Новая правда ротмистра Иванова

Глава 13. Наступление

Ночью в руинах к северу от площади завязалась перестрелка. Долго не унималась. Павел лежал на пыльном паркете, завернувшись в плащ-палатку, и слушал. Несмотря на дикую усталость, проспал лишь пару часов, а потом проснулся и до утра ворочался, вспоминая последние два дня. Ныла старая рана, да ещё и зуд начался по всему телу: вши кусали – этого добра тут оказалось с лихвой. Вокруг дрыхли люди. В печке-чугунке догорали угли, и тепло постепенно отступало перед сыростью и ночной осенней прохладой.

Определили Павла в шестую роту добровольческой народной армии, во второй взвод, коим командовал Жека Сивый. Во взводе было четыре отделения, каждое из которых, в теории, комплектовались десятью бойцами, хотя на деле, как правило, выходило меньше. Отделение, в которое попал Павел возглавлял сержант Красильщиков – кучерявый парень, низенький и горбоносый. Бойцы кличали его просто Колькой. С субординацией тут было так себе: только офицеры старой закалки и высшее руководство требовали обращаться «по уставу». Званий в народной армии оказалось немного. Жека вкратце объяснил, кто есть кто. Отделениями командовали сержанты, взводами – взводные сержанты, капитаны – ротами. Далее шли подполковники и полковники. В ротах имелись фельдфебели – заведовали хозяйственной частью, а так же поручики – эти выполняли обязанности заместителя командира роты. Так же в армии присутствовали так называемые штаб-сержанты, служившие писарями и секретарями. Ещё были два комиссара, но что они делали, Павел толком не понял: вроде как партийной работой занимались и возглавляли местный трибунал, но вместе с тем участвовали в руководстве войском, являясь эдакой высшей руководящей инстанцией. Из-за этого структура народной армии оказывалась несколько нечёткой.

Шестой ротой командовал рослый, большеносый грузин – капитан Кавтарадзе. Из рассказа Жеки Павел узнал, что происходил капитана из дворянского рода, был потомственным военным, служил в императорской пехоте, а два года назад во время усмирения крестьянского восстания в пограничном районе вместо того, чтобы выполнить приказ, бежал в СТК. С виду товарищ этот казался немного заносчивым – чувствовалась дворянская жилка, но Жека уверял, что капитан – человек неплохой и делу предан.

Большинство бойцов Павлу даже не запомнились толком. Отметил про себя лишь то, что состав народной армии был весьма разнообразен: тут и восточные лица мелькали и южный акцент слышался. Выделялся из толпы разве что ротный пулемётчик: здоровый мужик с широкой бородищей – один в один Илья Муромец с картины «Три богатыря». Был неразговорчив, двигался размеренно и важно, да грозно зыркал на всех из-под своих густых бровей. Ходил в каком-то бесформенном пальто и каракулевой папахе. Пулемёт в его лапищах казался тростинкой.

Большинство же бойцов рост имели невысокий и телосложение тщедушное – не от сытой жизни, видимо.

Ротный фельдфебель Демьян – невзрачный парень крестьянской наружности, выдал Павлу мятую алюминиевую тарелку, ложку и пятьдесят патронов. Винтовку и каску не дал. На расспросы Павла по поводу нового оружия только возмутился:

– А тебе на кой ружо, своё вон есть!

– Так старьё же! Затвор плохо работает, – объяснил Павел.

– Мало ружей. Своё есть – и хорош. Смазку мальца дам, ружо – нет. У самих вон, «бердыши» у всех. А ему новое подавай! Не напасёшься.

И правда, с материальной частью в добровольческой армии Союза Коммун была беда: даже шинели имелись не у каждого, и многие ходили в своих пальто или телогрейках. Касок тоже на всех не хватало.

Самозарядных винтовок было совсем мало: Павел заметил их только у двух человек в отделении, у остальных – древние, с продольно-скользящим затвором. Ещё у одного бойца имелся самозарядный карабин, судя по магазину, под укороченный патрон, а у одного – снайперская винтовка с самодельным прицелом. В соседнем отделении Павел углядел несколько диковинных агрегатов – автоматы со штампованной казённой частью, деревянными ложем и прикладом и магазинами большой ёмкости. Жека ходил с самозарядной винтовкой. Павел осмотрел её, в руках подержал: хоть и короткая, но тяжёлая, и по словам владельца, отдача сильная. Имела она наименование ВС-45 и состояла на вооружении в имперской армии. Местное командование хотело и своих бойцов поголовно снабдить таким, но возможности таковой не имела. Как рассказал Жека, на старых военных складах, которые держал Союз, хранилось только довоенное оружие, а новое на чёрном рынке стоило немалых денег.

