Новая правда ротмистра Иванова

Глава 4. Руины

Грязь всхлипывала под ботинками, умершая трава шелестела сухим шёпотом. Корпус автомобиля, сплошь покрытый ожогами ржавчины, застрял в плену вездесущего кустарника. В луже – гнилая деревянная лошадка. Павел присел на кусок бетонной плиты у дороги. Уже пару часов бродил, а вокруг – одно и то же. Похоже, многие годы тут не ступала нога человека. Накатило отчаяние.

Из зарослей репейника за одиноким путником следила грустная морда разбитого трактора, за спиной нагромождением балок и перекрытий торчал огрызок многоэтажного дома, обнажившего свои внутренности – пустые, выгоревшие комнаты. По другую сторону дороги в траве тонули груды преющих брёвен и чёрные печные трубы. Небо плыло над головой бесцветным киселём.

Сегодняшнее утро встретило Павла промозглой неизвестностью, пустотой бесконечных руин. Он до сих пор не понимал, где находится. Происшедшее казалось всего лишь нелепым сновидением, и он ждал, что вот-вот откроет глаза под знакомый звук будильника и окажется в собственной спальне, а под боком будет храпеть супруга, живая и невредимая. Но ожидания не давали плодов – этот нелепый сон затягивался.

«Отче наш, еже си на небеси… – пробормотал Павел в который раз и запнулся. – А может, я – в аду? Но за что? Бред какой-то. Бессмыслица…» Обхватил руками голову, застонал, как от боли.

Ночь он провёл в заброшенном доме, в котором очутился, когда покинул квартиру. Теперь на её месте зиял провал, и громоздились обрушенные перекрытия. Соседняя квартира почти вся выгорела, среди разбросанной посуды и обломков мебели росла трава, от разбитых окон тянуло холодом. В темноте Павел нащупал чудом уцелевший диван, провонявший гнилью, на нём и улёгся. Постарался заснуть в надежде, что утром всё изменится, но забыться так и не смог; тяжёлая дрёма тянулась вязкой канителью, несколько раз за ночь он вскакивал, оглядывался по сторонам, но всё оставалось по-прежнему. Утро принесло дурные вести: кошмар не прекратился.

Дом выглядел очень древним, имел толстые кирпичные стены, высокие потолки, просторную лестничную клетка – такие строили веке в девятнадцатом. Даже этажей было не пять, как в «хрущовке», где жил Павел, а четыре. При свете дня опустошённая квартира выглядела страшно: кладка почернела, повсюду – куски штукатурки, от мебели мало чего осталась. Но ещё сильнее шокировал вид из окна. Город смело с лица земли, редкие остовы зданий торчали среди битого кирпича, покорёженного железа и прочего мусора, перемешенного с землёй. Трава и кустарник тут хозяйничали безраздельно. «Будто после ядерного взрыва!» – мелькнуло в голове. Вспомнились фотографии разрушенных городов, да и в фильмах видел – один в один.

Выйдя на улицу, Павел оказался в захламлённом дворике, по соседству – пара чудом уцелевших зданий, а вокруг – обломки стен с кусками перекрытий. У подъезда вросла в землю машина, едва не рассыпающаяся от ржавчины. Кузов каретного типа, выступающие крылья, широкие подножки и узкий вытянутый капот напоминали автопром годов двадцатых прошлого века. Павел долго стоял в растерянности, почёсывая затылок. Куда идти, что делать – не ясно: кругом лишь руины. Желудок противно заурчал, ещё больше убеждая, что происходящее – не сон. Сидеть на месте было плохой идеей, а потому Павел просто отправился вперёд, куда глаза глядят.

Бродил часа два, проголодался ещё больше, устал, как собака, а вокруг – такое же кромешное запустение. И тогда он сел на кусок бетонной плиты и крепко задумался. С собой ни телефона, ни бумажника, ни документов – всё осталось в квартире. Да и толку от них? Оружия тоже нет, даже травмата, который Павел бережно хранил в сейфе на всякий пожарный. Следовало идти дальше: руины не могли продолжаться бесконечно. Но приступ безнадёги приковал к месту. Мир в одночасье перевернулся с ног на голову, и разум был не в состоянии это осмыслить и уж тем более, смириться с этим.

