Новая правда ротмистра Иванова

Глава 10. Возвращение

До автобазы Матвей доехал вместе с шофёром, который вёз в кузове своей «пятитонки» убитых и раненых. Возле зелёных ворот поперёк дороги стоял грузовик с пулемётом, а рядом группа людей сооружала бруствер из мешков с землёй. Матвей выпрыгнул из кабины, поправил «Корягу» за плечом. Карман пальто отяжеляли два запасных магазина. Тамаре они теперь не понадобятся.

Осмотрелся. Повсюду толпились рабочие, кто с оружием, кто –­ без. Обсуждали случившееся и с опаской поглядывали в сторону машзавода. К обочине приткнулись пара легковушек. Их дальше не пускали, и водители спорили с парнями у блокпоста, возмущаясь произволом.

«Пятитонка» фыркнула и, обогнув баррикаду, умчалась в сторону Преображенского района. Матвей же принялся высматривать Егора Гаврилыча. По словам шофёра, партийный руководитель должен был находиться тут вместе со всеми.

На обочине под кустами расположились несколько легкораненых. Курили, разговаривали, ждали машину до больницы. Мужчина с перебинтованным плечом расхаживал взад-вперёд и что-то бубнил под нос, в стороне аккуратным рядком лежали четыре неподвижных тела, укрытых пальто. У бетонного забора Матвей заметил двух девушек из ревбригады. Обе выглядели подавленными, и вид имели уже не столь боевой, как полчаса назад. Та, что повыше, с чёрными волосами, заплетёнными в хвост, сидела прямо на земле, закрыв лицо руками и вздрагивая от рыданий. Её подруга рядом переминалась с ноги на ногу и нервно курила.

Высокую фигуру партийного руководителя Матвей заметил почти сразу – Егор Гаврилыч был в гуще событий, что-то объяснял собравшейся вокруг группе рабочих. Матвей подошёл, окликнул его, тот обернулся и пару мгновений смотрел так, словно не понимал, кто перед ним:

– Матвей? Чего хотел?

– Тамара погибла, – кое-как выдавил Матвей.

– Ах ты ж… – Егор Гаврилыя поморщился, словно от боли, тонкая складка его губ сжалась ещё плотнее. – Да… Жалко девку. Ох как жалко! Хорошим товарищем была нам всем. Уже шестерых сегодня потеряли! Товарища Свинолупенко ранили… Ох, не рассчитывали мы на такую встречу! Кабы тяжёлое оружие было! Ну пусть теперь попробуют к нам сунуться. Бошки-то пооткручиваем. Ты-то сам не ранен? В крови весь.

Матвей отрицательно покачал головой. Посмотрел на свои руки: кожа после падения содрана, но кровь на ладонях, как и на рукавах пальто была не его. Вздохнул, снова поправил сползающий ремень «Коряги».

– Что в городе-то происходит? – спросил Матвей. – Куда деваться теперь?

– Что-что… Власть берём! Совет партии обосновался в кинотеатре. Туда иди – всё расскажут. А к мосту лучше не суйся, если под пулю не хочешь угодить. Там с солдатами разговор идёт.

Со стороны моста действительно доносилась стрельба. Сквозь хор далёких ружейных хлопков постукивали тяжёлые очереди.

– У Тамары братишка остался… – напомнил Матвей. – Она про него говорила перед смертью.

– Да ты не переживай, знаю я. Позаботимся о парне, не бросим, – заверил Егор Гаврилыч.

К баррикаде подкатил военный «Шенберг» с тёмно-зелёной кабиной, из которой выскочили два мужика.

– Куда выгружать-то? – крикнул один.

Егор Гаврилыч посмотрел на Матвея:

– Извиняй, некогда болтать: полицаи того и гляди нагрянут, – затем подбежал к «Шенбергу» и принялся что-то объяснять тем двоим, указывая на бруствер. Мужики кивнули и деловито пошли к кузову, из которого выгрузили крупнокалиберный пулемёт с длиннющим стволом, станок к нему и коробы с патронами. Поглазев пару минут на эти приготовления, Матвей отправился в сторону района, но едва он отошёл от блокпоста, как его накрыло: начало трясти, ноги ослабели. Он остановился, опёрся на бетонную ограду. Стошнило.