А вообще в народной армии царило великое разнообразие стрелкового оружия, и если бы захотел Павел всё изучить, понадобился бы целый день, а то и больше.

Поужинали какой-то баландой, похожей на вкус на брикеты, что Павел забрал у бродяги-работорговца. Поинтересовался у Жеки, что такое.

– Так «химка» же, – ответил тот. – Ах, ну да! У нас же этой такой ерунды не делают. Химическая пища. Видишь ли, когда тут Большая война случилась, много почвы оказалось заражено. Голод, говорят, был сильный. Ну и чтобы хоть как-то ситуацию разрулить, местный химпром изобрёл вот такую бодягу. С разными вкусами есть: гречка, овсянка, хлеб. Хлеб, кстати, тут в дефиците: народ только по праздникам ест, да и то – ржаной, а я, как попал сюда, даже в глаза его не видел. Всё, что выращиваем – на галеты идёт, они не портятся хотя бы. С непривычки от «химки» блевать тянет, но потом привыкаешь, так что кушай – не стесняйся. Всё равно больше нечего, – рассмеялся Жека. – Да и калорийная эта хреновина: съешь полбрикета – целый день жрать не захочешь.

Ночевали в одном из домов возле площади, устроившись в огромной многокомнатной квартире – настоящих хоромах, в которых когда-то обитали богачи. Спали, кто на чём: кто-то шинель себе подложил под бок или пальто, кто-то матрас нашёл. Задремал Павел сразу, но среди ночи открыл глаза и понял, что больше не уснёт. Грохот далёкой стрельбы наваливался изнурённой тревогой. В покинутых развалинах прятались призраки прошлого. Они бродили по огромным комнатам дворцов и тосковали по прежней жизни, глядя на новых владельцев созданного ими мира. Павел ощущал себя здесь чужим, от грусти щемило в груди, и лёгкий привкус потустороннего страха бередил душу.

Роту подняли затемно. На завтрак повар сварил самую настоящую гречку, чем осчастливил бойцов: те тоже «химку» не жаловали и всегда радовались натуральной пище. Затем каждому вручили по две банки тушёнки и по два брикета, и вывели на улицу в предутренний холодок. Люди поёживались, поднимали воротники, шмыгали носом, огоньки самокруток замелькали в ночи. Павел поплотнее запахнул полы плащ-палатки. Хотелось курить. Попросил у стоящего рядом бойца – мужичка со снайперской винтовкой. Этот белобрысый малый тоже был облачён в плащ-палатку, а на голове его молодецки сидел заломленный набок картуз. С лица снайпера не сходила ехидная ухмылка. Он с любопытством оглядел снаряжение Павла и, протянув сигарету, отметил:

– Неплохо упаковался. Откуда боты такие достал?

– Там, у себя, – Павел прикурил от огнива, с которым уже научился управляться. На душе стало теплее и спокойнее. Закашлялся. Двадцать лет курения давали о себе знать, а может, и простыл. «Воспаление лёгких бы не подхватить от таких ночёвок, – подумал он. – Тут, похоже, с медициной так себе».

Неожиданно грохнуло орудие возле чёрной громады храма. Земля вздрогнула, послышался звон осыпающегося стекла: в ближайших домах разбились окна. Яркая вспышка пламени вырвалась из дула, пронзив на долю секунды мрак.

– Итить, как шандарахнула! – один из бойцов перекрестился.

– Чего крестишься, дурья башка, – усмехнулся снайпер. – Не бог это твой – пушка вон долбит. Это тем надо креститься, кто в окопах сидят. Их-то наша «Танюшка» в кашу размолотит.

Следом ещё два мощных выстрела сотрясли кварталы: это заговорили орудия, что стояли за домами. Потом подключились калибры поменьше, и вскоре заброшенный город гудел от нескончаемых громовых раскатов, а огненные вспышки освещали небо.

А менее чем через час колонна техники уже месила грязь пустых улиц, двигаясь среди серого уныния зачинающегося утра на север, в сторону границы империи.

