Новая правда ротмистра Иванова

Глава 20. Великий крах

В бронетранспортёре воняло солярой и выхлопами. Надрывно рычал двигатель, гремели траки гусениц. Павел и ещё девять человек сидели на скамейках вдоль бортов десантного отделения. Было тесно. Павел до сих пор ощущал тошноту после вчерашнего взрыва, да и голова жутко болела, не давая ни на чём сосредоточиться. Он сидел, прислонившись к стенке, и смотрел на небо, которое кучерявилось наверху пепельными ошмётками. Висело низко: казалось, ещё чуть-чуть, и оно рухнет людям на головы. Впереди за пулемётом расположилась Ерофеевна. Пол под её креслом был усеян стреляные гильзы; они катались, сталкивались друг с другом, подпрыгивали от тряски.

Очередное безрадостное утро настигло этот мир. Колонна бронетехники входила в город. И снова неизвестность ждала бойцов народной армии – неизвестность, которая за последние два дня уже набила всем оскомину. Никто точно не знал, что творится в городе, люди надеялись на лучшее, но готовились к очередным неприятностям.

Штурм заброшенного посёлка, в котором засела миномётная батарея, дался тяжело, кровью многих убитых и раненых. А какие потери несли те, кто всё ещё продолжал зачищать полуразрушенные вражеские ДОТы, сложно было даже представить.

Вчера днём несколько подразделений прорвалось через линию фронта и соединились с шестой ротой в Старых Липках. Вначале подтянулась «двушка» с остатками пятой роты, а потом – два «ящика» и пушечный колёсный броневик. Среди новоприбывших нашлись миномётчики, которые принялись организовывать работу захваченных орудий. А из штаба поступил приказ продолжать наступление, и ранним утром следующего дня бойцы при поддержке бронетехники выдвинулись в путь. Вначале пошёл разведывательный отряд, потом – все остальные.

Жека уговаривал Павла остаться, но тот не согласился: торчать в руинах настроения не было, хотелось скорее попасть в академию. Сегодня Павел чувствовал себя немного лучше, чем вчера. На ногах, по крайней мере, стоял твёрдо, так что решил не тянуть.

Тот парень, которого вчера освободили из вражеского плена и который представился братом Молота, рассказал, что в городе царит хаос, все воюют со всеми. Солдаты, рабочие, анархисты, уголовники, какая-то «златая хоругвь» (Жека объяснил, что это вроде как местные националисты) – все друг в друга стреляют, все друг друга ненавидят. А ещё тот парень (Матвеем его звали) рассказал о расстреле демонстраций у завода. Слушая его, Павел только сильнее утверждался в мысли, что надо как можно скорее валить отсюда. Хаос и насилие – вот и всё, что было в этом мире. Куда ни сунься – хаос, насилие, смерть.

Сейчас Матвей сидел напротив и наблюдал за катающимися по полу гильзами. В руках он держал неказистого вида пистолет-пулемёт с боковым магазином. Павлу этот парень сразу показался странноватым, угрюмым, каким-то нелюдимым. Впрочем, остальные бойцы тоже не слишком-то веселились: в ходе штурма все вымотались физически и морально, многие потеряли друзей и товарищей, а впереди снова ждал бой. Тяжело было на душе у мужиков. Они-то, как узнал Павел, все оказались мирных профессий, и хоть иногда участвовали в стычках с бандитами, в такую мясорубку попали впервые.

Рядом с Матвеем устроился Зафар. Крот, Юргис и пулемётчик Хомут тоже были здесь. Вместе с отделением ехал и гранатомётчик Дьяк. Он держал, уперев одним концом в пол, своё массивное орудие. Рядом теснился паренёк с подсумками – второй номер.

