Грибификация: Легенды Ледовласого

Эпилог II

Министр научного атеизма Запобедов с ужасом смотрел на нежданных гостей, за их спинами в прихожей чернел проем от сорванной с петель взрывом двери квартиры.

Телохранитель Леня потянулся к внутреннему карману собственного пиджака, но темноволосый сармат приставил кривую саблю ему к горлу:

— Все правильно, парень. Ствол достань и положи... Да вот сюда в винегрет и положи.

Леня так и сделал, и заботливо приготовленный Любой винегрет украсился пистолетом Макарова.

Запобедов знал обоих налетчиков, хотя и не лично.

Высокого сармата звали Эль-Джионозов. Эль-Джионозов имел характерный для сарматов чуть темноватый цвет лица, лицо украшали щегольские усы и пронзительные черные глаза. В его чертах было нечто аристократическое, как у офицера царской армии. Но больше всего Эль-Джионозов был похож на влиятельного сицилийского мафиози из американских кинофильмов.

Это впечатление усугублялось одеждой Эль-Джионозова, на нем были безупречный костюм, длинный черный плащ и широкополая шляпа. Золоченая сабля в руках Эль-Джионозова парадоксально сочеталась с этим нарядом, делая облик сармата еще более зловещим.

Эль-Джионозов был полковником ВВС, прославленным героем Афганской войны, а в настоящее время занимал должность командира авиаполка где-то в Белоруссии.

Второй налетчик, тот самый, который приставил саблю Леониду к горлу, был невысок ростом и совсем не похож на сармата. Он скорее напоминал скандинавского профессора. Его чисто выбритое лицо было серого нездорового цвета, какой обычно бывает у заядлых курильщиков, волосы были черными, как смоль.

На налетчике были синий костюм и черная кожаная куртка. Взгляд у него был стремительным и хитрым. Он все время щурился, и в его прищуре было что-то недоброе. Этого налетчика звали Шах-Ирридиев. Он был крупным партийцем, депутатом Верховного Совета СССР и одновременно главой Сарматской АССР.

Таким образом, Шах-Ирридиев занимал ту же должность, что и Запобедов почти полвека назад. Это делало Шах-Ирридиева в некотором роде коллегой Запобедова, кроме того Шах-Ирридиев выглядел гораздо менее зловеще, чем его напарник, поэтому Запобедов решил говорить именно с ним.

— Товарищи! Что происходит? — спросил министр научного атеизма, обращаясь к Шах-Ирридиеву и пытаясь придать твердость собственному голосу.

— Как что? — удивился Шах-Ирридиев, — Разве у вас сегодня не юбилей? Вам же вроде восемьдесят стукнуло. Вот мы и пришли поздравить старого партийца с праздником. Поздравляем вас от всей души, Геннадий Дмитриевич! Счастья вам, долголетия и большого карьерного роста! Он, кстати, у вас будет сегодня же, причем, самый стремительный в истории СССР. Вся Сарматская республика шлет вам искренние поздравления, несмотря на то, что вы пятьдесят лет назад ее... кхм... ликвидировали. С праздником! Блин, а можно я закурю?

Не дожидаясь разрешения хозяина, Шах-Ирридиев извлек из кармана куртки набитую табаком дорогую лакированную трубку, зажег ее спичкой и закурил, наполнив густым дымом квартиру министра, хотя Запобедов строжайше запрещал курить в своем жилище.

Министр закашлялся, но все-таки смог выдавить из себя:

— Спасибо, товарищи... Но ведь дверь... Зачем так... Постучали бы, я всегда рад гостям...

— Есть мнение, что это ты сейчас рад, когда мы уже вошли, — без обиняков объяснил Шах-Ирридиев, — А если бы мы постучали — ты бы был ни фига не рад. Вероятно, даже не открыл бы. Кроме того, мы хотели обставить свое появление максимально эффектно. Дело в том, что наш Босс больше всего ценит мощь и натиск. Вот мы тебе и продемонстрировали мощь нашего натиска, на примере двери, так сказать...

— Ну хватит, — жестко перебил Шах-Ирридиева его напарник Эль-Джионозов, в отличии от Шах-Ирридиева он говорил с легким сарматским акцентом, — Я вынужден попросить женщин покинуть помещение. Нам нужно поговорить с министром.

Жена Запобедова Валя ахнула, кухарка Люба насупилась и произнесла:

— А вы его убьете?

— Хотелось бы обойтись без этого, — ответил Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой, — Но если будет непослушным — обязательно убьем. А что?

