Новая правда ротмистра Иванова

Глава 7. Кругом враги

– И ты ослушался приказа? – спросил Аркадий унтер-офицера. Усатое лицо солдата смотрело открыто и незлобливо. Он сидел напротив Аркадия, мятая зелёная шинелька – распахнута, знаки различия – сорваны.

– Ну не мог я стрелять, ваше высокобродь, – унтер-офицер пожал плечами, и кандалы на его руках звякнули. – Простые ребятушки же, нашинские. У меня самого два брата на заводах работают, и отец пахал на фабрике. А у тех ведь тоже семьи и детишки.

На маленьком квадратном столике перед Аркадием – лист бумаги, ручка, микрофон. Над головой застыла лампа, заливая приторно-жёлтым светом тесную подвальную комнатку без окон. Две двери: одна на выход, другая в соседнее помещение, а там – двое дежурных и записывающее оборудование.

Аркадию надоели синие стены допросной, что давили своей казённой стерильностью, надоела нескончаемая череда лиц, а от электрического света чесались глаза. Аркадий устал. «Ещё и этих на меня свалили, – ворчал он про себя. – Будто и без того дел мало».

Допросы шли несколько дней подряд. Оперативные группы уже которые сутки разъезжали по городу и везли арестованных, нагружая следователей работой. Вот только ситуация лучше не становилась: несмотря на все усилия жандармерии и полиции, сегодня на нескольких заводах вспыхнули забастовки, а пара предприятий оказалась в руках рабочих. Демонстрация собралась даже на главной площади перед губернским дворцом, и разогнать её удалось только под вечер силами гарнизона. Но тут нарисовалась ещё одна проблема: несколько подразделений отказалась стрелять по митингующим – казус, с которым требовалось разобраться немедленно. А следователей не хватало: на каждом висела уйма дел, все зашивались.

Аркадий не был исключением. С утра до ночи он допрашивал всех, кто имел хоть какое-то отношение к забастовкам, кропотливо выискивал ниточки, тянущиеся к подпольному партийному руководству. С армейкой Аркадий не работал, но допрос двух унтер-офицеров, нарушивших приказ, поручили ему, а на нём и так висел машзавод и ряд других дел, но начальство вело – ничего не попишешь.

И вот один из этих двоих, унтер-офицер Синичкин, сидел перед Аркадием, уставившись на него простодушным, открытым взглядом, в котором не наблюдалось ни страха, ни вины – только бестолковая, упрямая правота. Тяжёлые, холодные стены допросной и суровый следователь, казалось, совсем не пугали солдата.

– Это бунтари, – сухо произнёс Аркадий. – А тебе был дан приказ.

– Ну не могу я, – опять пожал плечами Синичкин, – что хотите, делайте, вот крест – не могу. Кабы враги, кабы на фронте… Не даст Господь соврать, били мы врагов, медалька даже имеется. Кабы враги, так не задумывался бы ни секунды. А тут – нет. И хоть режьте, хоть стреляйте, ваше высокбродь, хоть – на каторгу, а не могу так: совесть не позволяет.

«Это же и есть враги, дурень, – хотел прокричать Аркадий, – враги и провокаторы! Угроза государству, императору, которому ты присягу дал, бестолочь непонятливая!» Но вслух сказал иначе, стандартно-спокойным, железным тоном:

– Почему ты решил, что они не враги?

– Ну так свои же, мужики нашинские, русские, – Синичкин удивлялся искренне. В нём не было и тени лукавства – одна бестолковая простота. От такой простоты даже противно становилось. «Наивный дурачина», – ругался про себя Аркадий. Редко, кто из допрашиваемых вызывал столь сильное раздражение, и возможно, виной тому явилась накопившаяся усталость, но профессиональная этика требовала не выказывать эмоций:

– Почему решил, что свои? Они выступили против твоего императора, разве они могут оставаться «своими» после этого?

– Да как же против императора, ваше высокобродь? Никак нет, – унтер-офицер замотал головой. – Не видали мы такого.

– Против императора, против Отечества и Бога. Никак иначе.

– Да не правда это, ваше высокобродь! Они же только сокращение трудодня требовали, да чтоб жалование вовремя платили. Безоружные – как же они против императора пойдут?

– От кого ты получил сведения о требованиях? – Аркадий не спускал с простака унтера пристального взора.

– Да как же, ваше высокобродь? Все ж знают.

– Кто знает? Кто конкретно тебе об этом говорил?

– Дык это... – Синичкин замялся. – Дык я же и письма из дому получаю, как же не знать? Дык и сам видал, что по чём. Не всю же жизнь – в солдатах. Слепой, что ли я, ваше высокобрдь?