Павел сидел, свесив ноги, на моторном отсеке танка. Это была огромная неповоротливая махина с двумя башнями и высоким корпусом, в бортах которого имелись люки для экипажа. В верхней, большой башне находилась короткоствольная пушка, на вид калибра 70-80 мм, в нижней башне поменьше, что располагалась за местом мехвода – орудие малого калибра. По понятным причинам бойцы обозвали этот танк «двушкой».

Он тяжело ворочал гусеницами, наматывая на них грунт и дёрн, звенел, лязгал и рычал, ползя вслед за другими машинами, и отчаянно вонял двумя выхлопными трубами по бокам. Рёв моторов движущейся техники почти заглушил гаубичную канонаду, оставшуюся далеко позади.

Следом ехал, глупо таращась своими круглыми фарами, гусеничный бронетранспортёр с пулемётной турелью на крыше. Такие машинки бойцы называли «ящиками» за их топорный угловатый корпус. За ним по перемолотой траками колее тащились бортовые грузовики, полные людей. Впереди же с десантом на броне шёл ещё один танк – этот выглядел посовременнее. В большой полусферической башне, отдалённо напоминающей башню Т-55, была установлена длинноствольная пушка 100 мм. Танк носил гордое название «Апостол», и в этом мире он являлся довольно новой моделью, вот только, как объяснил Жека, в армии СТК их насчитывалось всего пять штук. А остальные – довоенное старьё со складов.

Рядом с Павлом на моторном отсеке грели свои пятые точки младший сержант Красильщиков, снайпер, какой-то юнец с острым, очень худым лицом и два бородатых бойца в телогрейках. Жека и здоровый пулемётчик, которого, как оказалось, звали Емеля Хомут, восседали на верхней башне. Емеля был загружен по полной. Он тащил рюкзак с патронными коробами и двумя запасными стволами, и дополнительный короб в чехле через плечо. На поясе – подсумок с гранатами. И это не считая личных вещей и собственно пулемёта – увесистой бандуры с сошками, перфорированным кожухом ствола и снаряжённым боекомплектом. Килограмм тридцать веса, а может и больше, а по Емеле и нельзя было сказать, что ему тяжело – настоящий богатырь. На левой руке пулемётчик носил толстую кожаную варежку, чтобы о кожух не обжигаться и стволы менять.

Очень скоро пропали из виду роскошные дворцы и многоэтажные дома, и теперь Павел видел лишь поникшие деревянные избушки у дороги. Некоторые совсем развалились под напором времени и поросли вездесущим кустарником, некоторые ещё держались. Вспомнилась молодость, как ехали на бэтере по разрушенному бомбёжками городу, как отстреливались в пустом доме, да как первый раз пришлось столкнулся со смертью, когда гранта из РПГ-7 угодила в один из бэтеров, и тот полыхнула ярким пламенем, похоронив в себе троих пацанов. Вот тогда стало страшно. Всем стало страшно, особенно тем, кто видел такое впервые. Долго ещё картина эта перед глазами стояла.

И сейчас было страшно: пугала неизвестность, ждущая впереди.

Среди заброшенных построек пару раз Павел замечал людей. Они не убегали, стояли и наблюдали за колонной техники.

– Тут кто-то живёт? – крикнул Павел Жеке.

– Чего? – переспросил тот, не расслышав за гулом мотора, и наклонился ближе.

– Тут люди живут?

– А? Тут? Ну да, типа того. Эти дальше на юг боятся забираться. Их здесь вроде не трогают… пока что. Они мирные, не боись.

«Нихрена себе, мирные!» – подумал Павел, вспоминая, как вчера его чуть не пристрелили среди бела дня.

Снова начали попадаться каменные дома. На одном из перекрёстков возле какой-то промышленной территории дымила сгоревшая бронемашина, вокруг – тела. Жека наклонился к Павлу и прокричал:

– Тут ночью с вражеской разведкой столкнулись. До фронта уже недалеко. Скоро на позиции выйдем.

Проехав ещё пару кварталов, колонна остановились. Жека приказал взводу спешиться.

Павел кое-как слез с высокого корпуса танка и оказался по щиколотку в грязевой каше, размешанной десятками колёс и гусениц. Вокруг – частично обрушенные кирпичные стены со следами пуль, а посреди дороги – заросшая воронка от снаряда. Было похоже, бои тут случались и прежде. Павел озвучил эту мысль.

– Да тут постоянно кто-то с кем-то херачится, – объяснил Жека. – Зона боевых действий, ёлы палы.

