Хозяйка медовых угодий

Глава 39.

Вечер опустился на медовые угодья, окутав зеленеющий простор мягким полумраком. Солнце скрылось за холмами, оставив небо в оттенках индиго и золота, а воздух наполнился ароматом расцветающей фацелии — сладким, с лёгкой терпкостью, что привлекала пчёл даже в сумерках.

Я стояла возле ульев, только-только закончив проверять последние рамки: воск был тёплым на ощупь, мёд набухал в сотах, золотистый и густой, обещая хороший сбор на завтра. Лина бегала рядом, собирая сухие стебли для новых корзин, её косички подпрыгивали в такт прыжкам, а смех эхом разносился по лугу — чистый, как лесной ручей, чья вода питала отныне не только нашу пасеку, но две деревушки рядом. Теперь моя воспитанница больше не была той запуганной девочкой, что когда-то бежала вместе со мной из имения барона; здесь, на пасеке, Лина расцветала, как мои медоносы, и её робкая улыбка грела мне душу сильнее любого костра, теплее солнечного света.

— Мариса, смотри! — крикнула она, поднимая над головой корзину, полную сот. — Эта для свечей! Завтра сделаем новую партию, да?

Я улыбнулась:

— Конечно, милая. И добавим лаванду — чтобы пахли, как наш луг. А сейчас иди, помой руки, ужин готов.

Она кивнула и побежала к ведру с водой у хижины.

смотрела на неё, а сама думала о Ксавье — очень надеялась, что он скоро вернётся с новостями о Шайне или бароне. И тогда мы снова сможем поговорить по душам. Ксавье уже сделал первый шаг — отрыл часть своего прошлого. Возможно, в следующий раз ему будет ещё проще приоткрыть тайную завесу своей личности. И, кто знает, может, мне тоже удастся рассказать ему о своём прошлом, не только в этом мире, но в предыдущем?..

А пока же мы с Линой держались, расширяя пасеку, продавая мёд, копили монеты. Свобода Лины была близка — ещё немного, и я смогу выкупить её свободу, и свою заодно.

Ужин был простым: похлёбка из овощей с солониной и с куском хлеба от Эсмиры. Мы ели на улице у костра. Вечера были тёплыми, а в хижине становилось порой душновато. Ночь сгущалась, звёзды зажигались на небосклоне, и я уже думала уложить Лину в кровать, когда услышала шорох. Не ветер — шаги, тяжёлые, множественные, бьющие по земле, точно военные барабаны.

— Лина, внутрь! — шепнула я резко, вставая. Сердце ухнуло — это не Ксавье, не крестьяне. Шаги приближались с края луга, где начинался лес.

Малышка замерла, глаза расширились от страха, но, к счастью, быстро очнулась и юркнула в хижину. Я схватила палку, которой прежде шевелила костёр, и вся напряглась, вглядываясь в темноту.

Фигуры вынырнули из темноты: четверо мужчин, высоких, в грубой одежде, лица скрыты мешками с прорезями для глаз. В руках — факелы и дубины, один из них нёс топор. Они шли молча, целенаправленно, словно выбрали цель давно и заранее — даже не побоялись явиться почти без всякой секретности.

— Ни шагу вперёд! — крикнула я, голос дрожал, но я стояла твёрдо. — Это моя земля! Уходите!

Их предводитель — высокий, с широкими плечами — хохотнул под мешком, его голос послышался глухим и искажённым:

— Твоя земля? — усмехнулся он. — Барон говорит иначе. Ты — беглая, девка. А пасека эта — его. Жги!

Двое с факелами бросились к грядкам — к моим медоносам, к фацелии и клеверу, что я сажала неделями. Пламя взвилось, лизнув сухие стебли, и запах горелой травы ударил в нос. Я кинулась к ним, размахивая палкой.

— Нет! Остановитесь! — заорала я, ударив одного по руке.

Факел упал, но второй уже поджигал ульи. Пчёлы загудели в панике, вылетая роем, но огонь распространялся, пожирая воск и дерево.

Предводитель схватил меня за руку, его хватка была железной.

— А ты пойдёшь с нами. И девчонка твоя. Хильда ждёт.

Лина! Я вырвалась, пнула его в колено, и он зарычал, но третий бандит уже ломился в хижину. Дверь скрипнула, и я услышала крик Лины — пронзительный, полный ужаса.

— Беги, Лина! Беги в деревню! — заорала я, бросаясь к хижине.

Но предводитель повалил меня на землю, придавив коленом. Земля была холодной, пыльной, и я задыхалась, царапая его руки.

Из хижины выскочила Лина — маленькая тень в ночной рубашке, — увернулась от бандита и помчалась по лугу, в сторону деревни.

— Помогите! Помогите! Напали! — кричала она набегу, её голосок эхом разнёсся в ночи.

Бандит погнался было за ней, но тут же споткнулся о корень, грязно выругался, а потом сплюнул и, похоже, передумал догонять.

— Чёртова девчонка! — зарычал предводитель, вставая и связывая мне руки верёвкой. — Ладно, с мелкой потом разберёмся. Хватай эту, и жги остальное!

Огонь пожирал пасеку: грядки чадили, ульи трещали, пчёлы в агонии кружили в дыму. Я боролась, кусаясь и царапаясь, но их было трое на меня — они скрутили, заткнули рот тряпкой, и мир поплыл от боли в запястьях.

«Линочка, беги быстрее…» — думала я, в то время как слёзы текли по щекам.

Неужели это конец? После всего пройденного, вот так — за секунду всё погибнет?

Неужели… Неужели всё пропало?..

И вдруг ночь ожила: крики издалека, топот ног.

