Новая правда ротмистра Иванова

Глава 14. Путь во тьме

«Версты четыре до Академического, а потом ещё пять вёрст топать до рубежа – часа два в лучшем случае, а то и больше. Главное не заблудиться в темноте. В полях-то ночью заплутать – раз плюнуть, особенно, когда пути не знаешь…» Матвей шёл по дороге, ведущей к Академическому району, и размышлял о той непростой задаче, которую он перед собой поставил. «Да ночью-то как-нибудь пролезу, – убеждал он себя. – Не такая плотная там оборона. В траве спрятаться можно. Народ же переползает». Приходилось действовать наугад. Вроде бы слышал, что рубеж обычно пересекают в районе Старых Липок – заброшенного посёлка у границы, а больше ничего и не знал. Вот и копался в памяти, стараясь надёргать скудные обрывки информации, слышанной где-то от кого-то. И чем больше думал, тем авантюрнее казалась затея. Безумие же – лезть через колючую проволоку, окопы, ползти мимо огневых точек в надежде, что не заметят. «Ладно, – решил он, – гляну, что и как, а там разберёмся. Если совсем глухо – хрен с ним, не полезу».

В Преображенском по-прежнему стреляли, в Академическом – тоже. На дороге же было тихо, только лай собак беспокоил засыпающую улицу. Темно. По левую сторону – заборы промбаз, по правую – деревянные домики с палисадниками. И ни одного фонаря. Изредка туда-сюда проносились автомобили, освещая разбитую гравийку длинными лучами фар. Матвей прислушивался к каждому шороху, постоянно оглядывался по сторонам, ожидая нападения. Сердце учащённо билось, а рука сжимала в кармане пистолет.

Снова шум двигателя. Большой легковой автомобиль – очень старый, довоенной модели – прополз мимо и остановился впереди, завизжав несмазанными тормозами. Сидевший рядом с водителем, молодой человек высунулся из окна:

– Подбросить?

Матвей окинул его недоверчивым взглядом: ухоженное лицо, очки в тонкой оправе – интеллигент. Ладонь по-прежнему сжала в кармане рукоятку пистолета в ожидании худшего.

– Мы в Академический, – сказал парень. – Если по пути, давай в машину. Тут ещё топать и топать.

Тащиться пешком несколько вёрст было неохота, да и молодой человек производил приятное впечатление.

– Да не бандиты мы, – улыбнулся парень, видя замешательство. – Мы за революцию и торжество свободы. Давай, быстрей, соображай. Едешь?

Сняв вещмешок и пистолет-пулемёт, Матвей забрался на заднее сиденье. Тут были двое: парень и девушка. Они потеснились.

Машина тронулась. Лучи фар ярким пятном побежал вперёд по старой гравийке.

– В Академическом тоже света нет? – поинтересовался Матвей.

– Днём отключили. Ни воды, ни электричества. Мир погрузился в первозданную тьму, из которой фениксом возродится новое общество, – провозгласил парень в очках и обернулся к Матвею: – А ты за социалистов, наверное?

– Ни за кого, сам по себе, – буркнул Матвей.

– О, наш человек! – воскликнул парень. – Мы тоже ни за кого. Любая власть – есть насилие над личностью. Мы ничьей власти не признаём: ни императора, ни буржуев, ни рабочих. Понимаешь, безвластие – это наиболее естественное состояние народных масс. Нам веками вдалбливали, что иначе, как под пятой царей, да господ, жизнь невозможна, но народ восстал, сбросил ярмо. Но что дала нам власть? Цензуру, пропаганду, тюрьмы, каторгу, армию, полицию – всё, чтобы только вольный дух человеческий сломить.

– Да хватит уже проповедовать, – остановила девушка приятеля, а потом обратилась к Матвею: – не обращайте внимания. Макс у нас поэт – певец революции. И большой болтун. А вам на какую улицу?

Матвей повернулся к девушке. В темноте салона разглядел кокетливую шляпку, модное пальто и молодое личико. Тут же перед глазами воскрес образ Тамары, и тоска накатила с новой силой.

– Без разницы, – произнёс Матвей. – К окраине поближе. Мне через рубеж надо.