А погода противно стелила серым унынием – единственное, что не изменилось со вчерашнего дня. Павел ещё таил смутную надежду, что скоро проснётся, и кошмар прекратится, но чаяния эти улетучивались с каждой минутой.

Шокированный случившимся, Павел даже не подумал, что среди руин могут бродить другие люди и что тут не безопасно. Вокруг царила великая, всепоглощающая пустота, и в ней, казалось, нет места ничему живому. И всё же напротив стоял человек – живой, реальный. Незнакомец в грязной плащ-палатке словно из-под земли вырос. Половину его физиономии скрывала повязка, из-под капюшона выбивались сваленные пряди волос. Обмотки до колен, башмаки, заплатанные штаны, лоснящаяся от жира телогрейка под плащом – всё это выглядело странно и довольно архаично. А вонь от тряпья и немытого тела шла такая, что хоть нос затыкай. Бомж – ни дать, ни взять. Мужчина был тощий, нескладный, роста невысокого.

Раскрыв рот, Павел таращился на незнакомца, а в ответ смотрело дуло карабина.

– Ты ещё кто? – ошалело вымолвил Павел.

– Поднимайся, – хриплым и каким-то насмешливым тоном проговорил незнакомец на чистом русском языке, – идём.

– Куда?

– Поднимайся, я сказал, – мужчина подкрепил свои слова движением ствола, и Павлу ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Мельком рассмотрел оружие: укороченная магазинная винтовка со скользящим затвором неизвестной системы. Как и её владелец, засаленная и грязная, на металлических деталях – следы ржавчины. «Об оружии не заботится», – отметил про себя Павел.

Удерживая карабин в одной руке, незнакомец обшарил карманы пленника. Там, правда, ничего не оказалось, кроме ручки, чека из магазина и пары двухрублёвых монет. Незнакомец хмыкнул и запихнул находки себе за пазуху.

– Руки за спину! – приказал он. – Пошевеливайся. Вперёд.

– Куда? – Павел обернулся.

– Куда надо. Не болтай лишнего.

Пошли в обратную сторону. Появление человека не только не решило существующие проблемы, но и добавило новые. Теперь Павла вели в неизвестном направлении с явно не самыми благими намерениями, а в спину смотрел ствол карабина. Голова разрывалась от догадок.

– Что это за место? – спросил Павел, решив первым делом добыть хоть какую-то информацию.

– Помалкивай.

– Слушай, мужик, веришь ли, вообще не понимаю, где оказался. Может, расскажешь хоть что-то?

– Помалкивай и пошевеливайся, – незнакомец толкнул Павла в спину стволом. Первая попытка наладить контакт оказалась неудачной.

С улицы свернули на пустырь. Через заросли ковыля тянулась еле заметная дорожка, похожая на звериную тропу, впереди бледнел облетевший лес. Туда и направлялись. Воздух был влажен и холоден, Павел втянул голову в воротник. Неуютно и тоскливо торчали в небо когтистые лапы деревьев, под ними стелился ковёр коричневой, мёртвой листвы.

Вскоре лес сменился низкой порослью, и снова среди придорожных кустов замелькали остовы увечных зданий, стыдливо прячущихся от глаз человеческих. Мутные лужи поблёскивали в канавах. Гнили обгорелые тела машин – таких же старинные, как и та, у подъезда. Некоторые были оплавлены. Каркас трамвая торчал посреди улицы: стенки фанерного корпуса давно сгорели.

Незнакомец говорил, в какую сторону идти, и Павел послушно двигался в нужном направлении. Шёл и удивлённо таращился на окружающие развалины, масштаб катастрофы шокировал. Перед вооружённым бродягой он не испытывал страха: мужик, хоть и держал в руках винтовку, но выглядел так жалко в своих грязных обносках, что, казалось, вовсе не представлял угрозы. К тому же убивать пленника он, похоже, не собирался. Павел уже задумался о новой попытке расспросить незнакомца, но тот нарушил молчание первым.

– Что, в непонятках? – донёсся из-за спины насмешливый, хриплый, как от простуды, голос. – Все вы так смешно пялитесь по сторонам. Не первый ты у меня. Откуда вас черти приносят? Ну да насрать: главное мне – выгода.

– Что это за место? Что тут произошло? – спросил Павел, не желая упускать возможность.

