Лихорадка уже отпустила, но ломота в суставах ещё давала о себе знать. С этой ломотой я и промучилась почти весь следующий день. Ко мне никто больше не заходил, но я ждала появления Шайны, уверенная, что она обязательно придёт, как обещала. Но Шайна всё не являлась, а время меж тем тянулось и тянулось, как резина, постепенно вызывая чувство тревоги.
Всё ли в порядки? Уж не случилось ли чего нехорошего?..
Я гнала от себя эти мысли, но они снова липли ко мне, точно назойливые мухи.
Наконец, раздался крип двери. Я подскочила на ноги, моментально позабыв о своём недуге, и чуть не рухнула — ноги едва дрожали, как у новорождённого телёнка. Шайна вошла, её лицо было бледнее обычного, а в руках — узелок, пахнущий хлебом.
— Мариса, собирайся, — сказала она, оглядываясь на дверь. — Хильда только что уехала по каким-то делам. Лучшего времени не будет. Надо бежать. Сейчас.
Я стиснула зубы. Всё-таки моё состояние ещё оставляло желать лучшего, но медлить не собиралась. Если сейчас действительно выдался шанс убраться подальше и увести с собой Лину, я это сделаю, чего бы мне ни стоило.
— А где Лина? — спросила я.
Шайна тем временем передала мне узелок. Я заглянула в него: кусок хлеба, сушёная рыба, фляга воды. Неплохой паёк для беглецов.
— Я проведу её к чёрному ходу, — ответила Шайна, помогая мне встать. — Ночью стража напьётся, пока Хильда в отъезде. Телега готова, я довезу вас до пасеки.
— Пасека?.. — я засомневалась. — А это точно хорошая идея?
— Точно, — Шайна кивнула. — Там никого не бывает, но есть какая-никакая хижина для жизни. А барон туда не суётся, считает, что мёд не стоит хлопот. Да через лес лишний раз никто не пойдёт ради заброшенных ульев.
— Хорошо, — сказала я, собираясь с духом. — Тогда пойдём.
Шайна вывела меня из сарая. Ночь была холодной, луна светила на головой, как громадный белый глаз без зрачка, веяло прохладой, и я куталась в шаль, которую мне дала Шайна. Мы крались вдоль стены имения, мимо конюшен, где фыркали лошади. Сердце колотилось, но я думала только о Лине. Шайна остановилась у низкой двери, заросшей плющом.
— Жди здесь, — шепнула она. — Я за Линой.
Я кивнула, прижавшись к стене.
Минуты тянулись, как часы. Что, если Хильда всё-таки не уехала или внезапно воротится? Или же кто-то из охраны что-нибудь заподозрит?..
Шайна вернулась, таща за руку девочку. Лина. Худенькая, с косичками, в рваном платье. Её глаза, огромные от страха, нашли мои, и волна облегчения накрыла меня так, что я едва не заплакала.
— Мариса! — пискнула она, бросаясь ко мне.
Я обняла её, чувствуя, как её дрожь проходит сквозь меня.
— Тише, милая, — шепнула я, гладя её волосы. — Всё будет хорошо.
— Хильда… она… — Лина всхлипнула, но Шайна шикнула:
— Потом! Бегом к телеге!
Мы добежали до конюшни, где стояла телега, укрытая сеном. Шайна помогла нам забраться, накрыв одеялом. Я прижимала Лину, чувствуя, как её сердце колотится. Телега тронулась, скрипя, и я покрепче сомкнула губы, чтобы не кашлять — лихорадка ещё держала за горло.
— Куда мы? — шепнула Лина, уткнувшись в меня.
— На пасеку, — ответила я. — Там безопасно.
— А пчёлы? Они не ужалят?
— Не ужалят, — я улыбнулась, хоть она не видела. — Пчёлы добрые, если их не злить. Как я.
Лина затихла. А я лежала и вслушивалась в ночь. Страх не отпускал. Хильда могла заметить пропажу. Но Шайна вела телегу уверенно, и я доверилась ей. Она рисковала всем — своей работой, своей безопасностью, может, даже жизнью. Почему? Из-за Лины, своей племянницы, дочери Эйлы, которую она не смогла спасти. Я чувствовала её боль, как свою. Потеря Сони разорвала моё сердце, и я знала, каково это — винить себя за то, что не защитила тех, кого любишь. Шайна была сильной, но её усталые глаза выдавали тоску. Я доверяла ей, но страх шептал: а что, если она ошиблась? Что, если пасека — не убежище, а ловушка?..