– Через рубеж? – удивился поэт. – Там же стреляют! Весь день артиллерия грохочет. Солдаты и Союз схлестнулись не на шутку. Опасно сейчас.

– Посмотрим, – сухо проговорил Матвей.

– В СТК что ли собрался? – спросил парень, который сидел рядом на заднем сиденье.

– Куда кривая выведет, – Матвей решил не раскрывать своих планов. – Главное подальше отсюда.

– Что ж, удачи, – скептически усмехнулся сосед. – Но в СТК особо делать нечего, скажу тебе. Раньше там хорошо было, а как пришли Молот, Курочкин и Толочко – всё испортили: не лучше, чем у царя на каторге стало. Какой-то военный лагерь. Это что ж они приедут сюда – и здесь то же самое устроят? Ну их к чёрту лысому! Что под царём, что под Союзом – одна беда.

– Вот поэтому верхушка «новсоца» тоже не одобряет вторжение СТК, – объяснил поэт. – Методы Союза слишком тоталитарны. Революция должна идти от народа, от свободных порывов души, а не строиться ружьями и танками. Общество придёт к благоденствию только тогда, когда люди прекратят подчиняться гнусным политикам. Иначе, что одни, что другие – никакой разницы: единицы будут владеть массами, поработив их волю, и так же будут чинить насилие и произвол. На самом деле «новсоц» близок к нашим идеалам, вот только он под Союз прогибается. Кучерявый уже заявил о поддержке нового режима.

Слушая рассуждения молодых людей, Матвей лишь ухмылялся про себя. Да и любой рабочий посмеялся бы над разглагольствованиями о народных массах юных интеллигентиков, которые эти самые массы видели разве что из окон своих автомобилей и новеньких опрятных кварти.

– Мне казалось, многие рабочие, наоборот, ждут добровольческую армию, – заметил Матвей.

– Потому что не понимают! – воскликнул поэт. – Думают, это спасение. Но к чему приведёт такая революция? Новые запреты, тюрьмы, цензура для всех неугодных партийной верхушке?

Вдоль дороги началась плотная застройка. Дома тонули во тьме, казались нежилыми, покинутыми. Людей не было, фонари не горели. Редкие машины проносились мимо, расплёскивая лужи.

Остановились возле академии – длинного мрачного здания. Грязные стены и мутные окна делали его похожим на заводской цех. Света тут тоже не было.

Многие местные жители испытывали суеверный страх перед академией и даже старались по возможности обходить её стороной. Вид она и правда имела зловещий, да и изучалось тут такое, что для простого обывателя выглядело скорее мистикой, нежели наукой. Чего только не болтали: и что там над людьми эксперименты ставят, и что нечистую силу призывают и поклоняются Диаволу. Многие удивлялись, как церковь ещё не прикрыла это богомерзкое заведение. Но были и те, кто, наоборот, посмеивался над невежественными домыслами. К ним относился и Матвей – не верил он в бесовщину. Но даже ему здание сейчас показалось довольно зловещим.

У входа в академию толпилась группа людей с флагами. В темноте было сложно их разглядеть.

– Это кто ещё такие? – проговорил, вглядываясь во мрак, прежде молчавший водитель.

В это время трое отделились от группы и направились к машине. Когда они оказались в свете фар, стало видно, что у каждого за плечом – винтовка, а на рукавах и груди – нашивки с крестами.

– Поехали отсюда. Это, похоже, «златая хоругвь». Ну их в баню, – забеспокоился поэт.

Машина дала задний ход, а потом свернула на соседнюю улицу и, обогнув территорию академии, выехала на бульвар. Всё это время парень, что сидел на заднем сиденье, крыл «хоругвь» последними словами.

– Скоты, монархистские выродки! Выбить надо их оттуда и перестрелять к чертям! Да они, если волю дать, всех заставят иконы свои лобызать и императору кланяться. И куда ревбригады смотрят? Как этим ублюдками позволили здание занять?

Остановились. Тут было темно и тихо, только за академией кто-то постреливал.

– Всё, приехали, – объявил поэт, обернувшись к Матвею. – Нам дальше, а тебе налево, вон туда. Только слышал я, рабочие дорогу перекрыли. Смотри не нарвись.