– Что-что… Старый город. Что же ещё. А случилась у нас война, Большая война. Почти сорок лет назад, туды их в корень. Огонь с неба снизошёл – всё погорело. Да, бывает и такое. У нас тут много где так. Тут типа граница, мать её. А туды, к реке, ты зря попёрся. Сгинул бы к ебеням.

– Что там?

Незнакомец многозначительно хмыкнул и произнёс поучительным тоном:

– Там страшное место – «чёртова пасть». Там все пропадают. Бывает, обалдуи какие лезут. Типа, медь там, аккумуляторы целые, бензин, говорят, в бочках. Но это – враки, запомни. Все, кто ходил – никто не вернулся. Гиблое место. После войны получилось, туды её... Говорят, в прежние времена не было. Так что, знавши тута надо ходить! Не знавши – пропадёшь. Вот я – человек опытный. Ведаю всё: куды идти, куды – на хер не упёрлось. Ну а чо? Жить захочешь – кумекать будешь. Не, ну конечно, ежели совсем дебил – то хоть хреном по лбу. Но так-то, ежели голова на плечах имеется – научишься. Тебе того… повезло. Другие-то пропадают, не знавши.

Павел мало что понял из несвязной болтовни незнакомца, но тому явно хотелось почесать языком, и моментом следовало пользоваться. Судя по его словам, Павел оказался тут не первым, но кто, как и почему попадал сюда прежде, оставалось загадкой. На попытку уточнить информацию, незнакомец снова огрызнулся:

– Заткнись и иди, куды велю. Нехрен болтать.

Дождик мелкой моросью зарябил перед глазами. Шуршал по траве и опавшим листьям, что облетали последним всполохом ушедшего тепла и, падая на простуженную землю, превращались в грязь.

– Капюшон надень, – велел незнакомец, – тута у нас дожди такие, нехорошие.

Справа в кустах замелькали ржавые рельсы, изогнутые рельсы, грузовые вагоны и цистерны лежали разорванной в клочья железной змеёй. Только зловещий чёрный паровоз остался на колёсах, котёл и кабина его были смяты словно от удара гигантским молотом. Раскрошенные кирпичные строения виднелись за грудами металлолома.

– Туда, в дом. Переждём, – сказал незнакомец. Впереди над зарослями торчала крыша – направились к ней.

Одноэтажное здание с треугольным фронтоном – то ли станция, то ли вокзал – чудом сохранило крышу и стены. Двери отсутствовали. Просторное помещение, залитое тусклым дневным светом когда-то являлось залом ожидания. Толстый слой пыли вперемешку с кусками штукатурки покрывал пол, в центре которого лежала люстра чёрной загогулиной, от рядов кресел осталась лишь труха. Слева – касса и ещё пара комнат, такие же пыльные и пустые. В окнах ржавели узорчатые решётки, стёкол давно не было.

Павел удивился, когда заметил среди этого бедлама следы человеческой жизнедеятельности: кострище и пара заплесневелых матрасов в углу – настоящее логово бомжей.

– Перевалочный пункт, – объяснил незнакомец. – Садись на лежанку, и без глупостей! – ствол карабина всё так же настойчиво глядел на Павла, и тот послушно опустился на матрас, предварительно стряхнув пыль, от которой прорвало на кашель.

– Но-но, не пыли мне тут, – незнакомец чихнул, а потом устроился на матрасе напротив.

Не сводя с пленника оружие, он снял заплечный холщовый мешок, который Павел даже и не приметил сразу, одной рукой извлёк увесистый свёрток, и положив перед собой на пол, бережно откинул ткань: там лежали несколько картофелин, половина заячьей тушки и два брикета, похожих видом на холодец.

Незнакомец стянул с лица повязку: щербатый рот с гниющими зубами, окружённый всклокоченной бородой делал его ещё больше похожим на бездомного. «Да как же можно себя так запустит?» – поморщился Павел. Он внимательно наблюдал за своим похитителем. Оружие тот держал уверенно, а вот с бдительностью у бродяги было не очень: увлёкшись трапезой, он лишь изредка бросал взгляд на пленника. В конце концов, незнакомец устал держать карабин, поставил его к стене, затем, подумав, извлёк из-под плаща чёрный длинноствольный револьвер и положил перед собой.

– Держи, поешь, чтоб загнулся по пути, – бродяга отломил и протянул Павлу кусок мяса и часть брикета.

