преступника и убийцу, так что вариант побега на восток или север империи отпадал. В бумажниках убитых жандармов нашлось пять рублей ассигнациями и кое-какая мелочь – месяц протянуть хватит, но об изготовлении поддельных документов даже речи идти не могло.

– Думай, думай, Цуркану. От правосудия не уйти, – пробормотал Нежин, будто прочитав мысли Матвея. – Хоть убьёшь меня, хоть не убьёшь. Два трупа на тебе уже висит.

Молодой корнет сильно ослаб от кровопотери, но присутствие духа не терял. Казалось, он уже смирился со смертью, а может, просто гордость не позволяла унижаться перед противником и показывать слабость. Матвей хотел видеть страх в глазах своего заклятого врага, но тот только насмехался, чем раздражал ещё сильнее.

– На кой чёрт, вы за мной пришли? – Матвей взял со стола пистолет и подошёл к Нежину. – Чего вам всем от меня понадобилось? Что я кому дурного сделал?

– Приказ, – холодно произнёс жандарм, даже не глядя на рабочего.

– Приказ... – передразнил Матвей. – Вон, твои дружки мертвы, и ты скоро закончишь так же. Приказ у него! – Матвей прошёлся по комнате взад-вперёд, а потом снова остановился перед пленным корнетом и в сердцах воскликнул. – Да не я тебе нужен, дебила ты кусок! Не я! Уроды тупорылые! Приказ у них. Только одного я хотел… Одного! Жить спокойно, чтобы не лез ко мне никто. Нахер вы сунулись, мудачьё? Нахер тормошили постоянно? Из-за брата? Которого я два раза в жизни видел? – Матвея распирало от злости, хотелось выговориться, выплеснуть скопившуюся досаду. – Сборище тупорылых ослов! Вон они, революционер ваши, на улице. Иди лови! Но нет, вы пришли ко мне домой, ограбили, лишили всего. Что молчишь, мудло напомаженное? Обосралось твоё руководство. Не на того натравило. А теперь твои дружки подохли. Просто так. И ты подохнешь не за три копейки… Мразь!

– Я подохну, а ты на виселицу попадёшь, – пробормотал корнет, продолжая глумиться над противником даже на пороге собственной гибели.

Матвей плюнул на пол перед жандармом. Сейчас бы просто нажать на спуск, чтоб мозги подонка по стене разлетелись, но у Матвей рука не поднималась. Прошёлся ещё несколько раз по комнате. И денег было жалко, которые полиция увезла ещё вчера вечером, и жизнь свою было жалко. В империи теперь устроиться без шансов. И если не считать виселицы, единственный выход из сложившейся ситуации – валить в нейтральные земли. Именно туда бежали преступники, вынужденные скрываться от правосудия, там каждый мог рассчитывать на свободную жизнь, хоть, скорее всего, и не долгую. Тем более там, за «бетонным рубежом», находились старший брат, Виктор, и Союз Трудовых Коммун, в котором по слухам могли найти пристанище политические преступники, беглые крестьяне и рабочие, разделяющие определённые убеждения.

Конечно, СТК – место не шибко приятное. Жизнь полностью регламентирована, еды мало, работы много, никаких личных вещей и времени – в газетах об этом иногда писали. А ещё – постоянные стычки с бандами, коих на нейтралке пруд пруди. Брат не раз уговаривал Матвея присоединиться к СТК, но кто по доброй воле согласится на такое? Шли только те, кто оказывался в совсем безвыходном положении. Матвей, разумеется, тоже не соглашался, даже поссорились с Виктором из-за этого, а теперь, видать, предстояло с повинной идти и проситься в Союз. У Матвея внутри всё переворачивалось, когда он думал о том, что перед братом унижаться придётся, вот только иначе теперь никак. Оставалось дело за малым – найти его. Вопреки подозрениям жандармов, связи со своим родственником Матвей не имел, и где сейчас искать Виктора, представлял с трудом. Единственной зацепкой был слух о добровольческой армии, которая якобы заняла руины. Если он правдив, значит, и Виктор там, и чтобы встретиться с ним, достаточно выбраться из города и пересечь «бетонный рубеж». Делов-то…

Порешив на том, Матвей принялся спешно собирать вещи.