Повсюду стреляли, улицы погружались в хаос. По-хорошему надо было собирать пожитки и валить куда подальше. Матвей не знал, ходят ли ещё поезда и междугородние автобусы, зато точно знал, что народ рванёт из города всеми возможными способами. Поймать попутку наверняка не составит труда, и – прощайте родные края. Хотя, какие они, к чёрту, родные? Чужбина: ни жилья, ни родственников, ни друзей.

Но вначале Матвей всё-таки решил сходить к кинотеатру – любопытно стало поглядеть на «новую власть».

***

По улицам слонялись вооружённые люди, на перекрёстках собирались митинги, где-то стреляли – в городе было тревожно и суетно. Когда Матвей проходил мимо кабака у церкви, в ближайшем переулке раздались звонкие хлопки, а потом навстречу выскочили два подозрительных субъекта с рожами, смахивающими на бандитские. Они недобро покосились на Матвея, а тот потянулся за пистолетом-пулемётом. Однако, обошлось: уголовники, решив не связываться, поспешили своей дорогой, а Матвей ещё долго оглядывался назад, придерживая «Корягу» и морально готовясь в случае чего открыть огонь.

Тучи по небу ходили набученные, угрожая очередным дождём. Матвей вдруг вспомнил, что оставил зонт на конспиративной квартире. Посетовал про себя на собственную забывчивость.

Перестал нервничать, только когда подходил к дому. В этой части района было спокойно. Вдоль улиц толпились старенькие избушки, а яблони и груши выглядывали из-за заборов, развесив свои безлистые ветви над обочиной дороги. За деревянными крышами белела церквушка. Летом, поздней весной и ранней осенью сады эти одевались в яркие наряды, наполнялись сочными красками и трелями птиц, и душа здесь отдыхала от вездесущей серости и тошнотворной сепии городских улиц. Эдакий тихий, зелёный уголок посреди вечно угрюмых и злых трущоб. Но сейчас, в эту пору, когда листья уже облетели, и земля ждала первых заморозков, тут было так же уныло, как и в остальном городе.

Угловая бледно-жёлтая четырёхэтажка, где Матвей арендовал комнату, гордо возвышалась над жмущимися друг к другу маленькими домиками. Рядом – три одноэтажных блочных барака и здание типографии из белого кирпича, возле ворот которой стоял усатый сторож с винтовкой за плечом и угрожающе зыркал из-под козырька фуражки на редких прохожих.

Матвей уже успел побывать у кинотеатра и полюбоваться на «новую власть», хотя ничего толком не увидел, кроме толпы зевак и броневика у входа. На крыльце дежурили вооружённые до зубов парни в кожанках, вещал агитатор. Он говорил о программе обобществления заводов и фабрик, а так же зазывал народ в рабочие бригады, дабы «защищать город от буржуев, офицерья и имперских чинуш».

Не услышав ничего для себя интересного, Матвей решил времени даром не терять и поспешил домой. После стрельбы у завода он никак не мог придти в себя, но надеялся, что когда окажется в четырёх знакомых стенах, волнение пройдёт. До сих пор он видел перед собой курносое личико Тамары со стекленеющим взглядом и, как бы ни старался, всё не мог избавиться от надрывной тоски, что впивалась зубами в горло и душила, не давая свободно вздохнуть. Матвей не мог поверить, что Тамары больше нет. Ещё утром девушка разговаривала с ним – такая живая, полная надежд и стремлений, а теперь – пусто, лишь хладный труп в кузове «пятитонки». Хватило одной глупой пули. И Ефима больше нет. А ведь три года работали бок о бок! Матвей и сам оказался сегодня на волосок от небытия. Смерть промахнулась на какие-то пара вершков.

