Дни потянулись, как мёд из сот — медленно, тягуче, полные труда и тихой надежды. Прошло две недели с тех пор, как Ксавье ушёл, унеся с собой горшочек мёда для Шайны и обещание вернуться с правдой. Я старалась не ждать его, а заниматься другими делами — знала, что его «следы» могут увести далеко, — но его отсутствие оставляло в душе пустоту.
Чтобы заполнить её, я погрузилась в работу на пасеке. И прогресс был: мёд Марисы — мой мёд — становился известным не только в соседней деревне, но и во всём герцогстве. Слухи о целебном нектаре, который заживляет раны, прогоняет кашель и возвращает силы, разлетались по всей округе. Крестьяне из соседних сёл приходили пешком, купцы на телегах заезжали, даже стражники герцога однажды появились, купив несколько банок «для его светлости». Выручка росла: с двух медяков за крошечную баночку до серебряной монеты за целый горшок. Я копила каждую копейку, иногда пересчитывала и мечтала: ещё немного, и смогу пойти к барону.
Лина помогала, как могла, и её присутствие было как бальзам. В те дни она научилась делать свечи из воска — я показала ей, как растопить обрезки сот в котелке над огнём, добавить травы для аромата и залить в формы из глины.
— Мариса, смотри! — воскликнула она однажды, демонстрируя готовую свечу. — Она будет гореть и пахнуть, как наш луг!
Я улыбнулась, чувствуя, как сердце тает от её робкой улыбки — той самой, что напоминала Соню, но теперь была только Лининой, полной доверия и радости.
— Молодец, милая. Эти свечи мы продадим на рынке — они будут популярны.
Она кивнула, гордая, и мы вместе залили ещё партию, а затем отнесли остужаться в тени хижины. Её помощь радовала меня — не только делом, но и тем, как она расцветала.
Постепенно я расширяла посевы медоносов: сеяла лаванду и подсолнухи на новых участках, которые также орошались нашей сетью каналов. Семена, купленные на выручку, прорастали быстро — земля, напитанная водой, ожила, и зелёные ростки тянулись к солнцу, привлекая больше пчёл. Гудение стало громче, ульи наполнялись: я добавляла новые рамки, проверяя каждую на матку и личинок, подкармливала сиропом с травами. Пчёлы роились, создавали новые семьи, а я делила ульи, чтобы не потерять рой.
Крестьяне, видя мои успехи и благодарные за ирригацию, начали помогать: Эсмира приносила семена из своего огорода, Брад с сыновьями копали новые грядки, уплотняя землю глиной.
— Твои каналы спасли наши поля, — говорили они. — Теперь мы поможем тебе. Твои цветы — для всех пчёл, а мёд — для всех нас.
В следующие дни они приходили толпой: рыли траншеи для орошения новых участков, сажали клевер и лаванду, поливали из ведер. Земля преображалась — от сухой пустыни к зелёному ковру, и пчёлы кружили, собирая нектар, их гудение было как музыка надежды.
Однажды вечером, когда солнце клонилось к закату, окрашивая луг в розовое золото, Ксавье пришёл. Лина уже спала, утомлённая за целый день работы. Я сидела у костра, дышала воздухом, отдыхала и любовалась звёздами, когда услышала шаги. Он вышел из леса, его силуэт тёмный против заката выглядел громадным сгустком тьмы. Однако я не испугалась. Я… обрадовалась.
— Мариса, — сказал он тихо, садясь рядом. — Нужно поговорить.
Сердце забилось чаще — в его голосе была непривычная мягкость.
— Что-то случилось?
Он смотрел в огонь, его глаза отражали пламя.
— Я ухожу завтра. Надолго. След ведёт дальше, чем думал. Не знаю, когда вернусь… или вернусь ли. Но не хочу уходить, не объяснившись. Ты заслуживаешь правды.
Я замерла, чувствуя, как воздух густеет. Он взял мою руку — впервые так открыто.
— Я не просто лесничий, Мариса. Я — граф Ксавье фон Лир. Моя семья… они в столице, с землями и титулом. Но я выбрал лес, потому что барон… он виноват в смерти моей жены.
Слова повисли, как дым. Я сжала его руку, настороженная — граф? Почему-то меня это нисколько не удивило. Я ждала чего-то подобного. Однако равнодушной я тоже не осталась. Высокий статус пугал. Теперь я осознала насколько широка в самом деле пропасть между мной и Ксавье.
— Расскажи, — прошептала я.
Он вздохнул, его голос стал низким, полным боли.
— Мы были женаты недолго. Она ждала ребёнка, но роды пошли тяжело. Нужен был лекарь из герцогства. Но барон… он контролировал дороги, требовал пошлины за проезд. Жадность его слепа — он задержал лекаря, требуя лишние монеты, а когда тот прибыл, было поздно. Жена умерла, ребёнок с ней. Я винил себя — не защитил, не настоял. Ушёл в лес, чтобы забыть, но злость на Гельмута осталась. Поэтому ищу правду — чтобы наказать его, как он наказал меня.
Я молчала, чувствуя, как слёзы жгут глаза. Его боль эхом отозвалась во мне — возможно, я понимала Ксавье намного глубже, чем кто-либо.
— Спасибо, что открылся, Ксавье, — сказала я тихо. — Для меня это очень важно. Теперь понятно, отчего наши отношения настолько непросты… Мы ведь из совсем разных миров… Я ведь простая батрачка.
Ксавье сжал мою руку сильнее.
— Не для меня. Ты сильная, Мариса, но не всесильна. Я знаю, что тебя беспокоит. Ты боишься за Лину… И я предлагаю помощь — моя семья может выкупить девочку. Позволь…
Я прервала его и покачала головой:
— Нет. Я сделаю сама. Не хочу зависеть — ни от барона, ни от… знати. Спасибо, но я справлюсь.
Он кивнул, уважая мой выбор. Мы сидели молча, руки сплетены. Вечерний ветер шевелил волосы, костёр потрескивал, и я почувствовала прилив — тёплый, как мёд. Ксавье повернулся ко мне, его глаза потемнели, и я поддалась его порыву. Но в последний миг, лишь коснулась губами его щеки — солёной от пота, жёсткой от щетины. Поцелуй был лёгким, но полным невысказанного.
— Береги себя, — прошептала я.
Лесничий встал, сжив мою руку в последний раз, а затем отпустил.
— И ты. Я вернусь.
И ушёл в лес, его силуэт растворился в сумерках, оставив меня у костра — с теплом в сердце и тревогой в душе.