***

– Ты почему дома?! Я же сказал, чтоб утром уезжали! – негодовал Аркадий, сжимая в ладони железную телефонную трубку.

– Так автобусы все битком, ни на один не смогли сесть! – звучал расстроенный женский голос на другом конце провода. – Поехали на вокзал – то же самое. Поезда все стоят. Народу тьма! Стрелять там начали. Ну мы домой побежали быстрее. Тут чёрте что происходит! Всё стреляют и стреляют. Дверь заперла, места не нахожу себе. Куда деваться-то? Сейчас, как стемнело, совсем страшно. А если вломятся? Соседка говорят, революция какая-то началась. Грабят всех. Ох, Аркаш, что делать-то? Ты где вообще? Когда приедешь?

Очень уж хотелось Аркадию обругать жену за нерасторопность, но первые эмоции быстро улеглись, и холодный рассудок взял своё. Не было смысла злиться, да и упрёки ничего не исправят.

Позвонил он сам. Первым делом связался с родителями жены, думал, семья уже в Павлограде. Но оказалось – нет. Не на шутку разозлившись из-за нерасторопности супруги, Аркадий принялся звонить домой. Когда услышал в трубке голос жены, эмоции плеснули через край. «Ну нельзя же так безответственно себя вести, – злился он. – Хоть о детях бы подумала! Сама же, наверняка, и проканителилась, а потом… автобусы не ходят, ага!»

– Ладно, успокойся, – произнёс он сдержанно. – Свет в квартире выключи, дверь никому не отпирай. И смотри, чтоб дети к окнам не подходили! Сиди тихо. Всё нормально будет. В центре солдаты, так что опасность вам не грозит. Приеду, как смогу. Сейчас на работе. Постараюсь побыстрее освободиться. Завтра, послезавтра… Посмотрим.

– Послезавтра? Аркаша, что там происходит? Почему тебя не отпускают? – голос в трубке звучал крайне обеспокоенно.

– Всё хорошо, – настойчиво повторил Аркадий. – Сама видишь, какая ситуация. Все отделы на ушах стоят. Все работают – не я один. Продукты есть на пару дней? Отлично. Не выходи из квартиры. Поняла? Всё, некогда мне. Будут новости – свяжусь.

Трубка, звякнув, опустилась на место.

В триста первом кабинете горела только настольная лампа. Чёрный телефонный аппарат нагло таращился на Аркадия хромированным диском набора. Смотрел насмешливо, почти с упрёком. Больше всего сейчас Аркадий жалел о том, что не отправил семью из города раньше. Должен же был предвидеть, должен был просчитать риски! А теперь он взаперти, в осаде, в плену обстоятельств и ничего не может с этим поделать. Разумеется, он не стал говорить супруге, в каком положении оказался – ей ни к чему это знать.

А положение было щекотливым.

Уже почти сутки Аркадий безвылазно сидел на машзаводе. Утром так и не смог уехать: ворота блокировали демонстранты. Затем завязалась перестрелка между полицией и рабочими. С помощью двух пулемётов толпу удалось быстро разогнать, но повстанцы не ушли и укрепились дальше по улице сразу за заводом, отрезав южную промзону от города.

Таким образом, полицейские и жандармы, присланные защищать предприятие, а так же заводская охрана оказались в осаждённом положении, и Аркадий – вместе с ними. Кроме того, именно Аркадий теперь возглавлял оборону машзавода. Конечно, тут находился капитан Вацуев, который командовал отрядом полиции, но офицер жандармерии в спорных ситуациях всегда считался старшим. Аркадий был не слишком доволен таким раскладом, ибо его специализацией уже много лет являлась сыскная работа, но долг требовал – ничего не попишешь.

