Хозяйка медовых угодий

Глава 20.

Он ещё раз проверил, как наложена повязка и, кажется, остался доволен. Затем встал и прошёлся по хижине, осматриваясь по сторонам. Я наблюдала за ним, не в силах отвести взгляд. Его спина оставалась прямой, даже когда он наклонялся, а манера говорить — чёткая, без грубости, свойственной крестьянам или слугам барона, — выдавала в нём человека, который не всегда был лесничим.

Кто же он на самом деле? И почему скрывается в лесу?..

Его острый взгляд скользнул по потрескавшимся стенам, замазанным глиной, по разваленной печи, по жёсткой лавке, служившей нам с Линой постелью. Брови Ксавье сдвинулись к переносице, но вслух он ничего не сказал.

— Спасибо, — тихо поблагодарила я, чувствуя, как неловкость сжимает горло. — Ты… спас мне жизнь.

Он посмотрел на меня, внимательно и беспристрастно.

— Не за что, — ответил, отводя взгляд. — Может, теперь я заслужил порцию правды?

— О чём ты? — спросила я, хотя и так уже поняла, на что он намекает.

— Ты не живёшь в деревне, хотя при первой встрече заверила меня в этом. И с тобой девочка, которая зовёт тебя по имени. Значит, не дочь. Кто же вы такие? И почему решили поселиться здесь?

Я замерла. Сердце пропустило удар. При этом пульс забарабанил по вискам, а мысли разбежались в разные стороны.

Ксавье вроде бы не угрожал, но он требовал правды. И, наверное, имел на это право.

Я сглотнула, пытаясь собраться с духом. Лгать человеку, который рисковал ради меня жизнью, было бы подлостью. Но и открыться полностью было страшно — что, если он донесёт барону? Что, если он не так прост, как кажется?

— Ксавье, — начала осторожно, — я… правда не из деревни. Мы с Линой сбежали. От барона Гельмута. Я когда-то работала здесь, на пасеке, а затем стала работать в его имении, когда началась засуха. А Лина… она сирота, её тоже держали в имении, заставляли работать. Хильда, экономка, била её, издевалась. Я не могла этого вынести. Мы ушли, чтобы начать новую жизнь.

Я замолчала, наблюдая за его реакцией. Лицо Ксавье оставалось непроницаемым, но он слушал внимательно, не перебивая. И я продолжила, чувствуя, как слова вырываются сами собой:

— Хочу восстановить пасеку. Посадить медоносы, вернуть пчёл. Мы с Линой можем жить здесь, если никто не узнает. Барону нет дела до этих угодий, они больше ничего не стоят. Но я знаю, что при должном уходе всё можно восстановить. Если постараться, если приложить усилия. И мы будем стараться. Только, прошу тебя, Ксавье, не говори никому. Не выдавай нас барону.

Он молчал, его взгляд скользил по хижине, задерживаясь на груде золы у печи, на скудных пожитках. Наконец, вздохнул, и его голос стал тише:

— Ты выбрала трудный путь, Мариса. Пасека… Это не просто цветы и пчёлы. Засуха истощила эти земли.

— Мы копаем канаву, — возразила я, чувствуя, как во мне вспыхивает упрямство. — Вода будет.

Ксавье посмотрел на меня, и в его глазах мелькнула тень удивления, смешанного с уважением.

— А ты упрямая, — сказал он, и уголок его губ дрогнул, будто он сдерживал улыбку. — Вот только иногда упрямство до добра не доводит.

Я нахмурилась:

— У меня нет иного выбора. Если нас найдут, а нас непременно когда-нибудь найдут, заставят вновь работать в имении на барона. И уже вряд ли появится ещё один шанс спастись. Нас сгноят на тяжёлой работе. Но если успеем запустить пасеку и снова получить мёд, сможем скопить денег и выкупить наш долг у барона — и мой, и Лины.

— В таких условиях, как здесь, — он указал жестом на хижину, — вы погибнете быстрее, чем осуществится этот план. А копать канаву с повёрнутой ногой не очень-то эффективно.

— Через пару дней поправлюсь, — твёрдо стояла я на своём. — И снова возьмусь за дело.

— А что ты будешь делать, если пересохнет и этот ручей? — спросил Ксавье. — От засухи пострадали многие источники воды.

Я открыла рот, собираясь возразить. Но внушительных аргументов у меня не нашлось.

Ксавье хмыкнул:

— Если так пойдёт, то эта засуха добьёт нас всех.

— Но ведь когда-то всё было иначе, — пробормотала я задумчиво. — Медовые угодья цвели и благоухали. Ты ведь лесничий, Ксавье. Ты наверняка задумывался, почему так случилось?

Он резко отвернулся, как будто я задела что-то, о чём он не хотел говорить.

— Понятия не имею, — отрезал Ксавье. — Не всё можно объяснить. А некоторые вещи вообще лучше не знать.

Я хотела поспорить с ним, но тут дверь скрипнула, и Лина вошла, держа в руках дымящуюся глиняную кружку. Запах мяты и ромашки наполнил хижину, мягкий и успокаивающий. Лина осторожно поставила кружку на лавку рядом со мной.

— Я сделала чай, — сказала она тихо. — И ещё… немного ягод осталось. Хочешь?

— Спасибо, милая, — улыбнулась я, беря кружку. Жар от глины согревал ладони, а аромат трав успокаивал. — Садись, выпьем вместе.

Я посмотрела на Ксавье, ожидая, что он тоже присоединится, однако лесничий лишь покачал головой.

— Мне пора, — сказал он, вставая. И я снова отметила, как грациозно он движется, несмотря на свой огромный рост. — Пейте чай. И… держитесь подальше от леса по ночам.

Ксавье направился к двери, но Лина вдруг вскочила, её лицо исказилось от страха.

— Ты не скажешь барону, правда? — выпалила она. — Не выдашь нас?

Ксавье остановился, посмотрел на неё, и его суровое лицо на миг смягчилось.

— Не скажу, — ответил он тихо. — Но будьте осторожны. Обе.

Он вышел, не оглядываясь, и дверь за ним скрипнула, закрываясь. Лина уставилась на меня.

— Он нас выдаст, — прошептала она. — Он работает на барона…

Я покачала головой, чувствуя странную уверенность, которой не находилось внятных объяснений.

— Если бы он хотел нас выдать, уже бы это сделал, — сказала я. — Он помог мне, Лина. Думаю, мы можем ему доверять. Хотя бы немного.

Лина не ответила. Она прижалась ко мне, и я обняла её.

— А как же твоя нога? Ты теперь не сможешь ходить?

— Скоро смогу. Не только ходить, но и бегать, и прыгать. Намного лучше, чем раньше.

Я улыбнулась, а Лина тихонько рассмеялась, прижимаясь ко мне ещё ближе.