Новая правда ротмистра Иванова

Глава 8. Ночные гости

Остаток дня Павел провёл в заброшенном здании вокзала, думая, что делать дальше. Дождь шёл до самого вечера, и только когда стемнело, шелест капель за окном стих. Павел снял с убитого плащ-палатку. Воняла она жутко, но зато теперь имелась неплохая защита от непогоды и сырости, да и нос вскоре привык и почти перестал ощущать неприятный запах. Мёртвое тело выволок на улицу: не хотелось коротать время в одном помещении с трупом.

Наломал веток, подождал, пока те подсохнут, и с горем пополам развёл костёр. Робкое, нервное пламя сильно чадило и постоянно норовило потухнуть, но даже его оказалось достаточно, чтобы согреть озябшие пальцы. Так Павел и сидел до самой ночи на плесневом матрасе, наблюдая, как мечется огонь по сырому хворосту.

Мысли сводили с ума. Происходящее до сих пор казалось сном – затяжным, нелепым, но до ужаса живым. Реальность сделала неожиданный кульбит, низверглась с высоты железного благоразумия и разбилась вдребезги об асфальт нерушимых фактов, разбрызгав по нему все представления о нормальности. Вырванный из собственного мира, Павел потерял связь с привычной чередой вещей, и мозг был не в состоянии зацепиться хоть за что-то, чтобы найти цель своему новому бытию, в которое его кинула некая загадочная сила.

Хотелось курить, но сигарет не было. От нечего делать попробовал смастерить самокрутку – та развалилась сразу же, как только стал поджигать. Лишь после нескольких неудачных попыток получилось закурить, не просыпав весь табак, который, к слову, оказался довольно крепок.

Стемнело. Костерок потрескивал и дымил, подкармливаемый едва просохшими ветками. Время тянулось муторно, вяло, будто стояло на месте. Скоро живот начало нещадно крутить и резать. «Точно, мясо испорчено!» – досадовал Павел, выходя на улицу под дождь, дабы опорожнить кишечник. К сожалению, кроме питательных брикетов, банки тушёнки и куска мяса, посыпанного неизвестными специями, есть было нечего, так что пришлось преодолеть желание выкинуть в окно испорченную пищу.

Посидев ещё немного при свете, Павел затушил костёр, лёг поудобнее и, завернувшись в старый брезент плащ-палатки, попытался заснуть. Долго не получалось. Давно отвык от походной жизни, давно не спал в окопах и в полуразрушенных зданиях. В молодости всё это было, но сейчас, когда перевалило за сорок, организм требовал комфорта и тепла, а жуткое осознание того, что вокруг – чужой и неведомый мир, лишь добавляло напряжения, не давая разуму успокоиться.

Сон всё же закрыл веки своей липкой рукой (слишком уж сильно Павел вымотался за последние сутки), но оказался он болезненным и тяжёлым. Какие-то голоса, шорохи, скрипы – всё это вплеталось в тягостное забытье, и было не ясно, что являлось реальным, а что – плодом измученного сознания.

Среди ночи Павел проснулся от стойкого ощущения, будто на улице за стеной кто-то стоит. Сел на матрас, взял карабин и долго прислушивался к внешним звукам. Покойник лежал снаружи. Павел не знал, какая чертовщина может здесь твориться, да и несколько суеверен был. Людей-то он не боялся: с ними почти всегда можно договориться по-хорошему или по-плохому. А вот с потусторонними силами сталкиваться не хотелось, и когда он думал о мертвеце за стеной, бросало в дрожь. С такими мыслями уснуть казалось нереальным. Собрав волю в кулак, включил, наконец-таки, фонарь и вышел на улицу, держа карабин наготове. Тело по-прежнему лежало у дальних кустов в том же положении, в котором Павел его бросил. Вздохнул с облегчением: «точно, фильмов пересмотрел». Самому перед собой стало стыдно из-за столь нелепых страхов. Зато, окинув со стороны входной проём, Павел подумал, что неплохо было бы его загородить. Нарезал толстых веток, притащил трухлявые остатки мебели, забаррикадировался изнутри. Заявятся гости – услышит.

Сделав дело, вернулся на насиженный матрас, достал нательный крестик, прочитал «Отче наш» по памяти. И снова странная мысль закралась: а может, это ад? Что если расплачивается он за грех жены, сведшей счёты с жизнью? Конечно, не так себе всё представлял... Помотал головой: какая-то чушь лезет. Потом задумался над неожиданным вопросом: в этом мире тот же Бог, что и там, или, может, совсем другой, и он молится не тому, кому надо? Даже сам себе усмехнулся: «эк тебя, болезного, попёрло на философствования».