Прежде Матвею не доводилось бывать под обстрелом, он не участвовал в войнах. Срок его службы пришёлся на мирное время: только-только закончилась Третья северная, и ослабшая империя зализывала раны. Стрельбу и взрывы он слышал лишь на учениях, но даже там было страшновато, а тут пули летали прямо над головой, ранили и убивали людей.

Когда Матвей добрался до родной подворотни, вспомнил о полиции, что должна была приехать вчера вечером, снова стало тревожно: «А что, если ждут? Если засаду устроили?» Остановился, огляделся. У обочины – несколько машин, но эти стоят тут давно. Ничего подозрительного. «Да хорошо дрожать, у них теперь хватает проблем», – подбодрил себя Матвей, вспомнив расстрелянных полицейских на перекрёстке, ещё раз осмотрелся и смело зашагал в подворотню по направлению к своему подъезду.

Тут был обычный городской дворик – заросший, неубранный. Длинный сарай с амбарными замками на ржавых дверях, засохшее дерево, к которому крепили верёвки для сушки белья, старый автомобиль без колеса – всё это создавало иллюзию мирной, уютной жизни, что неторопливо шла своей чередой, не обращая внимания на заботы и беды суетного мира снаружи. Матвей заметил четырёх мужиков, что квасили на дворовой скамейке – этих он тут часто наблюдал, а с двоими даже был знаком лично.

Первый – одноногий Трофим, ветеран Третьей северной – пил, не просыхая, с тех пор, как вернулся с войны пятнадцать лет назад. Жил он в одном с Матвеем подъезде, по вечерам часто буянил и бил жену да так, что весь двор сбегался на крики. А его товарищ по бутылке, Пахомыч, был настоящей легендой улицы. Прославился он тем, что выжил, оказавшись чуть ли не в эпицентре взрыва. Огонь оставил на нём омерзительные отметины: левая половина лица оплавилась и мало походила на человеческую, глаз сохранился только правый, на левой руке полностью отсутствовали пальцы. Никто не знал, как Пахомыч умудрился протянуть почти сорок лет, ведь большинство видевших взрывы отошли в мир иной в первые два-три года, а через двадцать уже не осталось почти никого от тех «везунчиков». Война убивала людей ещё долго после своего окончания. А Пахомычу было хоть бы что: жил себе потихоньку, с мужиками квасил по вечерам, да пугал своим видом дворовых детишек.

Матвей подошёл, поздоровался, на него с любопытством уставились четыре обрюзгшие, пропитые физиономии.

– Здорова, Матюха, – Трофим, как всегда, смотрел недружелюбно. – Откуда это такой красивый нарисовался? В городе, что ли, бывал? Что за поебень там творится-то? Говорят, какие-то мудозвоны власть взяли. Чаво слышно?

– Хрен поймёт, кто чего взял, – сухо ответил Матвей. – С завода я только. Скажи лучше, не видал ли чего подозрительного? Полицаи приезжали вчера?

– Приезжали, а то! – просипел Пахомыч, который ехидно таращился на Матвея своим единственным глазом. – Аль по твою душу?

– Вроде того.

– Ты чо натворил-то? – Трофим осклабился в гнилозубой ухмылке.

– Хрен знает. Ничего, – отрезал Матвей; вдаваться в подробности настроения не было.

– Так они всех вяжут, – буркнул щуплый мужичок в телогрейке. – Гниды поблядушные! Всех без разбора! Шурина вчера повязали. Вообще ни за что!

– Да уехали, уехали, не боись, – махнул беспалой ладонью Пахомыч. – Пошебуршали чота и уехали.

– Ага, конечно, ничего-таки и не натворил, – Трофим с подозрительным прищуром вперился в Матвея. – А хули ствол таскаешь? С этими теперь, поди, с красножопыми?

– А тебе-то что? – буркнул Матвей.

– Да мне похуй! Ко мне только не лезьте со своими революциями ебучими, – Трофим отвернулся и злобно уставился в стакан. – Навоевался, блядь, в своё время. Хватит!

