Хозяйка медовых угодий

Эпилог.

Десять лет пролетели, как рой пчёл, полные жизни и сладости. Я стояла на холме у края пасеки, ветерок шевелил мои волосы, теперь с лёгкой проседью, но всё ещё густые и длинные, заплетённые в простую косу.

Мне было... сколько? В этом теле — тридцать, но душа помнила сорок пять из прошлого мира, плюс эти десять лет здесь.

Да не важно. Возраст — всего лишь число. Самое главное — всегда в сердце.

Медовые угодья расстилались передо мной: золотые подсолнухи кланялись солнцу, фиолетовая лаванда колыхалась волнами, клевер розовел ковром, а фацелия добавляла голубых акцентов. Улья — теперь их было больше сотни — гудели симфонией труда, пчёлы носились, собирая нектар, который превратится в целебный мёд, известный по всему герцогству и даже за его пределами. «Медовая леди» — титул, данный герцогом Эдмундом, стал не просто званием, а легендой. Купцы из столицы приезжали еженедельно, забирая банки с мёдом. А я... я наконец-то нашла себя. Полностью, без остатка.

Вспоминая прошлое, я улыбнулась.

Тот дождливый день в Петербурге, когда я поскользнулась в погребе на даче, казался теперь далёким сном. Потеря Антона и Сони разбила меня тогда, оставив пустоту, которую я заполняла книгами в библиотеке и воспоминаниями о нашем саде с пчёлами. Но то падение не было концом. Оно стало переходом в этот мир — засушливый, жестокий под рукой барона Гельмута, но полный потенциала.

Проснувшись в теле Марисы, я сначала растерялась. Боль в теле, лихорадка, грубая Хильда с её побоями — всё это могло меня сломать. Но знания из прошлого — о пчеловодстве, травах, медоносах — стали моим оружием.

А потом появилась Лина — семилетняя сиротка с синяками от Хильды, племянница Шайны. Она напомнила мне Соню: те же косички, тот же любопытный взгляд. Защищать её стало моей миссией.

И, конечно, Ксавье... Ах, Ксавье. Сначала — молчаливый лесничий, вдовец с суровыми глазами, ставший на мою защиту. А потом он внезапно оказался настоящим графом…

Наша любовь росла постепенно, и зарождалась она в борьбе. А борьба эта была совсем нелёгкой: обвинения, пожары, мои страхи стать слишком зависимой от кого-то... Но каждый шаг — от первого урожая мёда до титула «Медовой леди» — укреплял меня, укреплял нас.

Я вспоминала, как колебалась перед предложением Ксавье, боясь утратить независимость. Но потом сомнения развеялись. Наша свадьба стала началом новой эры. Мы усыновили Лину официально, её происхождение от барона ушло в прошлое — Гельмут, лишённый влияния, исчез в ссылке. Шайна, верная подруга, помогала, а Элис, сестра Ксавье, оттаяла, приняв меня как сестру. Теперь, десять лет спустя, пасека процветала. Я управляла ею из поместья, но ездила туда почти ежедневно — на лошади или в повозке, с детьми.

Сегодня утро выдалось ясным, солнце золотило поля. Я спустилась с холма к ульям, где работники — теперь их было больше двух десятков — проверяли рамки. Молодой парень, сын Брада, старейшины деревни, надел сетку и дымарь.

— Леди Мариса, доброе утро, — сказал он, кланяясь. — Пчёлы активны сегодня. Смотрите, матка в этом улье отложила кучу яиц. Рой крепкий.

Я кивнула, надевая свою сетку — старую, потрёпанную, но самую любимую.

— Хорошо, Том. Давай проверим. Дымарь сначала — лёгкий дым, чтобы не паниковали. Рамку вынимай медленно, от края. Видишь? Здесь расплод — белые личинки, здоровые. А вот мёд — запечатанный, янтарный. Откачаем через неделю, когда подсолнухи отцветут.

Мы работали бок о бок: я показывала, как перенести рамку с расплодом в новый улей для деления роя, подкормить сиропом с мятой для силы. Процесс был отточен: дымарь успокаивал пчёл, ножом срезали забрус — восковую крышку сот, медогонка крутилась, выжимая мёд в бочки. Аромат стоял — сладкий, с нотками солнца и цветов.

Это был мой ритуал: каждый день — осмотр, полив полей из канала, который мы с Ксавье восстановили. Земли оживились: засуха ушла в прошлое, крестьяне сажали медоносы, их пасеки тоже множились.

Вернувшись в поместье к полудню, я услышала смех детей. Антон, наш сын, девяти лет, бегал по саду с деревянным мечом, стараясь подражать Ксавье. Тёмные волосы растрепались, глаза сияли озорством.