Сегодня Павел снова плохо спал. Ворочался в полудрёме, просыпался и подолгу не мог сомкнуть глаз. Это было странно. Он помнил себя в армии: отрубался, стоило только головой подушки коснуться, а сейчас – нет, не получалось так. Мысли. Они не позволяли предаться отдыху, они метались назойливой роем в раскалывающемся на куски черепе, мучили, изнуряли. А ещё холод, вши, ноющая старая травма и стоны раненых, доносившийся с первого этажа. Но что больше всего не давало покоя, так это вопрос: удастся ли вернуться домой? Павел всё бы отдал за такую возможность. И пусть в квартире его ждала мёртвая жена, а с работы, скорее всего, уволят за длительное отсутствие – плевать. Главное, что там – дом, там – родной привычный мир, где всё просто и понятно.

Когда подъезжали к городу, послышалась стрельба: редки одиночные хлопки. Потом они стихли на какое-то время, а потом – опять. Бойцы, ехавшие в «ящике» решили, что разведывательный отряд с кем-то схлестнулся. А может, местные куролесили. Так или иначе, ничего хорошего это не предвещало. А позади глухо ухали далёкие пушки.

Влекомый любопытством, Павел встал и выглянул из-за борта машины. Было интересно посмотреть на город, ведь до сих пор в этом мире он видел лишь руины.

Колонна ехала по гравийке мимо частных домиков. Впереди гремели гусеницами двухбашенный танк и два «ящика», позади катил колёсный броневичок. На дороге блестели лужи, из-за палисадников торчали острые прутья голых ветвей. Иногда попадались заброшенные избушки с заколоченными окнами. Люди – местные жители, мужики и бабы в каких-то бесформенных коричневых одеждах – провожали колонну взглядом, стоя на обочине у калиток. Навстречу проехали две легковые машины, будто явившиеся прямиком из сороковых-пятидесятых годов, и телега, запряжённая тощей лошадёнкой.

Вскоре вдоль дороги потянулись хмурые двух-трёхэажные бараки – неказистые времянки, слепленные абы как. Стены их были черны, окна – мутные, из окон торчали трубы печек-буржуек. Среди этого убожества изредка попадались каменные строения, впрочем, не менее мрачные и унылые – то ли производственные постройки, то ли жилые дома, не ясно.

Кварталы производили гнетущее впечатление. Кругом – грязь, сырость, теснота и вездесущий серо-коричневый цвет. Свой город Павел тоже не считал живописным, особенно осенью, но тут было в разы хуже.

Остановились на перекрёстке у жёлтой чертырёхэтажки. На первом этаже располагался продуктовый магазин. Сегодня он не работал, на ржавой двери висел амбарный замок.

– Что-то мрачновато тут у вас, – заметил Павел.

– А что не так? – покосился на него Зафар.

– Да грязно как-то, дома все ветхие. Как в них народ-то ещё живёт?

– Да, в городе жизнь тяжёлая, – согласился Зафар.

– Поэтому и бегут отсюда, – добавил Юргис. – У нас в Союзе все – кто сам бежал, у кого родители убегли, вон, как у Крота, например.

– Везде жизнь трудна, – заговорил гранатомётчик Дьяк. – Везде! В ничьей земле тоже не каждый сдюжит. Но и тут хреново. Тут людей давят одни, там – другие. Тут – чиновники с полицаями, там – бандиты. Хоть разницы в них не шибко много. Что те – бандиты, что эти, только эти обрядились в богатую одёжку, титулов себе напридумывали, законы свои нам установили, а по сути – такие же бандиты и грабители. И даже хуже, ибо те – просто грабят, в открытую, тем пулю можно в лоб пустить – и готово. А эти свою сущность грабительскую прикрыли благородной личиной, и даже идею выдумали, чтобы тёмный люд им кланялся и пресмыкался перед ними. У нас в Союзе хорошо то, что мы защитить себя, хотя бы, можем, ответить на насилие. А тут – только другую щёку подставляй, когда бьют.

– Дьяк раньше в церкви служил, – пояснил Юргис.

– Ага. Служил. Дослужился. Бежал к чёртовой матери, – буркнул Дьяк. – Нахрен такое житьё!

– И вы вроде как хотите тут свои порядки навести? – спросил Павел.

– Верно, установить народную власть желаем, – заявил Юргис. – А ты не хочешь что ли?