«В войсках началось разложение», – констатировал про себя Аркадий. Пропаганда просачивалась повсюду, как вода просачивается в любую незаткнутую брешь. Рабочие, интеллигенция, а теперь ещё и армия. Аркадий должен был остановить напасть, заткнуть бреши – в этом его святой долг, ради этого он сидел тут до самой ночи, допрашивая простофиль-работяг, вместо того, чтобы пойти домой к семье. Каждый человек, каждый ум – есть такая брешь, через которую просачивается зараза – гниль, подтачивающая основы государства, многовековые устои, коими держалось Отечество. Следовало вырвать заразу с корнем, но пока Аркадий лишь пропалывал вершки наподобие этого нерадивого унтера, корневище же прорастало всё глубже и глубже, давая сотни и тысячи побегов взамен выкорчёванным, и чем дальше Аркадий вгрызался в грунт, тем сильнее ощущал собственное бессилие.

Довольно быстро Аркадий вытянул из унтер-офицера Синичкина фамилии сослуживцев, от которых тот набрался «мудрости» – всех их предстояло проверить. А ещё надо посмотреть переписку. Странно, что военная цензура пропускает письма антиправительственного характера – может, и в цензурном комитете засели предатели? В любом случае, унтер-офицера Синичкина теперь ждал трибунал, а Аркадию предстояло ехать домой, ибо за работой он и не заметил, как пробила полночь. Вчера почти не спал, а сегодня с раннего утра – уже в управлении. И тем не менее пламя кровавого безумия разгоралось. Бунт не удавалось пресечь, и что ждало впереди, только Господу было ведомо. Аркадий чувствовал, что не справляется, не оправдывает доверие начальства и императора, и от этого на душе становилось ещё тяжелее. А потому и домой сегодня он ехать не собирался.

Вчера, наконец, наметился успех: появился шанс выйти на подпольную сеть. Но когда вечером на квартиру Матвея Цуркану, брата небезызвестного товарища Молота, приехала оперативная группа, того и след простыл. Аркадия душила досада: почему он не арестовал рабочего раньше? Чего ждал, на что надеялся? Надо было сразу везти в управление и давить, давить, пока не расколется. А теперь ищи свищи ветра в поле. Корнету Нежину приказал на всякий случай устроить засаду, покараулить денёк, но на успех не сильно рассчитывал: если Цуркану младший пронюхал об облаве, в городе он точно не останется. Придётся прорабатывать другие зацепки.

«Глупо получилось, просчитался», – корил себя Аркадий, поднимаясь в свой кабинет на втором этаже.

Тесная комнатушка с высоким окном казалась верхом уюта после целого дня, проведённого в подвале управления. Лакированный стол, сейф, печатная машинка, светильник и телефон – ничего лишнего, всё на своих местах. Аркадий любил порядок. А на стене неизменным атрибутом офицерского кабинета висела картина, с которой смотрел человек лет сорока в гвардейском кителе с пурпурной атласной лентой через плечо и медалями. Гордость и величие веяли от портрета: благородное лицо, пышные усы, сросшиеся с бакенбардами, статная осанка. Император с картины всегда смотрел по-разному, словно знал обо всех успехах и ошибках Аркадия, и в зависимости от этого взглядом выказывал одобрение или недовольство. Сегодня укор ощущался в глазах государя.

Подойдя к столу, Аркадий взял трубку телефона, несколько раз крутанул диск, набирая знакомый номер. Гудки. Потом усталый женский голос:

– Алло.

– Это я, Тань. Не спишь?

– Не до сна, Аркаш. Скоро будешь? Заждалась я, – в голосе слышалось недовольство.

– Нет, к сожалению, сегодня не смогу приехать.

– Работа? – смиренный вздох на том конце провода.

– Да, работа. В городе чёрт знает что. Прости, загрузили нас по полной. Ночь на улице, а у меня дел невпроворот. Наверное, слышала, что происходит?

– Слышала, да, ужас какой-то. Будь там осторожен, пожалуйста.

– За меня не волнуйся. Ты вот что. Завтра же бери детей и уезжай из города. У матери поживи в Павлограде некоторое время. Тут может быть небезопасно в ближайшие дни.

– Всё так серьёзно?

– Просто меры предосторожности.

– Не знаю, стоит ли, – с сомнением произнесла супруга. – Демонстрацию разогнали; думается мне, всё позади.