Матвей поблагодарил ребят и вылез из машины.

– Если что, давай с нами, – предложил поэт. – У нас нет принуждения и насилия над личностью. Мы – за свободу и торжество разума над слепым инстинктом повиновения. Скоро совсем другие времена настанут, вот увидишь.

– Хорошо бы, – усмехнулся Матвей. – Удачи!

«Пуля скорее вам в лоб прилетит, чем другое время настанет», – думал он, слушая, как стихает среди ночных кварталов звук мотора.

Огляделся – вроде, опасности нет. Зашагал в сторону окраины.

Чтобы не столкнуться с ревбригадами, Матвей пошёл окольными улочками. Решил, что нет разницы, на солдат ли напороться, на «златую хоругвь» или на революционеров-рабочих. Вряд ли кто разбираться в темноте станет с одиноким путником – шмальнут, не задумываясь. Порядка в городе больше не было, полиции не было, все воевали против всех.

«Забавные ребята, – рассуждал сам с собой Матвей, шагая по узким тёмным улочкам, – искренние, наивные. Свободы им подавай. Интеллигенция! Нам бы тут выжить бы как-нибудь…» Впрочем, слова свободолюбивого поэта запали в душу. Было в них то, о чём Матвей и сам подумывал не раз. Нынешняя власть ему уж точно ничего хорошего не дала, да и что грядущая сулит – неясно. Однако скоро Матвей забыл о молодых людях с их странными идеями и погрузился в проблемы насущные: впереди ждало серьёзное препятствие – «бетонный рубеж». И как его пересечь, до сих пор мыслей не было.

Матвей долго плутал по окраине, пока ни вышел в поле. Обогнув его по тракторной колее, добрался до гравийки и крепко задумался: а на ту ли попал дорогу? Вокруг только редкие избы, да изгороди. Собаки лаяли, где-то в стойле мычали коровы. Со стороны города затрещала ружейная перестрелка, да и умолкла вскоре. А в другой стороне гудели далёкие громовые раскаты тяжёлых орудий. Редкие и жуткие. Там и была граница. Матвей вздохнул: надо идти, а не хотелось. Он поёжился, осознав, что находится один посреди неведомого чёрного мира, один в этой кромешной бездне, пропитанной ужасом далёкой артиллерийской пальбы. Тревожно было и тоскливо. Ночь, дорога. Ни луны, ни звёзд – только огромная давящая пустота.

Вскоре гравийка сменилась размытой колеёй, домики исчезли. Матвей шагал по грязи, то и дело проваливаясь в лужи, что в темноте были едва заметны. Ботинки быстро наполнились хлюпающей холодной жижей, ноги озябли. Опять пожалел, что не потратился на нормальные туфли, когда имелись средства. Всё копил-копил, а оно вон как получилось.

– Мрази, – проговорил вслух Матвей, вспомнив об облаве и потерянных деньгах.

Затея же пересечь рубеж казалась всё безумнее. Хоть Матвей и слышал рассказы о том, как народ ходит через границу, сам он никого не расспрашивал о подробностях: не думал, что пригодится когда-нибудь. И теперь оставалось только брести наугад, надеясь на милость судьбы.

Матвей остановился, прислушался. Подумал: не повернуть ли назад подобру-поздорову? Но назад дороги не было. Да и вперёд не было. Никуда не было. Только ночь и пустота.

***

«Добрался-таки. Надеюсь, куда надо», – Матвей вглядывался в домики, что вырисовывались впереди. Дорога, а точнее, разбитая колея, вывела к какому-то поселению – заброшенному, судя по всему. Ни света, ни голосов, собаки не брешут, коровы не мычат – только заросли и тишина. Матвей до сих пор не знал, на верном ли он пути, но нечастые взрывы грохотали уже довольно близко, а значит, и до рубежа рукой подать.

Шёл по обочине среди полуразрушенных построек. Ноги разъезжались в грязи, кусты цеплялись за одежду. Матвей снял с плеча пистолет-пулемёт. Чем ближе была граница, тем страшнее становилось.