Павел рассмеялся:

– Я, парни, хочу только одного: домой вернуться.

– Ну Аллах тебе в помощь, – кивнул Зафар. – Я тоже по дому скучаю. Я-то не отсюда сам. Из Кокандского ханства родом. С отцом от репрессий бежали. Социалистов тогда, двадцать лет назад, сажали на кол. Мой отец был социалистом, брат был социалистом, всем мы за народную власть ратовали. Мать убили солдаты, брата посадили на кол, а нам вот повезло, считай – слава Аллаху, удалось свалить. Часто родные края вспоминаю. Там тепло, радиации нет. Эх, – Зафар мечтательно вздохнул. – Хотел бы я, чтоб нигде больше этих проклятых ханов, царей, дворян и прочих нелюдей не было, Шайтан их раздери. Жизнь бы была во сто крат лучше, – тут он оглянулся. – Э, а чо стоим-то? Приехали уже?

Приказали высаживаться. Павел вылез из машины вместе со всеми. Тут уже ждали Жека и взводный сержант Торопыгин с самокруткой в зубах. С ними – плюгавый мужичок с длинными усами. Судя по нашивкам, поручик. Этот прибыл вчера с «двушкой» и, как старший офицер, принял командование на себя.

– Так, товарищи, слухай сюды, – скомандовал поручик звонким фальцетом. – Проблемка возникла. Там, в академии какие-то козлы окопались. Наши товарищи из местных им высунуться не дают, но и вытурить никак не могут. Поможем?

– Эт мы с радостью, – согласились бойцы.

***

Академию штурмовали недолго. Танк и бронемашины, окружив здание, в течение часа вели редкий огонь по окнам. Помогали так называемые революционные бригады – группы вооружённых рабочих, восставших против власти. Засевшие в академии люди отстреливались вяло, без энтузиазма. Рабочие говорили, что здание захватила «златая хоругвь», а содействовала им полиция, которая вчера днём подъехала в сопровождении бронетранспортёра жандармерии.

Павел вместе с Жекой и двумя взводами, которыми тот командовал, сидел во дворе кирпичной пятиэтажки напротив академии и наблюдал за тем, как «двушка» из обоих своих орудий долбит по окнам длинного мрачного здания, напоминавшего фабричный цех. А потом за домами загрохотала ружейно-пулемётная стрельба – и всё стихло. Как стало известно позже, осаждённые, израсходовав почти весь боезапас, предприняли попытку вырваться из окружения. Случилась короткая стычка, после которой оставшиеся в живых хоругвийцы и полицейские сдались на милость народной армии. Их отвели обратно в учреждение и заперли в подвале. Два взвода Жеки по приказу поручика заняли академию, а остальные вместе с танком и бронемашинами двинулись в сторону центра.

Само собой, в академии не оказалось ни одного учёного – только пожилой сторож, которого хоругвийцы зачем-то держали в кладовке. Но Павел больше ждать не собирался и принялся требовать у старика адреса академиков. Подключился Жека, и совместными усилиям они всё же заставили сторожа «сдать своих». Тот отвёл Павла и Жеку в архив, там, в картотеке, отыскали адреса руководителей отделов. Ну Жека, разумеется, вознамерился всех их притащить под конвоем, но Павел остановил:

– Не надо людей пугать. После танковой стрельбы и так, поди, полгорода в штаны наложили. Лучше уж я по-доброму побеседую, без всякого принуждения.

Жека только рукой махнул, мол, поступай, как знаешь. Павел выбрал одного академика – заведующего «отделом межпространственных перемещений» В.А. Ракитко. Ему первым делом решил визит нанести. Умывшись и надев вместо вываленных в грязи плащ-палатки и куртки пальто, отобранное у какого-то пленного, Павел тут же поспешил к учёному. Из оружия при себе имелся только револьвер, спрятанный под пальто – так, на всякий случай. На улицах, говорили, было опасно. Остальные вещи оставил в академии.