До кучи позвонил полковник Рыжов, расспросил о том, почему Аркадий не явился на управление, разузнал о положении на заводе. Внимательно выслушав, полковник сказал:

– Я вас понял, Иванов. Ждите дальнейших распоряжений.

И повесил трубку, но очень скоро перезвонил.

– Предприятие не бросайте, – сообщил он своё решение. – Оборона на вас. К мосту сейчас не прорвётесь: Преображенский под контролем повстанцев. Так что сидите на этом чёртовом заводе и не пускайте паразитов, ясно? Если мы потерям предприятие, дорога будет свободна, и повстанцы выйдут в тыл наших частей на рубеже. Нельзя сдавать эту позицию, никак нельзя. Не сегодня-завтра подойдут правительственные войска, а до этого – кровь из носа надо держаться!

Таким образом, вариант отступления отпадал, и Аркадий теперь бы вынужден сидеть на пустом предприятии и ждать у моря погоды.

А вскоре начались и первые трудности. С наступлением темноты рабочие попытались отбить завод. Многочисленная группа боевиков атаковала со стороны испытательного полигона. Они выломали панель бетонной ограды и ворвались на территорию. Завязалась перестрелка. Обратить повстанцев в бегство смог лишь бронетранспортёр пулемётным огнём, и боевики отступили, оставив дюжину убитых и раненых. Так же ранили одного сотрудника полиции.

За сражением Аркадий наблюдал с верхнего этажа ближайшего цеха, и увиденное заставило крепко задуматься. Нападавших было много, у них имелось современное оружие, да и действовали они довольно слаженно и грамотно для обычной банды. Теперь ждали повторной атаки… или атак – сколько их ещё предстоит отразить, непонятно. Основная же проблема заключалась не в том, что обороняющиеся испугаются каких-то босяков с ружьями, а в том, что патроны имели свойство быстро заканчиваться. Пара дней активных боевых действий, и взвод полиции вместе с жандармами останутся с пустыми руками против толпы вооружённых рабочих, ибо стрелять станет нечем. И в этом Аркадий видел основную трудность своего положения.

А после звонка домой Аркадий и вовсе сник. Им овладело беспокойство за жену и детей, и самым паршивым оказалось то, что он совершенно ничего не мог сделать для их защиты.

Когда подойдут войска – информации нет. Сколько ждать – неизвестно. И оставалось лишь гадать, что за это время произойдёт на том берегу, ведь если верить словам полковника, Преображенский район уже находился под контролем повстанцев, и только мост теперь отделял революционеров от центра города. Да как, чёрт возьми, такое могло случиться?! У Аркадия это просто не укладывалось в голове.

Он принялся прокручиваться возможные пути отступления. Если не учитывать Преображенский мост, к которому без боя не прорваться, было два пути: через Заславск, что находился в семидесяти вёрстах к северу, и по Старому Садовому мосту – тот располагался на границе с руинами, контролировался военными и для гражданских целей не использовался. Более предпочтительным выглядел второй вариант – ехать менее десяти вёрст, да и солдаты там сидят. Проблема только одна: полковник приказал держать оборону, и ни о каком отступлении речи быть не могло. Даже думать об этом сейчас казалось как-то неправильно, недостойно офицера.

Аркадий вздохнул, поднялся из-за стола: предстояло проверить позиции перед сменой дежурных. «Да уж, голодранцев испугался, – укорил он себя. – Ничего, продержимся. Не велика беда».

***

Раненый жандарм еле держался на ногах. Пару раз чуть не упал, пока спускались по лестнице. Матвей выглянул из подъезда: на улице всё тихо. Двор опустел. Даже мужики уже не квасили за столиком. Не увидев ничего подозрительного, Матвей вытолкал корнета Нежина из дверей и велел идти вперёд. Стрельба в районе не прекращалась, но с наступлением темноты как будто стало потише, поспокойнее.