Взяв пищу из грязных, костлявых пальцев Павел принюхался: от зайчатины шёл резкий приторный душок – верно, местные специи. Но голод так зверски скрутил желудок, что грех было воротить нос. К тому же бородатый не обращал внимания на запах, уплетал свой сухпаёк за обе щеки, смачно чавкая, и Павел последовал его примеру. Брикет оказался твёрдый, почти безвкусный, немного напоминал гречневую кашу.

Дождь усиливался. Мир завесила туманная пелена из падающих капель.

– Военный что ль? – спросил бородач, перемалывая мясо остатками зубов.

– Охрана.

– Хорошо. Прежде мне не попадались военные.

– Куда ведёшь? – прожевав очередной кусок, спросил Павел.

– Не решил ещё. Либо туркам, либо чеченам продам. А может, кубанским. Посмотрим. За тебя денег должны хорошо дать. Заёбся тут уже лазить за копейку. Прошлый сдох по дороге, сука. Точнее ногу сломал. А кому он на хрен нужен со сломанной ногой? На себе потащу что ли? Пришлось пристрелить. За баб тоже хорошо плотют, если молодуха, конечно.

Бородач извлёк из-под плаща флягу – мятый, видавший виды сосуд с облезлой краской. Отвинтил крышку и стал жадно пить.

А Павел сидел озадаченный, даже есть перестал. От первого шока он оклемался, и надежда, что происходящее – лишь дурной сон, улетучилась окончательно. Какая-то загадочная сила забросила его в неизвестное место, и теперь он здесь, среди руин, в обществе вооружённого до зубов мужичка бомжеватого вида. Почему? Как? Эти вопросы стоило отложить до лучших времён. Главное сейчас – освободиться из плена и как можно скорее. К тому же у незнакомца имелись оружие и провиант – вещи первой необходимости в сложившихся обстоятельствах. Павел не знал, сколько времени есть в запасе, так что следовало поторапливаться.

Бородатый же полностью сосредоточился на поедании картошки с крольчатиной. Щуплый, низкорослый – серьёзных проблем в рукопашной схватке не доставит. Но револьвер всё портил. Дотянуться до него бродяга мог за секунду, а потому любое резкое движение было чревато.

– Говоришь, не первый? – продолжил расспросы Павел.

– Угу, тут постоянно такие попадаются, – бородатый расслабился и теперь охотнее шёл на контакт. – Почти каждый месяц. Ходи только и ищи. Но я-то не пальцем делан, у меня приборчик, – он хитро прищурился, отпил из фляги и протянул её Павлу, – глотни. Только всё не вылакай.

Павел приложился к горлу, ощутил на языке вкус застоявшейся воды. Отдал обратно:

– Откуда тут люди появляются?

– А кто вас знает... Что-то случилось, говорят, после войны. Какие-то сбои начались… вот в этом во всём. Короче, хорош мне мозги пудрить. Я тебе академик, что ли? И вообще, дотошный ты больно.

– А как быть-то, если попал непонятно куда? Сам посуди.

– Хм, тоже верно, – скривил рот бородач.

– А тут везде у вас так? – Павел кивнул в направлении ближайшего окна.

– Отчего же? Есть города нормальные. Империя, вон, под боком. Там, севернее, многое отстроили. Но нам-то под пятой батюшки императора жить не охота, вот мы тут и околачиваемся. Я с императором и его полицаями ещё лет десять назад во взглядах не сошёлся. А тут свободная жись, мать её за ногу!

– И людей продаёшь.

– Ну… – протянул бородач задумчиво. – Извиняй, конечно, но жить-то надо как-то. А тут вон какая тема. Ну а с другой стороны, сам посуди: появился тут, значится, такой, как ты, к примеру. Ну и куда денешься? Либо в «чёртову пасть» забредёшь, будь она неладна, либо с голодухи окочуришься, либо на рубеже грохнут. Так большинство и кончается.

– А ты, выходит, благодетель.

Бородач рассмеялся и погрозил пальцем:

– А вот не надо мне тут умничать. Этого я не говорил. Благодетель, я, скажем так, херовый, и никого благодетельствовать не собираюсь, окромя собственного пуза. Так что, нет. Выживаем, как могём. Не знаю, как у вас, а у нас жись такова: либо – ты, либо – тебя.

– Везде такая, – произнёс задумчиво Павел.