Моторы заглохли, и теперь стал отчётливо слышен грузный бас пушек, что ухали вдалеке. Жека ушёл к впередистоящему танку, у которого находились капитан, радист и поручик, а вернувшись, сообщил, что надо ждать.

– А какие, вообще, планы? – спросил Павел. – Что это за место? Куда едем?

– Короче, ситуация такова, – Жека поправил каску, чтоб на глаза не съезжала, достал сигарету, закурил. – Находимся мы в так называемом старом городе. Когда-то тут была столица. Большой город был, богатый – ну ты и сам видел, а земля эта принадлежала империи. После бомбёжек сорок лет назад город отстроили, но только севернее, а поскольку территории к югу отсюда удержать не смогли, создали так называемый «бетонный рубеж» – оборонительная линия по южной границе. Оборона не слишком мощная – против бандюков, в основном. Несколько огневых точек, окопы. Сейчас их как раз артиллерия их равняет. Армия атакует по трём направлениям. Наше – центральное. Охватываем город, точнее его левобережную часть, в кольцо, врываемся и берём власть. Всё! Труднее всего придётся тем, кто на правом фланге – они у реки, в районе моста будут атаковать. Мост охраняется хорошо, там пушки и всё такое. А от руин к нему подойти невозможно. Туда два батальона командование кинуло.

– Почему невозможно подойти?

– Так эта же… ну ЗПИ, «чёртова пасть». А, ну да, ты же не знаешь. Ну, я на самом деле, тоже мало чего понимаю. Расшифровывается, как «зона искажённого пространства» – область возле реки вёрст десять в диаметре. Говорят, после войны появилась, и туда ходить нельзя. Вроде как никто не возвращался оттуда. И даже не спрашивай, почему. Местные и сами ничерта не смыслят. Целую академию вон организовали, чтоб хреновину ту изучать, а всё равно не знают. Или знают, но молчат. А народ верует, что там какая-то нечисть обитает, херову гору сказок насочиняли. Порожняк один гонят, короче, – Жека махнул рукой. – Но место гиблое – это факт.

Мимо проползли три САУ и четыре артиллерийских тягача с противотанковыми орудиями на прицепе. Сопровождала их пехота. Через некоторое время совсем близко за домами загрохотали ещё несколько пушек.

Ждали долго. Бойцы трепались о своём, курили, некоторые уселись на обочине – отдыхали.

– Слухай, а ты как вообще? – спросил Павла сержант Карсильщиков. – Ты говорил, стрелять умеешь, да? Ты вообще служил что ли где? Или как?

– Повоевал по молодости, было дело. На Кавказе служил.

– Во, это хорошо! – закивал Красильщиков. – Опытные нужны, а то ребяток молодых полно, толком и ружья-то не держали в руках. И чо, как оно там, на Кавказе-то?

– Да как... Война – она везде война. Грязь, смерть и стреляют.

– Ну да, ну да. Верно гутаришь. Так ты в императорской армии служил, получается? А в каких войсках?

– В пехоте. Моторизированной.

Тут сержанта отвлекли, да и Жека снова куда-то удрал, и Павел остался один.

Пока стояли, разглядывал бойцов, с которыми приехал. Большинство – самые обычные мужики. В деревнях таких полно. Правда среди них мелькали и женские лица. Только в своей роте Павел насчитал трёх женщин – тоже зачем-то воевать шли. Заметил ещё одного крепыша: коренастый мужчина средних лет с аккуратной бородкой, он нёс за спиной большую зелёную трубу гранатомёта. Рядом с ним держался молодой паренёк, длинный и сутуловатый – второй номер расчёта. Не смотря на не слишком атлетическое телосложение, пацан волок на себе пистолет пулемёт, большую сумку через плечо и подобие разгрузки с реактивными снарядами.

А вообще, снаряжение у бойцов разнилось сильно. Единого образца экипировки, как и униформы, тут не было и в помине. В основном таскали вещмешки и подсумки, у некоторых имелись самодельные разгрузки, а кто-то обматывался патронташами, роль которых часто играла обычная пулемётная лента.

Вернулся Жека и сообщил, что пора выдвигаться на позиции.