Матвей не боялся того, что жандарм вздумает бежать или сопротивляться: тот был настолько слаб, что, казалось, вот-вот упадёт. Опасался он тех, кто мог устроить засаду на улице.

Теперь Матвей нёс с собой целый арсенал: на плече – «Коряга», в карманах – пистолет и револьвер. Ещё один револьвер лежал разряженный в мешке за спиной. Там же находилось сменное бельё, складной нож, патроны, питательные брикеты – всё самое необходимое для дальней дороги. Сегодня же ночью намеревался пересечь «бетонный рубеж». Чем скорее, тем лучше. Правда, идей, как пробраться через оборонительную линию, пока в голову не приходило, но об этом решил подумать позже.

– Машина есть? Где она? – спросил Матвей.

– За углом, – через силу произнёс Нежин.

Не соврал. В ближайшем переулке между типографией и бараками, поджидая хозяина, притаился бежевый двухдверный седан с номерами жандармерии. Тут тоже никакой засады не обнаружилось. Обыск машины ничего не дал. Бесполезная мелочёвка в бардачке, иконки на приборной панели, которые так и не спасли владельца от беды, и – всё. Что именно Матвей рассчитывал тут найти – сам не знал. Да и машина ему оказалась без надобности, водить он не умел.

От жандарма теперь проку не было. В расход пустить – и дело с концом. Или здесь оставить подыхать. Матвей склонялся к последнему. Он смотрел на своего врага и видел лишь слабое, приговорённое к смерти существо, к которому он не ощущал больше никакой ненависти. Только жалость теплилась в глубине души и что-то среднее между презрением и отвращением.

Матвей достал пистолет. Крупный, увесистый, с длинным затвором-кожухом он удобно лежал в руке. «Эти твари не достойны жить. Ни один из них», – убеждал себя. Да и дело хотелось довести до конца. Жандарм должен был умереть – и точка. Только по недоразумению последняя очередь ушла в дверь над головой корнета, иначе лежал бы он в квартире вместе со своими дружками под кровавой простынёй.

Матвей встал у жандарма за спиной и наставил тому в голову пистолет. Опустил. Не мог это сделать. Выругался про себя на собственную мягкотелость и нерешительность. Это же так легко: дёрнул пальцем – и человека нет. И не просто человека – гадины, которая тебя убить собиралась.

– Чего ждёшь? Не томи, – пробормотал корнет. Его сгорбленная фигура покачивалась и дрожала от озноба, словно осенний лист, который вот-вот сорвётся и полетит в дорожную грязь.

Матвей стиснул зубы, опять наставил ствол на противника. «Да неужели так сложно? Вспомни о том, как допрашивали тебя, вспомни об отце!» Но допрашивал его совершенно другой офицер, а когда умер отец, корнет этот в яслях ещё ползал.

«Хватит!» – разозлился на себя Матвей, зажмурился и с силой зажал крючок спуска. Выстрел разнёсся эхом над кварталами. Всего лишь один из многих, что оглашали сегодня вечерний город. Когда Матвей открыл глаза, молодой человек лежал на дороге. Но нет, теперь это был не он – лишь бездыханное тело, а самого его не стало вместе со всеми мыслями, чувствами, желаниями и всем тем, что делает человека человеком. Оказалось, так просто уничтожить всё это. Слишком просто...

Проблема решена. С одной стороны – облегчение, а с другой – противно на душе. «Надо было отпустить, – думал Матвей. – И так бы помер, глядишь. А не помер, там мне-то что теперь? Я сюда больше не вернусь». «Нет, жандарм заслужил, – тут же возражал он себе. – Кто знает, сколько народу от его рук пострадало? Сволочи! Да чтоб каждого из них такая судьба ждала!» Но тягостное чувство не отпускало. Матвей решил, что чем скорее покинет место убийства, тем быстрее забудет о случившемся.

Он положил в карман пистолет и зашагал прочь по тёмной улице. Впереди ждал долгий и опасный путь.