– Верно! Ну их к чертям, – поддакнул мужик в телогрейке. – И так жись – параша, а теперь ещё и эти объявились. Вон, света нет по всем домам, воды горячей нет – нихуя нет!

Мужики принялись активно материть новую, ещё толком не установившуюся власть, но Матвей в этом участвовать не стал, а отправился домой. Настроение было паршивым: прежде душу грела смутная надежда, что полиция всё же не приедет и что брат навёл панику без причины. Теперь же Матвей точно знал: он в розыске. Баба Марфа, у которой он арендовал комнату,тоже вряд ли обрадовалась визиту полиции, и как она себя поведёт – не ясно. Хозяйка не отличалась добродушным нравом – это была одинокая женщина лет под пятьдесят, полная, хромоногая. Сдавала две комнаты, жила в третьей. Правда сейчас вторая комната временно пустовала. Если полиция устроила погром в квартире, хозяйка могла и компенсацию затребовать. Последнее, впрочем, Матвея мало беспокоило. «Завтра же ноги моей здесь не будет», – решил он.

Выщербленные ступени лестницы знакомо зацокали под ногами, Матвей взбежал на третий этаж. Дёрнул дверь – не заперта.

В квартире было прохладно: отключили отопление. Свет тоже не горел, и Матвей чуть не споткнулся о сложенные в прихожей тазы и кастрюли. Хозяйка навстречу не вышла. «Наверное, спит», – подумал Матвей и уже хотел порадоваться, что неприятный разговор откладывался, как вдруг из глубины квартиры донёсся знакомый голос:

– Матвей, ты?

– Я, баб Марф, – отозвался Матвей.

Женщина больше ничего не сказала. «Странно… Может, занята?» Лишний раз задерживаться в прихожей не хотелось, а потому он, не разуваясь и не снимая пальто, быстро прошёл в свою комнату, что находилась за первой же дверью направо по коридору.

Когда Матвей увидел, какой бардак творился в его скромной обители, он аж присвистнул. Массивный шкаф, сдвинутый с места, перегораживал полкомнаты, ящики, вытащенные из комода, ваялись среди разбросанной одежды. В и без того тесной комнатушке теперь было не развернуться.

– Вот скоты, – поморщился Матвей, а потом его взгляд скользнул по кровати, что стояла у стены напротив входа. Матрас был порезан! До настоящего момента Матвею почему-то даже в голову не приходило, что полиция доберётся до денег. В холодном поту он тут же метнулся к кровати, чуть не споткнувшись о валяющийся посреди комнаты стул, и словно сумасшедший принялся ощупывать и перетряхивать вспоротую тушу матраса, стараясь обнаружить то, чего там уже и в помине не было. Руки дрожали в жалкой надежде на чудо, но чуда не случилось: пятьсот рублей, которые Матвей копил на протяжении трёх лет, пропали.

Все планы рухнули в один миг. Поездка резко отменялась, что делать дальше, Матвей не знал. Опора исчезла из-под ног, обломилась соломинка последней надежды – Матвей повис в неизвестности. Три года трудов улетели в трубу. Как жить дальше, на что арендовать жильё, где работать? Вслед за отчаянием нахлынула злоба, запустив в душу свои чёрные когти – злоба на тех, кто лишил его не просто сбережений – лишил места в этом мире, на тех, кто с самого детства, с тех пор, как отец сгинул на каторге, следовали по пятам с железной дубиной, загоняя в ловушку. И вот ловушка захлопнулась. Все, кто ему был дорог – мертвы. Осталась лишь злоба.

– Твари! Гниды позорные! – шептал Матвей. – Чем я перед вами провинился? Чем заслужил это? Вы во всём виноваты, полицаи проклятые! Бить вас надо, бить, пока не изведётся род ваш поганый!

Шаги за дверью – осторожные, крадущиеся. Матвей замер. В квартире находились посторонние. Сердце ушло в пятки. «Коряга» лежала рядом на полу. Дрожащими пальцами он схватил пистолет-пулемёт, с силой дёрнул рукоять затвора. Дверь с грохотом распахнулась.