— Мама! Смотри, я — граф-воин! Защищаю пасеку от волков! — крикнул он, размахивая «мечо»".

Рядом Соня, семилетняя, с светлыми косичками, как у моей потерянной дочери, собирала цветы для венка.

— Мама, а можно мне с тобой на пасеку завтра? Я хочу помочь с ульями.

Я обняла их обоих, чувствуя тепло в груди.

— Конечно, звёздочка. Антон, ты будешь охранять, а Соня — кормить пчёл.

Ксавье вышел из дома — всё тот же сильный, с седеющими висками, но глаза всё также были полны любви. Он поцеловал меня в щёку, обнял за талию.

— Как пасека сегодня? — спросил он тихо, его голос — как всегда, действовал на меня успокаивающе.

— Процветает. Новый рой разделили, мёд зреет. А ты? Лес проверил?

— Да. Источник течёт чисто, канал в порядке. Всё, как мы мечтали. Мариса... эти десять лет — лучшие в моей жизни.

Я прижалась к нему, вспоминая нашу ночь после свадьбы, признания в любви, рождение Антона и Сони. Мы воспитывали их в любви: Ксавье учил Антона фехтованию и лесным тропам, я — Соню травам и пчеловодству. Они росли крепкими, любопытными, с радостью впитывая знания, которые мы им давали.

Лина — теперь семнадцатилетняя красавица, с длинными косами и уверенной улыбкой — вышла из мастерской, которую мы специально для неё построили неподалёку от поместья. Она открыла её два года назад: лавандовая мастерская, где создавала саше, масла, свечи. Идея родилась из её детских фантазий — тех саше, что некогда растопили сердце Элис.

— Мама, папа! Смотрите, новый заказ из столицы — сто саше с лавандой и мятой для сна. И масла — для ванн, целебные. Шайна помогла дистиллировать.

Шайна вышла следом — ей было около пятидесяти, но она держалась бодро, живя в домике при мастерской. Она давно и прочно стала частью нашей дружной семьи.

— Ох, Лина, ты мастерица, — сказала Шайна, вытирая руки о передник. — Я научила тебя стежкам, но ты превзошла. А масло... мы дистиллировали вчера: лаванду собрали свежую, залили маслом-основой, нагрели на пару. Аромат — чистый, успокаивающий. Для герцога — специальный флакон.

Лина обняла меня.

— Мама, без твоей пасеки не было бы лаванды. Ты научила меня всему: сажать, собирать, сушить. Помнишь, как в детстве я шила первое саше? Для тёти Элис.

— Помню, милая. Ты была напуганной сироткой, а теперь — хозяйка мастерской. Горжусь тобой.

Мы сели за стол в саду. Дети болтали: Антон о приключениях, Соня о пчёлах.

— Папа, расскажи, как ты спас маму от дикого кабана! — попросил Антон.

Ксавье улыбнулся.

— Давно это было… — начал он, но долго томить не стал, и рассказ, уже слышанный всеми сотню раз, снова зазвучал за столом.

Обед перешёл в воспоминаниях: о борьбе с засухой, раскрытии заговора, пожаре Хильды — она, говорят, ушла в другой край, нашла покой. Герцог слал письма: регион процветал благодаря орошению и мёду.

После обеда мы пошли в мастерскую Лины — небольшое здание с полками, заставленными банками масел, саше, свечами. Процесс был отлажен: лаванду сушили пучками под крышей, потом измельчали, набивали в мешочки из льна, сшитые аккуратными стежками. Для масел — дистилляция: цветы в котле, пар поднимался, конденсировался в эссенцию.

— Вот, мама, попробуй новое масло — лаванда с ромашкой, для доброго сна, — сказала Лина, капая на запястье. Аромат разнёсся свежий и успокаивающий.

— Чудесно. Ты расширяешь ассортимент. Так держать, доченька.

Вечером, когда дети уснули, мы с Ксавье вышли на балкон. Звёзды сияли, поля темнели, но гудение пчёл доносилось эхом.

— Мариса... — прошептал он, обнимая меня. — Десять лет. От батрачки к леди. От потери к семье. Ты — сердце всего этого.

Я прижалась к его, слёзы радости навернулись непрошено.

— Без тебя ничего этого бы не было.

Мы поцеловались под звёздами — нежно, как в первый раз. Жизнь расцвела, как мои поля. И знала, что цвести им предстоит ещё долго-долго, потому что именно любовь давала мне силы, любовь, соединившая нас с Ксавье навсегда.