– Тань, в городе стреляли, – голос Аркадия стал резким и раздражённым. – Тебе не надо думать. Я лучше знаю, что происходит. Уезжайте завтра же утром на первом автобусе или поезде. Поняла?

– Ты уверен?

– Да, я уверен!

– А как же ты?

– Со мной всё будет хорошо.

В трубке тяжёлый вздох:

– Ладно, уедем.

Положил трубку: «Всё правильно. Они только помешают». Семья всегда отвлекала, а сейчас работа была слишком важна, чтобы тратить силы на ненужное беспокойство. Аркадий надел кожаный плащ, шляпу, выключил свет.

Хоть часть сотрудников уже разошлись по домам, в управлении ещё оставались люди. В коридоре и нескольких кабинетах горели люстры. Аркадий сбежал вниз по главной лестнице и на проходной нос к носу столкнулся с полковником Рыжовым. Тот шёл навстречу бодрым шагом, офицерская шинель с позолоченными пуговицами была распахнута, и вперёд гордо выпирал массивный живот, затянутый в форменный китель. Меньше всего сейчас хотелось встречаться с начальством. Наверху имелись ожидания, негласный статус одного из лучших следователей просто обязывал Аркадия добиваться результатов, а он не мог их предоставить. Только ошибки и очередной провал…

– А! Ротмистр Иванов, засиделись? – воскликнул Рыжов, поведя длинными усищами с проседью. – Домой?

– Никак нет, господин полковник, – отчеканил Аркадий. – По работе надо… на завод, где вчера дознание проходило.

– Что ж, работа – это хорошо, – одобрительно кивнул офицер. – Но смотрите, Иванов, отдыхать тоже должно. Завтра, чую, непростой денёк предстоит. В курсе, что солдаты мост перекрыли?

– Никак нет, господин полковник, не слышал, – Аркадий не выказал ни единой эмоции, однако новость его обеспокоила.

– Да, да, именно так. На том берегу стреляют, полчаса назад оперативные группы начали сообщать о вооружённых нападениях. Завтра военное положение объявят. Чую, будет, чем заняться. Готовится же настоящее вторжение! Даже любопытно, кто стоит за этим всем: австрияки, пруссаки, может, французы?

– Хотелось бы это выяснить. Работаем не покладая рук.

– Что ж, работайте, работайте, Иванов. Я на вас рассчитываю. Не так много опытных следователей осталось в управлении, всё больше молодёжь, которая ни черта не умеет. А волнение масс – это не шутки. Вся эта чернь сидит, сидит по закоулкам, а как выйдет… – полковник цокнул языком и покачал головой. – В общем, нам с вами выпала честь защищать корону, Иванов.

– Служу императору! Можете на меня положиться.

– Вот и славно. Не стану задерживать. Идите, отдыхайте, или… куда вы там собирались. Завтра к семи жду в управлении.

Рыжов зашагал наверх по широким мраморным ступеням, а Аркадий поспешил к машине, и вскоре чёрная «Иволга» уже летела в направлении моста, прорезая фарами темноту пустых улиц. Аркадий торопился. Ещё вчера следовало забрать все материалы из триста первой. Сегодня собирался продолжить допрос рабочих, но забастовка смешала все планы, да и куча других дел навалилась. А ещё он хотел заново прослушать плёнку – внимательно, вдумчиво. Не упустил ли чего? Одним словом, будет, чем заняться этой ночью в оставшиеся пять часов свободного времени.

Машина неслась по улицам мимо погружённых во мрак домов и редких неспящих окон. А навстречу бежали столбы с ярко-жёлтыми навершиями: фонари тянулись уютной очередью вдоль мирных, безмятежных улиц и бульваров.

За рекой раздавались выстрелы. «Чёрт знает что творится, – досадовал Аркадий – верно, какие-нибудь анархисты – им только повод дай подебоширить». Оружия в городе было навалом – ещё одна проблема, которую со времён Большой войны так и не удалось устранить. Из нейтральных земель, Северной Турции и Чеченского Имамата оружие текло нескончаемыми потоками и оседало у всевозможных банд, террористов и революционеров в пограничных районах, а потом частично уходило вглубь империи.

На перекрёстке большим зелёным жуком торчал бронеавтомобиль. Рядом – военные в шинелях. Их железных каски отсвечивали матовым блеском в свете фонарей. На мосту же был устроен настоящий блокпост: приземистая туша гусеничного новенького бронетранспортёр перегородила полдороги. Орудийная башня с 20-мм скорострельной пушкой смотрела в сторону Преображенского района. За бруствером из бетонных блоков стоял пулемёт.

Дежурный приказал остановиться.