— Эй?! Эй!!! Что там горит? На пасеке! Скорее! — раздались голоса крестьян.

Факелы замелькали на склонах холма, отделявшего поселение от медовых угодий, люди бежали — Эсмира с палкой, Брад с вилами, Ноя и другие сельчане.

Бандиты замерли, но предводитель зарычал:

— Быстрее! Хватайте её и уходим!

Они потащили меня к лошадям, привязанным у леса, но крестьяне были близко. Брад, запыхавшийся, но яростный, подлетел первым, схватил предводителя за рукав.

— Стой, подлец! Вы что ж творите-то, а?! — заорал он, сдергивая мешок с головы бандита.

Лицо открылось — молодое, с рыжей бородкой, знакомое.

Рик, сын кузнеца, парень лет двадцати. Всего пару недель назад он был одним из тех, кто помогал копать оросительные каналы...

— Рик? Ты? — ахнул Брад, отступая.

Крестьяне замерли, факелы осветили его лицо — виноватое, но упрямое.

— Старейшина… — пробормотал Рик, отводя глаза. — Ничего личного… Просто… работа.

Брад схватил его за грудки, тряхнул, что есть сил.

— Работа? Жечь пасеку, хватать беззащитную женщину? Что за работа такая?! Что на тебя нашло, парень? Твой отец вкалывал честно всю жизнь, а ты — в разбойники решил податься?!

Рик вырвался, его лицо исказилось злостью.

— Вот именно, что вкалывал! — закричал он разъярённо. — Отец горбатился в кузне, кашлял сажей, а что в итоге получил? Нищету! А за эту девку, — он ткнул пальцем в меня, — Хильда обещала кучу денег. Большие деньжищи! Мне надоело горбатиться, как отец. Хочу жить, а не выживать. Вот и решил — быстро заработать, и всё!

Крестьяне зароптали:

— Предатель!

— Тьфу на тебя!

— Сын кузнеца — и такое?!

Однако их возмущение ничем не помешало. Бандиты уже тащили меня дальше. Эсмира попыталась заступиться.

— Отпустите её! — она ринулась вперёд. Её слова попросту проигнорировали. Гады, тащившие меня, просто отпихнули пожилую женщину плечом.

Кто-то бросил камень в них, попав в плечо одному, и стычка вспыхнула: Брад ударил Рика вилами по ноге, тот завыл, но другие бандиты оттеснили толпу, размахивая дубинами.

— Уходим! — заорал Рик, хромая.

Меня закинули на лошадь, как мешок, и галопом унесли в ночь. Последнее, что я увидела — Лину в объятиях Эсмиры, её слёзы блестели в свете факелов.

— Мариса! Мариса! — кричала она, но голос уже затихал вдали.

Дорога к имению барона была кошмаром: тряска на лошади, верёвки врезались в кожу, рот болел от кляпа. Бандиты ехали молча, только Рик ругался, сетуя на повреждённую ногу.

— Старик меня подрезал, сволочь, — шипел он.

Ночь казалась вечной, но наконец показались огни имения — тёмный силуэт замка, с башнями, впившимися в небо, как когти.

Меня скинули с лошади во дворе, где ждали стражники барона — грубые, в кожаных доспехах.

— Хорошая работа, — буркнул один, отсчитывая монеты Рику.

Тот схватил кошель и, хромая, ушёл, даже ни разу не глянул в мою сторону. А меня потащили дальше в подвал — тюрьму, сырую и холодную, с запахом плесени и страха. Цепи лязгнули, кляп вынули, но руки оставили связанными. Дверь захлопнулась, и я осталась в темноте, слёзы текли по лицу.

— Как же так?.. Лина… Всё пропало… — шептала я, сворачиваясь на соломе и до сих пор не веря, что всё это случилось на самом деле.

Тут дверь скрипнула снова, и вошла она — Хильда. Её лицо, сморщенное, как сушёное яблоко, осветилось факелом, глаза блестели злобой. Она стояла надо мной, уперев руки в бока, и её голос походил шипение змеи.

— Ну вот и свиделись, беглянка, — прошипела она, пнув меня ногой в бок. Боль прострелила, но я стиснула зубы. — Думала, удрала? Пасеку завела, цветочки растишь? Горят твои цветочки, пчёлы сдохли, а девчонка… о, мы и её найдём. Барон велел — вернуть обеих.

Я подняла голову, глядя на неё с ненавистью.

— Ты… подослала их. Зачем? Что мы тебе сделали?

Она захохотала, звук эхом отразился от стен.

— Сделали? Ты украла Лину, унизила меня перед бароном! Я — экономка, а ты — грязная батрачка — осмелилась бежать? Теперь сгниёшь здесь. Барон продаст тебя в шахты, или того хуже — куда-нибудь в бордель соседнего герцогства. А Лина… о, она вернётся в сарай, будет драить полы, пока не сломается, как её мать. Я о ней лично позабочусь. Будь покойна! Она отработает каждую секунду своего побега.

Хильда наклонилась ближе, её дыхание пахло луком и злобой, а затем плюнула мне в лицо.

— Молись, девка. Твои дни сочтены. Никто тебе не поможет. Ты — ничто.

Дверь захлопнулась, оставив меня в темноте. Я свернулась, слёзы текли по щекам, но внутри горела ярость.

«Лина в безопасности, — твердила я себе, стараясь успокоиться, — она с Эсмирой и Брадом. Они приглядят. А я… выдержу. Я всё выдержу. Этим негодяям меня не сломить».

Но всё это были лишь пустые надежды. Горькая правда состояла в том, что положение моё незавидно, и действительно вряд ли кто-то сумеет мне помочь.