Снова взревели моторы, выхлопные трубы отрыгнули клубы отработанных газов, и машины медленно потащились вперёд, а вместе с ними двинулась и люди, на этот раз своим ходом. Свернув с главной улицы, стали пробираться по закоулкам среди полуразрушенных деревенских домиков. Техника пёрла то по дорогам, то прямиком через дворы, ломая заборы и топча кустарник. Впереди мелькала высокая фигура капитана Кавтарадзе. Он был одет в тёмно-зелёную шинель и такого же цвета каску без козырька. За ним шли мужичок, тащивший за спиной здоровую рацию, и рослый парень с усами и гладко выбритым подбородком – поручик, «замок» здешний.

Дорогу прокладывали «двушка» и «Апостол», что воняя выхлопами, двигались впереди отряда. Следом шлёпали по грязи бойцы. За спиной Павла скрипел траками и рыкал, как лев, ещё один танк, поменьше, с одной башней.

Гремело со всех сторон. И справа, где располагались батареи, и слева, со стороны оборонительной линии. Говорили, отсюда до неё версты три. Павел вместе со всеми месил грязь, лез по траве, шлёпал по застоявшимся лужам. Ощущал привычный предбоевой мондраж – неприятное чувство, мерзкое, как утренний холод после тёплой пастели. Живот крутило – то ли от плохой пищи, то ли от волнения, и нога побаливала из-за нагрузок. «И как воевать в таком состоянии, – вздыхал про себя Павел. – Не молодой ведь пацан, поди».

Все пригнулись, когда над головой просвистел снаряд и где-то справа среди домов раздался взрыв. Бойцы зароптали. Молодой остроносый паренёк, который ехал с Павлом на танке, чуть не свалился с ног, споткнувшись.

– Слыш, Крот, пасть не разевай, – хлопнул юношу по плечу вечно ухмыляющийся белобрысый снайпер, – под ноги гляди лучше. Будешь хавальник разевать – быстро пулю схлопочешь. Трухуешь, поди?

– А хрена ли? – отмахнулся паренёк, – это же так, ерунда.

– Да ладно ерепениться, – рассмеялся снайпер. – Мне тоже боязно. Вона как хуячат, супостаты. Того и гляди в бошку прилетит.

Вскоре в небе пронёсся ещё один снаряд и тоже упал за домами, но уже ближе. Один взорвался впереди, и было видно, как над остовами крыш взлетели комья земли. И не то, чтобы часто раздавались взрывы, но было страшновато находиться под обстрелом. Павел, как новобранец, вздрагивал при каждом ударе. Неуютно чувствовал себя, и тревожно было на душе от нескончаемого грохота.

Отряд выбрался на широкую улицу и остановился. Небольшие кирпичные домики сиротливо выглядывали из зарослей, чернея оконными провалами и потрескавшимися фасадами, за ними возвышалась водокачка. Виднелась неподалёку церковь с облупленными стенами. Бойцы попрятались за технику, словно надеясь, что она защитит от падающих с неба снарядов, а взводные сержанты и командиры боевых машин собрались возле капитана. Тот им принялся что-то объяснять.

Вернувшись, Жека поставил боевую задачу, и взвод, сойдя с дороги, выдвинулся через дворы на намеченную позицию. Следом поползла «двушка». Миновав кирпичные домики и водокачку, танк полез через заборы. Ветки, доски и брёвна вновь захрустели под гусеницами. А взвод, пробравшись между сараями и избами, вышел на окраину поселения, где и засел в одном из дворов за поваленным штакетником, спрятавшись в складках местности и густой, высокой траве.

Усевшись за кочкой, Павел огляделся. Рядом расположился Жека – он достал из вещмешка бинокль и, высунувшись из травы, принялся наблюдать за линией фронта. Поблизости залегли Колька Красильщиков и какой-то боец азиатской наружности с широким, смуглым и почти безбородым лицом.

Впереди – поле. Пара кустов, разрушенный деревянный дом, а дальше – взрывы. Хорошо было видно, как земля с грохотом взлетала в небо, и дымы тянулись от воронок, сливаясь с набрякшими, пепельного цвета тучами. Из-за соседнего дома донёсся пушечный выстрел, потом ещё один, послабее: это «двушка» занялась делом. Где-то справа тяжело ухнуло 100-миллиметровое орудие «Апостола».

– Чего видно? – спросил Павел Жеку.

Тот протянул бинокль, Павел привстал, и принялся наблюдать, но увидел только дым и взлетавшие в небо огромные тучи земли, сквозь которые проглядывал небольшой пригорок километрах в четырёх-пяти – там снова начинались домики.

– Сильно бьют, – отметил Павел. – Только плотность маловата.