Пока то, да сё – завечерело, начало темнеть. Жил Ракитко на бульваре возле парка, в собственной квартире на втором этаже каменного двухэтажного домика. Местные объяснили, как добраться до бульвара – пешком от академии было минут пятнадцать ходу. Поплутав немного по улицам, Павел всё-таки нашёл нужный адрес.

И вот он стоял у хлипкой деревянной двери и отчаянно жал на звонок. Дверь не открывали, и Павел нервничал. На душе было волнительно, ведь уже скоро он узнает, как вернуться домой. А вместе с тем усиливалось беспокойство. А если не получится? Эта мысль пугала больше всего на свете, и Павел старательно отгонял её. Но не зря же кафедра, которой заведовал Ракитко, называлась «отделом межпространственных перемещений». Значит, должна у них иметься хоть какая-то информация.

Не дождавшись ответа, Павел принялся стучать. Кажется, колотил сильнее, чем следовало, дверь загромыхала, затряслась, а из квартиры донёсся напуганный мужской голос:

– Кто там?

– Профессор Ракитко? – спросил Павел. – Меня к вам в академии направили по вопросу, касающемуся вашей работы… э… межпространственных перемещений. Мне необходимо с вами поговорить. Это очень важно!

В двери защёлкал ключ. На пороге показался маленький лысоватый мужчина средних лет. Он поправил очки, недоверчиво глядя на незваного гостя:

– А вы, собственно, кто такой будете?

– Видите ли, я не совсем отсюда… – принялся объяснять Павел. Он вкратце изложил свою историю – получилось сбивчиво и, как ему казалось, невразумительно. Сам понимал, насколько безумно звучит всё сказанное. Думал, пошлёт его академик куда подальше, но произошло ровно обратное: с каждым словом Павла в глазах учёного пробуждался интерес, и под конец от былого недоверия не осталось и следа.

– Так, так, – проговорил академик, собираясь с мыслями. Он тоже заметно нервничал. – Ах да, что ж стоим-то, вы проходите, пожалуйста. Вот сюда. Так. Вообще, это интересно. Первый раз, знаете ли… Впрочем…

В квартире было темно, и только керосиновая лампа на тумбочке освещала тесную прихожую.

– Света нет, знаете ли, – сказал профессор. – Как всё началось, отключили. Но вы не стесняйтесь, проходите, господин… э…

– По имени зовите, какой я господин?

– Хорошо, Павел. Так, разувайтесь тут. А пальто, пожалуйста – сюда.

– Да я уж так, извините, – замялся Павел. – Пришлось тут по говнам полазить – грязный, как свинья. Я ведь прямиком оттуда, можно сказать, из руин.

– А, ну да, ну да. Действительно. Ладно, тогда – в кабинет, пожалуйста, – академик повернулся в сторону кухни и крикнул:

– Дорогая, чаю не сделаешь нам? Будь любезна, а? Гости у нас. У меня, точнее. По работе.

– Гости? Кто? – в коридоре показалась дородная женщина.

– Я же сказал, по работе. Сделай чаю нам, в конце концов, – раздражённо повторил учёный, а потом снова обернулся к Павлу: – А вы проходите, вот сюда, в кабинет, не стесняйтесь. Очень хорошо, что вы пришли.

В кабинете у Ракитко царил, что называется, творческий беспорядок. Стол – завален бумагами, посреди комнаты – кресло на резных ножках, а в углу – массивная радиола. Часы с кукушкой звонко тикали на стене. Огромный шкаф, под завязку забитый книгами, занимал почти треть и без того небольшой комнатушки. И всё же, не смотря на тесноту, тут было приятно находиться. Пахло бумагой и кофе, а цветы на подоконнике создавали атмосферу домашнего уюта.

Академик велел Павлу располагаться в кресле, а сам, поставив фонарь на тумбочку и подвинув стул, уселся напротив, с любопытством изучая гостя поверх очков.

– Я так понял, вы попали сюда из иной пространственной вариации, верно? – уточнил Ракитко. – И вы хотели со мной поговорить? Так? Какой у вас вопрос?