И всё же после молитвы стало спокойнее. Положив карабин рядом, Павел укутался в плащ и снова постарался заснуть. Где-то на границе между сном и явью увидел лицо жены. Мёртвое, пустое. Прежде такое родное, а теперь – бледная маска, обрамлённая спутанными, сухими, как солома, волосами. А потом другое лицо всплыло пред взором – тяжёлое, грозное, с золотистым нимбом.

Сквозь сон донеслись шаги, голоса. Стало теплее. Треск костра, свет сквозь закрытые веки… «Хороший сон, – подумал. – Хоть в нём согреешься».

И тут Павел осознал, что уже некоторое время не спит, а просто лежит, зажмурившись. Рядом действительно горел огонь. В ужасе открыл глаза и потянул руку за карабином. Но карабина не оказалось, а увиденное заставило от изумления разинуть рот.

Два человека в грязных, некогда белых балахонах сидели у костра, наблюдая за Павлом. Но что это были за люди! От одного их вида бросало в дрожь, их словно слепил неумелый скульптор на скорую руку. У первого, взъерошенного паренька, левый глаз забрался выше правого, неестественно длинный нос торчал здоровым клином, а рот сполз куда-то в бок. Голова его была непропорционально большой, а руки – такими худющими, словно и не руки это вовсе, а ветки кустарника. У второго, приземистого бородача с огромным горбом, лоб сильно выдавался над страшно выпученными глазами, а нос расплывался мясистой лепёшкой. Таких уродов Павел в жизни не видел.

Огонь освещал побитые стены; тусклые, оранжевые отблески трепыхались на пыльном полу и железной люстре, валяющейся посреди комнаты, на одеждах незнакомцев. Оконные и дверной проёмы зияли зловещими пастями.

– Проснулся, – проговорил хриплым фальцетом длинноносый, обращаясь к горбатому.

– Вижу, – недовольно пробасил тот, – и что?

– Да ничего, – длинноносый пожал плечами.

– Послушай, Семъяза, – горбатый лениво почесал живот своими короткими, похожими на огрызки, пальцами, – зачем ты меня к ним волочишь? Подумаешь, ещё один. Какое мне дело?

– Амазерак, друг мой, что ж ты такой ворчун? Всё тебе не то, всё не так. Хочешь вечность сидеть и гундеть? Нет у тебя стремления к новому.

– А хрена ли тут нового? Подохнет, как и предыдущие. Сорок лет ведь уже наблюдаем.

Павел всеми силами пытался собраться с мыслями. Не найдя карабин, протянулся за револьвером, который лежал в кобуре на поясе. Пусто.

– Да не нервничай ты, – обратился к нему горбатый. – Вон оно твоё оружие. Убрали от греха подальше. А то знаем мы вас: чуть что – срезу палить без разбора.

Карабин и револьвер лежали у стены напротив. Как они там оказались – непонятно. Особенно револьвер: он же в кобуре был!

Павел поднялся и сел, ошалело уставившись на загадочных гостей:

– Вы кто такие? Бандиты?

– Не-а, – помотал головой длинноносый Семъяза.

– А кто?

– Тебе-то что? Спал, вот и спи себе дальше, – проворчал горбатый мужик по имени Амазерак. – Погреться пришли, жалко, что ли?

Имена казались знакомыми, вот только Павел никак не мог вспомнить, где их слышал. В церкви, кажется.

– Так вы… демоны? – пробормотал он.

– Ещё один… – закатил выпученные глаза горбатый. – Вообще-то нет.

– На самом деле, мы тоже не отсюда, не из этого мира, – объяснил Семъяза. – Как и ты, попали сюда, но только очень давно.

– Ну да, типа того, – подтвердил Амазерак. – Точнее вытурили нас сюда… Сволочь! – выругался он в адрес кого-то лица, здесь не присутствующего.

– Не сюда конкретно, а вообще, так сказать, в целом, – поправил Семъяза.

– Ну да, ну да, в целом… – горбатый взял ветвь из кучи хвороста, которую заблаговременно натаскали эти двое, и кинул в огонь. Пламя зашипело от сырой древесины.

– Ладно… допустим.– Павел, наконец, собрался с мыслями: похоже, уродцы опасности не представляли. – Так вы кто такие?

– А это важно? – буркнул Амазерак.

– Считай, старожилы, – ухмыльнулся Семъяза. – Местные обитатели.

– И… где я? Что мне делать? – вопросы эти, которые неприкаянно бродили в голове последние сутки, сами сорвались с языка.

Старожилы одновременно пожали плечами.

– Удивительно, что ты ещё жив, – сказал Семъяза. – Долго протянул. Впрочем, считай, повезло. Тут ведь как: если повезёт, выживешь, не повезёт – копыта двинешь. Большинство не слишком везучие. Чтоб тебе посоветовать? Делать-то тут, в руинах, особо нечего. Развлечений нет, баб – нет. Скука. Так что, друг, вляпался ты по уши. Можешь заняться тем же, чем и тот бедолага: искать попавших сюда неудачников и продавать на юге.

