Хозяйка медовых угодий

Глава 35.

Тревога, словно рой потревоженных пчёл, гудела в груди, но я твёрдо решила для себя: ярмарка — наш шанс, у меня нет права проявлять слабость и поддаваться страху. Мёд, добытый с таким трудом, — не просто сладость, а билет к свободе. Мы пойдём на ярмарку, и никто нас не остановит.

— Лина, милая, неси верёвку, — позвала я, вытирая пот со лба.

Утро было прохладным, но работа кипела вовсю. Мы с Линой весь вчерашний день мастерили маленькие сосуды для мёда. Глиняные горшки были слишком громоздкими и неудобными. В итоге мы с Линой слепили небольшие деревянные баночки с крышкой, куда помещалось ровно столько мёда, чтобы хватило на пробу или на лечебную ложку. Я стачивала края ножом, пока они не становились гладкими, а Лина обматывала их тонкой верёвкой, чтобы можно было повесить на шею или прицепить к поясу.

В каждую баночку помещалось не больше двух ложек мёда, но я знала: в этом мире, где засуха истощила поля, даже такая малость — роскошь. Мы залили мёд в двадцать таких баночек, аккуратно закупорив их кусочками коры, промазанной воском.

— Как у нас всё здорово получилось, Мариса! — радовалась Лина, любуясь проделанной нами работой.

Я улыбнулась малышке, соглашаясь с ней, а заодно отгоняя настырную тревогу. Мы и правда молодцы — уже проделали многое и останавливаться не планируем.

— Собирайся, милая, — сказала я. — Сегодня у нас большой день. Пора получить первые деньги за наши труды.

Мы сложили баночки в корзину, прикрыв их чистой тряпицей, и я взяла один горшок мёда, чтобы предлагать на пробу. Лина несла вторую корзину, где лежали несколько травяных саше — её рук дело. Она научилась зашивать сушёную фацелию в кусочки ткани, и я надеялась, что это тоже привлечёт покупателей. Моя холщовая рубаха была чистой, хоть и потрёпанной, а платье Лины было прилично застиранным, но я заштопала его и привела в порядок, насколько это было возможно. Мы не могли позволить себе выглядеть шикарно, но и совсем уж неопрятными грязнулями не должны были себя показывать. Наш внешний вид тоже важен. Пусть и не гламурный, зато прилежный.

Дорога до деревни заняла около часа. Тропинка вилась через лес, где ещё пахло утренней росой, а затем выходила на пыльный тракт, ведущий к площади. Я держала Лину за руку, чувствуя, как её пальцы дрожат от волнения. Или это мои дрожали? Может, и так. Вдалеке уже слышался гомон ярмарки — скрип телег, ржание лошадей, смех и выкрики торговцев.

Площадь была полна народу. Люди из окрестных деревень, а то и из дальних земель, толпились у прилавков, где лежали ткани, глиняная посуда, корзины с сушёной рыбой и редкими яблоками. Купцы в ярких кафтанах расхваливали товар, дети бегали под ногами, а где-то вдалеке играл скрипач, выводя тоскливую мелодию. Я выбрала место в углу площади, под старым дубом, где тень защищала от палящего солнца. Мы с Линой расстелили на земле кусок холста, разложили баночки с мёдом, саше и поставили горшок для пробы. Я вырезала деревянную ложку, чтобы давать людям попробовать, и Лина, сияя, тут же начала расхваливать:

— Мёд, целебный мёд! С фацелии, сладкий, как солнце! Подходите, пробуйте!

Её звонкий голосок привлекал внимание, и вскоре к нам начали подходить люди. Сначала робко, потом всё смелее. Старуха в платке, с корзиной яиц, прищурилась, глядя на баночки.

— Мёд, говоришь? — хмыкнула она. — Откуда мёд в такую засуху? Пчёлы небось передохли давно.

Я улыбнулась, стараясь говорить спокойно:

— Пчёлы живы, госпожа. Мы вырастили фацелию, и они собрали нектар. Попробуйте, сами убедитесь.

Я зачерпнула ложку мёда, протянув ей. Старуха недоверчиво лизнула, и её глаза расширились.

— Ох, и впрямь сладкий! — воскликнула она. — Словно цветы на языке! Сколько за баночку?

— Два медяка, — ответила я, чувствуя, как сердце стучит. Это была скромная цена, но я не хотела пугать людей дороговизной.

Старуха порылась в кошельке, выудила монеты и забрала баночку, бормоча, что такого мёда она не пробовала с детства. За ней подошёл кузнец, широкоплечий, с сажей на руках. Он попробовал мёд, крякнул от удовольствия и купил сразу две баночки — для жены и дочери.

Лина сияла, пересчитывая монеты, а я чувствовала, как беспокойство отступает, сменяясь радостью. Люди подходили, пробовали, хвалили. Некоторые брали саше, восхищаясь их ароматом. Купец в зелёном кафтане, приехавший из соседнего герцогства, заинтересовался горшком мёда.

— Как вам удалось? — спросил он, прищурившись. — Засуха же всё пожрала. Откуда цветы?

Я заколебалась, но решила говорить правду. Ложь могла обернуться против нас.

— Мы нашли забытый источник в лесу, — начала я, стараясь говорить уверенно. — Провели канал, чтобы поливать землю. Высадили фацелию, и пчёлы оживились. Это их труд, и наш.