– То-то! Так что, хорош языком чесать. Ща дождь прекратится – пойдём. А не прекратится – всё равно пойдём: время неохота терять.

Закончив трапезничать, бродяга извлёк кисет и положил на расстеленную тряпку. Бережно вынул из него нарезанную газетную бумагу и, насыпав немного махорки, стал мастерить самокрутку. В предвкушении затяжки лицо его расплылось в блаженном довольстве, даже на пленника смотреть перестал.

Павел раздумывал: а как у мужичка с реакцией? Револьвер-то рядом… Расстояние – метра два. Успеет ли? Один шанс на сотню. А бородатый чему-то ухмылялся – радовался, верно, хорошему улову. И такой искренней казалась его улыбка! Сидит и думает, верно, куда будущие деньги потратить.

Вдруг бродяга встрепенулся:

– Слыш, а дай-ка я тебе руки замотаю. А то мало ли... – он достал из рюкзака верёвку, потянулся вперёд к запястьям Павла. Медлить было нельзя.

Удар ноги в грудь откинул бродягу обратно. Ошалелые глаза. Рука метнулась к револьверу – такой прыти Павел не ожидал от бомжеватого дохляка. Грянул выстрел...

***

Отравленный дождь поливал ржавое железо покорёженных составов, гнилые шпалы и ковыль, коим поросло всё вокруг. Несколько часов прошло, а проклятая морось не прекращалась.

Павел сидел на матрасе и разглядывал чёрно-белую мятую фотокарточку с обгрызенным углом. Со снимка на него смотрела молодая женщина, одетая в старомодное платье с высоким воротником. Бородатый лежал возле кострища, раскрыв гнилой рот, выпученные глаза таращились в потолок, а спутанные красные волосы липли к лицу: кровоточила разбитая голова. Камень, принёсший смерть незадачливому работорговцу, откатился в сторону. Павел смыл кровь со своих рук, но на манжете курточки остались засохшие, бордовые пятна – жуткое напоминанием о совершённом смертоубийстве. Омерзение всё никак не отступало. Никогда прежде не было, чтоб вот так вот, голыми руками… чтоб ощущать, как душа выходит из обмякшего тела. Гадко. А в потолке зияло маленькое круглое отверстие – след недавней пули.

У ног – вещмешок бродяги. Карабин стоял у облупленной кирпичной стены. Подобным оружием Павлу прежде не доводилось пользоваться, но разобрался быстро. Магазин – на пять патронов, затвор – древний продольно-скользящий. Патроны напоминали обычный винтовочный 7.62 мм, только крупнее. На донце гильзы Павел нашёл маркировку: 8.89х55. За оружием, как и за своим внешним видом, бродяга почти не следил: затвор двигался с усилием из-за забившегося внутрь песка. Револьвер находился в лучшем состоянии: хоть и старый, и воронение изрядно потёрто, но работал, как часы. Револьвер был двойного действия и имел длинный шестидюймовый ствол. Хранил его бродяга в грубой, кожаной кобуре, крепящейся к поясу.

В вещах убитого помимо еды и кисета с махоркой Павел обнаружил треснутый компас, нагрудный фонарь с петлёй, чтобы вешать на пуговицу, огниво, две обоймы для карабина и пачку револьверных патронов, а ещё зелёную коробочку с циферблатом. Странный прибор, явно самодельный, напоминал счётчик Гейгера. Павел повертел его в руках, хотел выбросить, чтоб не таскать лишнюю тяжесть, а потом всё же решил оставить – мало ли, пригодится. Так же у убитого имелся охотничий нож.

Фотография больше всего озадачила Павла. Бродяга хранил её во внутреннем кармане телогрейки, поближе к сердцу. Какой-то родной человек был запечатлён на ней. Жена? Дочь? Сестра? Ждёт ли его она или давно отдала душу Господу? Павел сам не знал, почему так зацепился за этот снимок. Задумался ли о судьбе убитого или, может, женщина эта воскресила в памяти лицо супруги, оставшейся лежать в кровавой ванне в старом, привычном мире. Снова взгрустнулось.

– Надеюсь тебя, приятель, никто не ждёт, – произнёс Павел, обращаясь к покойнику, затем бережно засунул фотографию тому за пазуху. Поднялся, подошёл к проёму окна, уставился в серую, дождливую пустоту.