– Где ж тебе плотность взять? – усмехнулся Жека, забирая бинокль. – Нет у нас столько артиллерии. Приволокли всё, что было. Почти пятьдесят гаубиц разного калибра. Но сам понимаешь, на десять вёрст фронта маловато. А это десятидюймовые ложатся – наши «Таюши» хреначат. Любой ДОТ из-под земли выковыряют.

– Дай глянуть, сержант, – попросил азиат, Жека возражать не стал, предоставив и ему бинокль. А вскоре рядом собралось всё отделение, будто у аттракциона, и принялось по очереди рассматривать линию фронта, попутно комментируя происходящее. Настрой был оптимистичный.

– Придём, а там никого и нет, – шутили бойцы. – Даже и воевать не с кем будет!

Но стоило в поле, метрах в пятидесяти от позиций взвода, рвануть снаряду, как народ будто смело: все уткнулись носом в траву и принялись расползаться за свои кочки. Взрыв был такой силы, что почва под ногами вздрогнула, а в воздух поднялся огромный столб земли, заслонив на миг всё поле зрения. Что-то прожужжало над головой.

– Это что за нахрен? – удивился Жека и, обернувшись к азиату, сказал: – Всё, Зафар, вертай бинокль. И нос не высовывайте, пацаны, слышите? Что-то по нам шибко бить стали.

Скоро раздался ещё один мощный взрыв, и с неба посыпались щепки – похоже, разворочало какой-то сарай или дом позади. Жека долго вглядывался в дым на горизонте, а потом дал бинокль Павлу и ткнул куда-то вдаль:

– Смотри между тем кустом и домом.

Павел смотрел, привстал даже, но долго ничего не мог разглядеть. За это время рядом с позициями рванул ещё один тяжёлый снаряд. Наконец, заметил. Вдалеке, возле лесополосы стоял танк, а точнее сказать, настоящий железный монстр. Даже с такого расстояния танк выглядел внушительно – широкий и приземистый, он имел огромную башню с крупнокалиберной длинноствольной пушкой; поверх большой располагалась маленькая башенка. Минуты две-три монстр молчал, а затем снова пальнул, скрывшись в облаке пороховых газов. А в руинах за спиной раздался ещё один взрыв невиданной мощи.

Тут Зафара опять заело любопытство, он чуть ли не вырвал у Павла бинокль и сам принялся наблюдать, приговаривая:

– Эк, шайтан, здоров! Эк, махина, туды её…

– Ты же говорил, техники у них нет, – повернулся Павел к Жеке. – А это что за хреновина?

– «Император» – сверхтяж ихний. Кто ж знал-то? Разведка докладывал, что нет.

– И много у них таких?

Жека пожал плечами:

– Будем надеяться, один, – он отобрал бинокль у Зафара и крикнул взводу: – Всё, бойцы, отставить веселье. Нос не высовываем. Если нас заметят, херово будет..

– Эх, «Танюшей» бы шибануть, – мечтательно проговорил Красильщиков, – щепки бы только полетели.

– Это верно, – согласился Жека. – Вот только наши с закрытых позиций бьют. Хрен два они попадут по точечной цели, нет у нас таких артиллеристов умелых. А этот, падла, на прямую наводку вышел. Не видит только ни рожна, походу.

Слева раздался лязг гусениц и удаляющееся рычание мотора: «двушка» меняла позицию.

Повсюду грохотало. Павел лежал за бугорком и кроме сухого ковыля перед собой ничего не видел. Тяготило ожидание постоянного удара, который в любой миг мог отнять жизнь. Но снаряды падали то дальше в руины, то рвались в поле, порой перед самым носом, и смерть всё никак не добиралась до засевших во дворе бойцов. За домами ревели моторами танки и тоже стреляли. Стреляли и самоходки где-то позади. Все по всем стреляли.

А через два часа вражеский танк умолк. Жека долго смотрел в бинокль, но так ничего не обнаружил.

– «Император» ушёл, – наконец, заявил он.

– Подбили, может? – предложил Красильщиков.

– Или снаряды закончились. У него там боезапас, небось, снарядов двадцать. Ладно, пацаны, – Жека убрал бинокль в вещмешок. – Короче, это надолго. Можно и перекусить. Чего с голодухи-то пухнуть? Война, войной, как говорится, а жрать тоже надо.

Остальные бойцы с радостью поддержали инициативу.