Купец кивнул, но его взгляд стал цепким.

— Источник, говоришь? Хитро. А семена где взяли? Фацелия — не сорняк, её не найдёшь просто так.

Я почувствовала, как кровь прилила к щекам. Лина замерла, глядя на меня, и я поспешила ответить:

— Нам помогли… добрые люди. Подарили семена.

Толпа вокруг внезапно зашумела, люди переглядывались. Вдруг из гущи голосов вырвался резкий, мужской:

— Подарили, говоришь? А не из амбара ли барона Гельмута эти семена? Слыхал я, там пропажа была! И две девчонки сбежали — батрачка да девка малая. Уж не вы ли те самые воровки?

Моё сердце ухнуло в пятки. Я обернулась, пытаясь найти того, кто крикнул. Это был худой мужчина с редкой бородкой, в потрёпанной шляпе. Его глаза блестели недобро, и он ткнул пальцем в нашу сторону. Толпа загудела громче, люди начали оборачиваться, кто-то шептался, кто-то показывал на нас с Линой. Лина вцепилась в мою руку, её пальцы задрожали.

— Неправда! — воскликнула я, стараясь перекричать шум. — Мы ничего не крали! Клянусь!

Но голоса в толпе становились злее. Женщина с корзиной яиц, что недавно хвалила мёд, теперь смотрела с подозрением.

— Воровки! — крикнула она. — У барона семена пропали, а тут у них фацелия цветёт! Нечистое дело!

Лина всхлипнула, прижимаясь ко мне, и я обняла её, чувствуя, как гнев и страх борются внутри. Я хотела крикнуть, объяснить, но слова путались. Толпа напирала, кто-то уже требовал позвать стражу. Я заметила, как купец в зелёном кафтане отступил, словно не хотел ввязываться.

В этот момент раздался громкий голос, и толпа расступилась. Это был Брад, старейшина деревни, с длинной седой бородой и посохом, который он опустил на землю с тяжёлым стуком. Его глаза, острые, как у ястреба, обвели толпу, и шум начал стихать.

— Что за гвалт? — прогремел он. — Ярмарка — место для торговли, а не для свар! Что случилось?

Мужчина в шляпе шагнул вперёд, не убирая палец, направленный на нас.

— Эти девчонки — воровки! — заявил он. — Из амбара барона семена пропали, а у них фацелия цветёт! И сбежали они оттуда, слыхал я!

Брад нахмурился, переводя взгляд на меня. Я выпрямилась, держа Лину за плечи, и заговорила, стараясь, чтобы голос не дрожал:

— Мы не воровки, Брад. И семена не крали. А что до беглецов… Видно, у беглецов для побега имелись причины.

Брад пристально вгляделся в меня, как будто проверяя на ложь.

— В поместье барона разное творится, — сказал он медленно. — Беглецы там — не новость. Может, и так, что были у них причины бежать. Но воровство — дело низкое. Если семена краденые, то ворам не место на нашей земле.

Я открыла рот, чтобы возразить, но тут раздался ещё один голос — низкий, спокойный, но твёрдый, как удар молота:

— Семена не краденые. Я сам подарил их Марисе.

Толпа ахнула и расступилась. Ксавье шагнул вперёд, его высокая фигура возвышалась над людьми. Его рубаха была запыленной, волосы растрепались, но глаза горели решимостью. Он посмотрел на меня, и на миг мне показалось, что в его взгляде мелькнула тревога — за нас.

— Лесничий! — выкрикнул кто-то, и толпа зашепталась. Ксавье побаивались — его одиночество, его сила, слухи о нём делали его фигурой загадочной. Никто не решился спорить.

Брад прищурился, глядя на Ксавье.

— Значит, утверждаешь, что дал им семена? — спросил он.

— Да, — ответил Ксавье, не отводя взгляда. — Я нашёл старый мешок с фацелией в лесу, у заброшенной мельницы. Отдал Марисе, чтобы она оживила землю. Это правда.

Я затаила дыхание, чувствуя, как Лина прижимается ко мне сильнее. Ксавье лгал, и я это знала. Он брал вину на себя, защищая нас.

Брад помолчал, его взгляд скользнул от Ксавье к нам. Наконец кивнул.

— Если лесничий говорит, то я верю, — сказал он. — Но впредь будьте осторожны. Слухи — дело опасное.

Толпа начала расходиться, ворча, но уже без прежней злобы. Мужчина в шляпе сплюнул на землю, но отступил, не решаясь перечить. Купец в зелёном кафтане вернулся, купил горшок мёда, заплатив серебряную монету, и ушёл, не сказав ни слова. Ещё несколько человек подошли, купили баночки, но я чувствовала их настороженные взгляды. Лина молчала, пряча лицо в моём платье.

Когда солнце начало клониться к закату, мы собрали корзины. Выручка была скромной — пятнадцать медяков и одна серебряная монета, но это было больше, чем я смела надеяться. Я посмотрела на Ксавье, который помогал нам складывать холст.

— Спасибо, — тихо сказала я. — Если бы ты не пришёл…

Он покачал головой, прерывая меня:

— Не благодари.

Я хотела возразить, но заставила себя сомкнуть губы. Что-то в выражении лица Ксавье настораживало, а в голосе его сквозило нечто горькое. Потому я решила повременить с расспросами. Вместо этого я взяла Лину за руку, и мы пошли прочь от площади.