– Домой мне надо попасть! Какой же ещё вопрос может быть? – удивился Павел. – Как мне вернуться?

– В иную вариацию, так?

– Ну наверное. Я не разбираюсь в ваших терминах. Мне сказали, что в академии помогут. Не представляете, с какими трудами я сюда добрался. В общем, на вас последняя надежда.

– Ладно, я понял… – Ракитко поправил в очки, помолчал немного, собираясь с мыслями, а потом развёл руками. – К сожалею, это невозможно.

– Как так? – Павлу ощутил, как пол уходит из-под ног. Фраза эта огрела, словно кувалдой по башке.

– Нет возможности целенаправленно перемещать людей между пространственными вариациями. К сожалению, – Ракитко сцепил свои тонкие пальцы замком. – Но ваш случай очень интересен. Придите в академию, когда всё уляжется. Необходимо провести кое-какие тесты. Это было бы весьма ценно для…

– Подождите секунду, – прервал Павел. – Подождите. Как невозможно? Вы уверены? Вы же учёный, вы изучаете все эти… всю эту ерунду. Вас же целая академия! Может, хоть какой-то шанс есть? Делайте, какие угодно, тесты, я на всё согласен, если это поможет вернуться домой. Ну хотя бы попытаться-то надо! Если есть путь сюда, должен же быть и обратный? Верно? Я не могу здесь задерживаться. У меня ни дома, ни родни тут нет. Всё там осталось, понимаете? Что в вашем мире буду делать? Как это вообще могло произойти? Что за бред? – Павел разгорячился. Было сложно себя сдерживать.

– Спокойно, Павел, спокойно, – попытался утихомирить собеседника Ракитко. – Давайте по порядку. Я в курсе вашей проблемы. Я понимаю ситуацию, в которой вы оказались. Это крайне прискорбно. Но вы тоже поймите: на данный момент мы бессильны. Перед научным сообществом никогда не стояло задачи путешествовать между пространственными вариациями. Кроме того, к нам в руки редко попадают люди из иного мира. Мало материала для изучения, знаете ли.

– И вы даже не пытались никого отправить назад?

– Даже если б мы захотели, кто бы позволил это сделать, скажите на милость? – виновато улыбнулся Ракитко. – Всех пришлых жандармерия держит у себя в застенках. Их отправка куда-либо совершенно исключена.

– Значит всё напрасно? – Павел ощутил, как мир рухнул. Как рухнули все миры, которые были в этой проклятой Вселенной. Ещё ни разу в жизни он не испытывал такого феерического крушения надежд. Голова жутко разболелась, и он облокотился на колено, подпёр кулаком голову и застыл в такой позе, уставившись на круглый половик, что беспечно лежал под ногами.

– К сожалению, – снова развёл руками Ракитко. – Такие исследования, ещё раз повторяю, у нас не проводились.

– Ну а может, в каких-то других академиях занимаются чем подобным?

– В империи только одна академия. В Пруссии – возможно. Но насколько знаю – нет, не занимаются. Понимаете, общественность озабочена другим. Эти разрывы грозят страшной опасностью, по сравнению с которой ядерная война – так, детский лепет. Силы мирового научного сообщества направлены на то, чтобы привести в норму колебания материи. А потом, поймите же: сей феномен изучается менее тридцати лет. Это слишком мало для того, чтобы накопить серьёзную базу знаний в столь новой и неординарной сфере.

Жена академика ввалилась в комнату с подносом и, поставив его на тумбочку, наполнила две кружки из фарфорового чайничка, расписанного растительными узорами. Но Павлу сейчас было не до чая. «Я не хочу тут оставаться. Мне надо обратно» – вертелась в голове мысль.

– Но как же… – проговорил он, когда женщина ушла. – Как это могло произойти? Почему? Почему я здесь?

– Хороший вопрос, да, – Ракитко поправил очки. – Механизм переноса материальных объектов между пространственными вариациями до конца не изучен…

Учёный говорил долго. Половину терминов Павел не понимал, а остальное доходило с большим трудом из-за ужасной головной боли. Но основной смысл он всё же уловил.