– Проезд закрыт, – сообщил он, когда Аркадий опустил стекло. – Разворачивайтесь.

– В чём дело?

– Не велено говорить. Разворачивайтесь, – повторил солдат.

Похоже, боец не рассмотрел жандармские номера. Аркадий достал удостоверение и раскрыл перед носом дежурного, тот с озадаченным видом изучил корочку.

– Э… проезжайте, ваше высокоблагородие, прошу прощение за задержку, – откозырял солдат. – Только будьте осторожны: около часа назад на том берегу начались перестрелки.

Два бойца свернули ленту с шипами, путь был свободен.

В Преображенском районе почти не горели фонари. Как только Аркадий проехал мост, фары высветили заросли, тянущиеся вдоль дороги, бетонные ограды, а потом – утлые жилища рабочих. Коричневые стены, мутные, маленькие окошки, теснота, грязь… От здешних видов даже днём становилось невесело.

Колёса застучали о края выбоин в асфальте. Аркадий всматривался во тьму: где-то среди босяцких трущоб, в которых ютилась безликая чернь, звучала ружейная канонада. На западном берегу и раньше постреливали ночами: криминала в бедных районах хватало с лихвой, но сейчас там разворачивалось настоящее сражение.

Проехав по окраине жилых кварталов, Аркадий свернул на промзону.

***

Только на заводе он, наконец, ощутил себя в безопасности. Машиностроительный был оцеплен полицией и взводом жандармов с бронетранспортёром и двумя пулемётными расчётами, к тому же тут имелась собственная вооружённая охрана. После захвата рабочими станкостроительного и кранового заводов, так нелепо провороненных властями, те решили на всех крупных предприятиях ввести дополнительные меры безопасности, так что в стенах машиностроительного беспорядков можно было не опасаться.

И снова триста первый кабинет, снова кипа личных дел на столе, чемодан с переносным магнитофоном, стопка бобин с записями допросов. Снова электрический свет, от которого зудели глаза.

Повесив плащ и шляпу на крючок, Аркадий устроился на стуле, поправил папки, чтобы лежали ровнее, осмотрелся: порядок, можно работать. А в голове плавали мысли. Кто стоит за подпольными партиями, кто их финансирует, поставляет им оружие, говорит, что делать, в кого стрелять? Где их главари? Молот, Шахтёр, Святоша, Механик, Румын… ещё пара десятков кличек и фамилий, под которыми числились особо опасные экстремисты и заговорщики. Никак не получалось их взять. То ли начальство не туда смотрело, то ли следователи работали спустя рукава. А может, в жандармерии крыса завелась? Иначе как Цуркану младший узнал о готовящейся облаве?

Было доподлинно известно, что Механик, Шахтёр и Святоша – в городе. С Молотом дела обстояли сложнее: находился он за «бетонным рубежом», но при этом каким-то образом через сеть своих агентов сообщался с «новсоцом» и другими партиями. Вероятнее всего, через брата. Но брат пропал. Имелись и ещё несколько вариантов, но пока распутать этот клубок не получалось. «Поздно спохватились, – приходил к выводу Аркадий, – слишком поздно! Ведь пока разведка не донесла об армии СТК, на всех порах летящей к границе, никто и пальцем не пошевелил, чтоб всякую шушеру переловить, а как прознали, так давай суетиться. Нет, так дела делаются! Понятно, на отшибе мы, и в столице всем плевать, что тут происходит, но головой-то надо заранее думать!»

Как и каждый в жандармерии, Аркадий был уверен, что за революционным движением стоит иностранная разведка. Много ли сделает сама по себе горстка недовольных рабочих? Создаст ли крупную подпольную сеть, соберёт ли вооружённые бригады, отвратит ли народ от его правителей и тех вековых ценностей, что столетиями культивировались в сознании масс? Нет, тут задействованы силы посерьёзнее. Отечеству снова грозила опасность извне. Мало того, что Скандинавское Королевство откусило Кольский полуостров и Финляндию у ослабленной войной империи, так, ведь и другие теперь позарились. В равной степени можно было и Турцию заподозрить в финансировании революционного подполья, и Пруссию с Францией и даже Имамат, хотя последний предпочитал иную тактику. Впрочем, этими вопросами занималась контрразведка, перед Аркадием же стояла задача взять партийное руководство, и то, что он до сих пор не мог выйти на главарей, являлось крупной проблемой.

Заправив ленту в магнитофон, Аркадий откинулся на спинку стула и стал слушать. Голоса знакомым бубнежом звучали из динамика в тишине пустого кабинета. Голоса должны были дать ответы… или не дать ничего.