Чёрные пальто. Сколько их – не разглядел. Бросилось в глаза маленькое круглое отверстие пистолетного ствола. Шагов пять разделяло Матвея от незваных гостей. Пять шагов и нагромождение мебели. Палец зажал спуск раньше, чем Матвей успел сообразить, что происходит.

Треск автоматной очереди оглушил. Ствол «Коряги» затрясся в судорогах, его повело куда-то в сторону. Сизая дымка затянула помещение. В ответ – несколько запоздалых одиночных, звон стекла, свист и глухой стук пуль о камень и дерево. Из массивного тела шкафа брызнули щепки: шкаф принял удар на себя. В прихожей раздались грохот тазов и кастрюль, ругань. «Коряга» замолчала: магазин опустел в считанные секунды. Левую руку обжигал нагревшийся кожух ствола.

Матвей прижался к стене – теперь шкаф закрывал его полностью. Выдернул пустой магазин. В голове – паника. Как сквозь вату, снова грянули пистолетные выстрелы. Матвей нащупал в кармане следующий магазин и трясущимися руками принялся втыкать его в приёмник. Казалось, прошла вечность прежде чем спасительный щелчок ознаменовал готовность оружия к бою. Опять лязгнул затвор.

Повисла тишина, враги затаились. Тогда Матвей, держа оружие наготове, осторожно выглянул из-за шкафа. Сквозь дымку увидел два тела в дверях и чей-то силуэт в тёмном коридоре. Опять пистолетные хлопки ударили по ушам, Матвей едва успел спрятаться, но тут же высунул «Корягу» и дал в ответ короткую очередь.

– Сдавайся, Цуркану! – раздался молодой мужской голос из прихожей. – Тебе не выйти из дома.

– Ебальник завали, – Матвей был зол. Руки ещё дрожали, но теперь не от страха – от адреналина, который бил в голову. Страх уступил место азарту. Хотелось только одного: изничтожить ту тварь, что пряталась за стеной.

– Ну, скотина, – Матвей выглянул из-за укрытия. Палец на спуске. Перед ним в пяти шагах – человек, он целится. «Корягу» затрясло от длинной очереди. Ответный выстрел, щепки... В прихожей что-то грузно завалилось на пол, загремели тазы, послышался сдавленный стон.

Матвей опрометью выскочил из-за шкафа, держа наготове оружие, и в мгновение ока оказался у двери. В проходе неподвижно лежал окровавленный человек, второй привалился к коридорной стене, лицо – в кашу. Оба изрешечены пулями. Матвей выскочил из двери, изо всех сил зажимая спусковой крючок – оставшиеся патроны покинули магазин. В прихожей хлопнули одиночные – всё затихло.

Первые мгновения Матвей ничего не видел за плотной завесой пороховых газов. Потом разглядел мужчину: тот застыл, прислонившись ко входной двери. Это был рослый молодой человек с тонкими, благородными усиками, в правой руке он сжимал массивный автоматический пистолет. Вставший на задержку затвор красноречиво говорил о том, что в магазине пусто. Левый рукав дорогого чёрного пальто пропитался кровью – молодой человек был ранен.

– Стоять, сука! Куда собрался? – выкрикнул Матвей и, подскочив к противнику, треснул его прикладом по лбу. Парень застонал и обмяк, но сознание не потерял, во взгляде его чувствовалось презрение. Матвей выдернул пистолет из пальцев раненого и отбросил в сторону.

– Мразь, – прошипел он, затолкнул в приёмник «Коряги» последний магазин, схватил молодого человека за шиворот и упёр ему в живот ствол. – Сколько вас? Сколько? Говори, тварь!

Но парень лишь помотал головой. Матвей треснул его кулаком по лицу.

Тут за спиной заголосила баба Марфа:

– Ой, батюшки! Убили! Что творится! Супостаты!

– Назад, – крикнул Матвей, не оборачиваясь, – в комнату!