Проблема искажений возникла после ядерной войны. В местах наиболее активных ударов постепенно стали появляться аномалии, которые учёные прозвали зонами пространственных искажений, сокращённо ЗПИ. Что там происходило, никто до сих пор не знал, ибо ни один человек, попавший туда, не вернулся. Вокруг ЗПИ формировались так называемые зоны нестабильного пространства – ЗНП. Старый город как раз находился в такой зоне. Пространственные искажения или разрывы представляли собой что-то вроде портала, открывающегося на короткое время между двумя пространственными вариациями. Почему соединились именно эти два мира, и существуют ли другие подобные вариации, никто не знал. Основное же беспокойство научного сообщества вызвало то, что, как оказалось, ЗПИ и ЗНП постоянно расширяются, а это значило, что рано или поздно вся планета станет одной большой аномалией, в которой сгинет всё человечество.

– Кстати! – вспомнил академик. – Вы же не рассказали, при каких обстоятельствах попали к нам. Какие события предшествовали вашему перемещению?

– Мне сложно говорить об этом. Я потерял близкого человека, – признался Павел.

– Ясно. Примите мои соболезнования. Понимаете, в чём дело: почти все опрошенные, а их было тридцать шесть человек, не считая вас, рассказывали о каких-либо серьёзных эмоциональных потрясениях, предшествующих перемещению. Один проиграл крупную сумму денег, другие перенесли смерть близких. Хотя… пятеро переместились сюда, будучи в сильном алкогольном опьянении.

– И как это связано?

– Может быть, никак. Сами понимаете, выборка невелика. Но есть гипотезы. Одна из них гласит, что искажения эти связаны с процессами в человеческой психике, что между материей, из которой соткана наша Вселенная, и разумом существует вполне конкретная связь. И возможно, не ядерные взрывы спровоцировали изменения в структуре пространства, а та боль, что испытали миллионы людей после Большой Войны. К сожалению, мы слишком мало знаем о душе, о разуме и о природе материи. Мало сведений, очень мало. И проверить гипотезу на данный момент просто не представляется возможным. Поэтому я и говорю: каждый прибывший из иной вариации – для нас величайшая ценность. Вы должны придти в академию. Ради науки, ради, можно сказать, человечества! – учёный говорил с жаром. Чувствовалось, что он жил своей работой, а Павлу всё это казалось сущей ерундой по сравнению собственным горем.

– Но какие-то же результаты вашей работы имеются?

– Да, есть. Например, мы смогли сконструировать прибор, реагирующий на близость искажений.

– Постойте, у меня же есть такой прибор.

Павел рассказал о встрече с работорговцем в руинах.

– Верно, такие датчики научились делать и бандиты, которые промышляют торговлей людьми, – сказал академик. – Если не затруднит, можете мне принести приборчик?

Тут Павла осенило:

– Постойте! Но ведь если мы знаем, где произойдёт искажение, если у нас есть прибор, способный определить нужное место, значит, всё-таки можно переместиться обратно?

– Гипотетически, да, но точность прибора низка. Можно засечь искажение, но пока будете искать его, оно исчезнет. Продолжительность искажений – несколько минут.

Павел почесал затылок. Задумался. Крах всех надежд – только так можно было назвать то, что он ощущал в настоящий момент. На подносе остывал чай, а Павел даже не притронулся к нему. Он устал. Устал от потрясений, которые обрушились на него в последнее время. Слишком много, слишком тяжело.

Некоторое время он таращился на облезлый паркет и половик под ногами, а потом, тяжело вздохнув, поднялся с кресла:

– Пойду, пожалуй. Спасибо, что выслушали.

– Да не за что, Павел. Я тоже был рад с вами пообщаться. Но вы всё-таки зайдите в наш отдел, когда всё уляжется. Как знать: а может, и правда, придумаем что-нибудь? Наука же не стоит на месте.

– Посмотрим, – проговорил Павел без особого энтузиазма. – Как получится.