– Может его к этим? – Амазерак вопросительно взглянул на своего приятеля и кивнул куда-то в сторону.

– А можно и к этим, – согласился Семъяза. – Если не пристрелят, глядишь, и выгорит что-нибудь, – он посмотрел на Павла: – Короче, дружище, иди на запад, пока не доберёшься до Южной заставы – это район так называется, он почти не пострадал от взрыва. Ну вот.

– Что, ну вот? – Павел нахмурился.

– Ну вот и всё. Иди туда. Там люди живут.

– Ладно, – Павел почесал под шапкой затылок, соображая, что ещё спросить. – А домой как попасть? В тот мир, откуда я это… так сказать, явился.

– Кто б знал! – опять недовольно пробасил Амазерак. – Стали бы тут мыкаться, коли б нам кто сказал.

– Верно. Сами думаем, что делать, – добавил Семъяза. – Много лет думаем. Есть, конечно, одна идея, но надо кое-какие расчёты произвести. Да и то, чревато. В общем, голову не забивай. Пустое это, – длинноносый поднялся. – Ладно, дружище, пожалуй, нам пора, засиделись. Удачи тебе. Только избегай руинщиков.

– А это кто такие? – удивился Павел.

– Увидишь: бродят тут, на людей похожие. Впрочем… здесь-то, скорее всего, и не встретишь, а на восток, к реке, тебе уже сказали, чтоб не совался.

Горбатый Амазерак, кряхтя, тоже встал с матраса, и оба гостя вышли во тьму внешнюю. Павел проводил их взглядом, а потом ещё долго смотрел в пустой дверной проём, который он так старательно заваливал веткам в надежде защититься от внезапного вторжения. Павел снова остался один-одинёшенек.

И тут накатил страх – страх настолько тяжёлый, что буквально придавил к месту. За пределами полуразваленного вокзала были километры руин, леса, поля, пустые здания, груды ржавого железа. И среди этого бедлама, среди выжженных, снесённых под корень кварталов, в которых когда-то давно сгорели тысячи людей, бродило великое ничто. Оно лазило по заброшенным постройкам, ища очередную жертву, шлялось в образе странных уродцев, работорговцев-бродяг и каких-то неведомых существ, «руинщиков», которых Павел даже представить себе не мог, но которых, по словам длинноносого, следовало избегать. Неизвестность подкралась огромной тенью, заглянула в окно и уставилась на Павла бездонным мраком, подула холодным осенним ветром, от которого чуть не потух костёр, схватила за горло костлявой рукой. Павел даже не предполагал, что способен испытать такой необъятный ужас.

На улице сверкнула зелёная вспышка, затем – ещё одна. Павел вскочил и подбежал к ближайшему окну – никого. Попятился назад, бормоча молитву, половину слов которой от страха перепутал, но за которую ухватился, как за спасительную соломинку, чтобы не сойти с ума. А сомнения всё сильнее поглощали разум: наверняка, Бог покинул этот мир, Его не могло быть там, где творится такая бесовщина.

Павел судорожно схватил оружие, проверил: патроны на месте. Засунул револьвер в кобуру, а карабин решил теперь не выпускать из рук. Так и сидел, не сводя взгляда с оконных дыр и входа.

Вскоре погас костёр, потом небо начало светлеть, и очертания вагонов и зарослей стали потихоньку прорисовываться в предутренней мгле. А на востоке забрезжил свет: солнце, пробившись, наконец, сквозь тучи, дотянулось до бренной земли. Наступил новый день, развеял ночные кошмары. Разум вновь принялся мыслить трезво. Павел был ещё жив, у него имелись еда и оружие, он знал, куда идти, если конечно, длинноносый уродец не обманул насчёт людей. «Где наша не пропадала», – окончательно успокоил себя Павел, поднимаясь с лежанки.

Правое бедро пронзила тупая боль. «Вот дерьмо! Только не это», – Павел схватился за ногу. Старое ранение часто тревожило в холодную погоду, вот и сейчас после суток, проведённых на улице, боль вернулась. Постоял немного – вроде бы, поутихло. Ступил на ногу – идти можно. Бедро ныло, но терпимо.

Он проверил снаряжение и закинул рюкзак за спину. Карабин по-прежнему в руках: мало ли кто встретится на пути. Вышел. Небо казалось уже не столь тяжёлым, как вчера, оно сияло сквозь тучи ошмётками синевы и редкими солнечными лучи. «Хороший знак», – решил Павел. Достал из кармана компас, стрелка задрожала, а потом уставилась в своём обычном направлении. Павел поплотнее натянул шапку, поправил капюшон плащ-палатки. Двинулся на запад.