Телега скрипела, каждый ухаб отдавался болью в моих ноющих суставах, а сердце колотилось так, будто хотело переломать мне рёбра. Под грубым одеялом, укрытым сеном, мы были невидимы, но я чувствовала себя абсолютно беззащитной под взглядом луны, словно она могла выдать нас Хильде или барону.
Мои мысли путались. Я всё ещё не могла до конца поверить, что я теперь — Мариса Орвель, а не Марина Горохова. Память о моей доченьке, Соне, её заливистом смехе, её непослушных волосиках, вплеталась в образ Лины, и я цеплялась за это чувство, как за спасательный круг. Всё это не просто так, и я понимала, что, если уж судьба рспорядилась подобным образом, что дала мне вторую жизнь, значит, у меня точно есть миссия здесь, которую я обязана выполнить…
Телега внезапно качнулась, и я затаила дыхание. Кожа покрылась мурашками, и я крепче обняла Лину, словно могла укрыть её от всего мира.
— Всё будет хорошо, — шепнула я, больше для себя, чем для неё. Лина не ответила, но её пальцы сжали мою руку, и это придало мне сил.
Телега замедлилась, и я напряглась.
Шаги. Тяжёлые, мужские, с хрустом гравия под сапогами.
Мой пульс ускорился, кровь застучала в висках.
Кто это?.. Стража? Хильда?..
Я представила, как нас вытаскивают из телеги, как Хильда орёт, а Лину бьют… Мои ладони вспотели, несмотря на холод, и я стиснула зубы, чтобы не задрожать.
— Назовись! — рявкнул мужской голос, низкий и грубый, как рычание пса.
Телега остановилась, и я почувствовала, как Лина вздрогнула, уткнувшись лицом в моё плечо.
— Шайна Селиван, — ответила Шайна, её голос был спокойным, но я уловила в нём напряжение, как натянутая струна. — Везу дрова лесничему, по приказу барона.
Я затаила дыхание, молясь, чтобы охранник поверил. Мои лёгкие горели, требуя воздуха, но я боялась даже выдохнуть. Лина дрожала, её пальцы впились в мой рукав, и я гладила её спину, пытаясь успокоить, хотя сама была на грани паники.
Что, если он проверит телегу?.. Что, если заметит нас?..
Мысли вихрем кружились в голове, каждая хуже предыдущей. Желудок сжался, к горлу подкатил ком, и я зажмурилась, пытаясь отогнать самые худшие опасения, которое уже рисовало моё подсознание.
— Дрова? — в голосе охранника сквозило подозрение. — Посреди ночи? С каких пор барон так печётся о лечничем?
— Откуда же мне знать? — отрезала Шайна, добавив в голос лёгкую насмешку. — Я лишь исполняю то, что велено, а не задавать лишних вопросов. Чего и от тебя требуется. Или хочешь, чтобы я сказала барону, что ты задержал его приказ?
Я восхитилась её смелостью, но страх не отступал. Моя грудь сжималась, каждый звук — скрип телеги, шорох сена, фырканье лошади — казался предательским. Я представила лицо охранника: суровое, с холодными глазами, как у тех, кто не знает жалости. Может, он пьяный, как Шайна надеялась? Но его голос звучал трезво, и это пугало ещё больше.
Что, если он подкуплен Хильдой? Или просто любит власть? Я знала таких людей в своём мире — мелкие тираны, упивающиеся чужим страхом. Здесь, в этом суровом мире, они наверняка были не менее опасны.
— Не дерзи, женщина, — буркнул охранник, и я услышала, как он шагнул ближе. Сапоги хрустнули по гравию, и моё сердце пропустило удар. — Что там у тебя в телеге? Покажи.
Мир замер. Мои глаза распахнулись, хотя под одеялом была только тьма. Лина всхлипнула, и я прижала её сильнее, шепча одними губами: «Тише, тише». Мой страх стал осязаемым, как липкий сироп, заливающий лёгкие. Я не могла дышать, не могла думать.
Если он найдёт нас… Всё кончено. Лина попадёт к Хильде, а я… Я не знала, что со мной сделают, но воспоминания Марисы — боль, голод, крики Хильды — подсказывали, что ничего хорошего.
— Дрова, говорю же, — Шайна повысила голос, но я уловила в нём дрожь. — Хочешь копаться в щепках? Валяй, только барону потом сам объяснишь, почему задержал.
— Без тебя разберусь, — огрызнулся охранник. — Откинь сено. Живо.