Миновал церковь, которая чёрной глыбой вырисовывалась на фоне затянутого тучами ночного неба. По обеим сторонам дороги пристроились кирпичные двухэтажные домики. Взгляды их пустых оконных проёмов пугали. Огибая очередную лужу, Матвей с досадой подумал о том, что движется очень медленно, и если так дальше дела пойдут – к утру только доберётся. Ещё и среди посёлка не заплутать бы – тоже проблема

– А ну стоять! – донёсся негромкий окрик из кустов. Матвей замер, не понимая, в чём дело и кто говорит. Обернулся на голос: прямо в лицо смотрел ствол винтовки.

– Брось оружие и руки подними! – приказал незнакомец.

Матвей подчинился. Душа ушла в пятки: «грохнет ведь!». В кустах притаились ещё несколько вооружённых человек – только сейчас Матвей их заметил. Лиц не разглядел, зато обратил внимание на солдатские каски. Военные, видать, засаду устроили.

От удара в лицо встряхнуло так, что мир поплыл перед глазами. Матвей чуть не свалился в лужу, но две пары крепких рук тисками сжали плечи, удержав его. Кто-то двинул по рёбрам – дыхание перехватило. Не давая опомниться, потащили через кусты.

– Шпиёна взяли, братцы, – зашептал один.

– Он самый, – ответил второй. – Ишь, вздумал шляться у позиций!

– Заткнулись оба! – велел третий.

Опомнился Матвей, только оказавшись в какой-то избе. Тут его встретили ещё несколько человек в шинелях и касках. Они принялись светить в глаза фонариками, вытряхнули содержимое мешка и обшарили карманы.

– Братцы, да тут целый арсенал! – присвистнул боец, доставая револьверы и пистолет.

– Кто таков? С какой целью в охраняемой зоне? – накинулся на Матвея здоровый усатый мужик в погонах и офицерской фуражке.

Свет и боль от ударов не давали сосредоточиться. Матвей пытался придумать то-то вразумительное, но ничего в голову не шло.

– Отвечать! – ещё один тычок в живот заставил согнуться. Те, кто держал, вновь не позволили упасть.

– Хватит, – прохрипел Матвей. – Всё скажу.

– Ну?

– Случайно я. В Васюки шёл, заплутал. Темно, дорогу спутал.

– Какие Васюки, бля? – опять удар в живот. Матвей сдавленно застонал, чувствуя, что готов на всё, только бы это прекратилось.

– Да рубеж я хотел перейти! – воскликнул он. – Убраться из города к едрени фени.

– Шпионил?

– Не шпионил я нихрена. Кого тут шпионить? Пустую деревню? Из города же шёл.

– Партийный? Откуда? «Новсоц», «ЛД», анархист?

– Да не партийный я!

– Господин поручик, гляньте! – воскликнул один из солдат и протянул офицеру документы. Тот внимательно изучил паспорт, потом – жандармские удостоверения, которые Матвей так и таскал с собой.

Рядом стоял второй офицер, судя по погонам – прапорщик.

– Боевик это партийный, – сказал он. – Грохнул троих жандармов, и к своим текает через рубеж. Пристрелить его – и дело с концом.

– Отставить, – спокойно возразил подпоручик. – Если так, то это государственный преступник. Надо, чтоб в жандармерии допросили. Похоже, важную птицу мы взяли. Заприте в погребе. Утром в город отправим.

После трёх ударов в живот и одному по лицу до Матвея с трудом доходило сказанное офицером. Расстрел… погреб… Похоже, пронесло.

Затащили в подвал и люк захлопнули. Пальцы нащупали пустые полки и склизкую кирпичную стену. Тесно. Темно, что даже рук не невидно. Наверху громыхали по половицам сапоги, звучали голоса, потом всё стихло. Матвей нашёл какой-то ящик, на него и уселся, прислонившись к стене. Тянуло сыростью и холодом. Живот болел, лицо распухло и горело огнём. Завтра утром куда-то отправят. А может, и не отправят – на месте пристрелят. Везде – засада, да подстава. Куда ни плюнь – кандалы или пуля в лоб. Там не попался, поймали здесь. А впереди – допросы и пытки. Не уйти, не сбежать от нависшего проклятия. Хотелось скулить, как шавка бездомная. Какая же нелепая судьба! Глупая.