— А то! — дерзко сказала Люба, — Он вообще-то мне платит девятьсот рублей в месяц, еще и карточки на мясо, мыло и одежду дает! Я не дам вам убить министра, бандиты, убирайтесь прочь, а то я сейчас в вас вот этим блюдом швырну.

Люба совсем помрачнела, поправила свой белоснежный передник, оттолкнула растерянного телохранителя Леню и решительно встала между сарматами и министром, заслонив собой Запобедова. Ее длинная черная коса угрожающе раскачивалась, Запобедов посмотрел на девушку с восхищением.

Вот она верность заветам Ленина! Вот оно самопожертвование ради высшей цели!

А он еще ругал современную молодежь, министру даже стало стыдно. А еще Запобедов вдруг вспомнил, что у Леонида был в другом кармане второй пистолет. Первый пистолет телохранителя лежал в винегрете, но второй все еще должен быть у него.

Вот бы Леня сейчас собрался с духом, вынул оружие и перестрелял незваных гостей. Момент для этого был подходящий. Но Леня растерялся и то ли забыл про второй пистолет, то ли просто боялся его выхватить.

Шах-Ирридиев расхохотался, Эль-Джионозов вяло улыбнулся.

— Вот это да! — сказал Шах-Ирридиев, разглядывая свирепую Любу, — А Карл Маркс учил нас, что угнетенные должны радоваться свержению угнетателей. Совсем дурак, да? — Шах-Ирридиев весело подмигнул грозной Любе, — А вот у нас в Советской России кухарки защищают министров. И учение Карла Маркса тут не работает. Ой, все! Девушка, не смотрите на меня так, а то я сейчас обмочусь от ужаса. А если вам так дороги рубли и талоны — можете перед тем, как уйдете, взять из квартиры министра все, что хотите. Так сказать, произвести экспроприацию в интересах рабочего класса. Думаю, министр не обидится, он ведь любит экспроприации и рабочий класс. Да, Запобедов?

— Любочка никогда такого не сделает! — уверенно заявил министр, — Разве вы не понимаете, что для нее дело не в рублях? Защитить партийное руководство от бандитов вроде вас — долг каждого советского человека! Собственно, зачем вы сюда ворвались, товарищи? Если грабить...

— Что, вообще что угодно могу взять? — с сомнением перебила Люба.

— Ну конечно! — заверил ее Шах-Ирридиев, — Только министра нам оставь. Мы собственно за ним и пришли. А остальное можешь забирать смело, министру оно больше не понадобиться. Дело в том, что министр сейчас поедет на встречу с журналистами, а потом он поедет в тюрьму. А если будет сопротивляться — поедет прямиком в морг.

Так что, начинка любимой квартирки ему уже точно не понадобится. И, кстати, забери заодно его жену, нам она сейчас ни к чему. А вы не переживайте, Запобедов, ваша Валя придет вас навестить в тюрьму. Или в морг. Но в любом случае с ней ничего не случится. Мы, сарматы, никогда не применяем насилие в отношении женщин. Запрещено традицией.

Запобедов с надеждой посмотрел на Любу, точнее на ее длинную черную косу, потому что девушка стояла к нему спиной. Но Люба вдруг резким движением сорвала с себя белоснежный передник и выбежала из комнаты. Спустя несколько мгновений она вбежала назад с большим мешком картошки, который она взяла из кладовки.

Запобедов надеялся, что Люба сейчас начнет сражаться с сарматами мешком картошки, но вместо этого девушка вытряхнула картошку и грязь из мешка прямо на персидский ковер министра, а потом бросилась к серванту и стала набивать мешок хрусталем.

— Ты только Сталина не трогай, — посоветовал ей Шах-Ирридиев, указав на бюст вождя на полке, — А то без Сталина министр сдохнет от тоски. А Босс сказал, что он нам нужен живым.

Запобедов с ужасом смотрел, как исчезают в мешке его сервизы, бокалы, столовое серебро и даже коллекция древних сарматских монет, которые он собирал еще будучи главой Сарматской АССР.

Эль-Джионозов гадливо поморщился и прокаркал несколько слов по-сарматски. Судя по всему, грабеж ему тоже не нравился. Но Шах-Ирридиев лишь пожал плечами и затянулся своей трубкой.

— Ты чего такой кислый, министр? — осведомился он у Запобедова, — Неприятно, когда тебя грабят, да? А вот мою семью в сорок третьем ты отправил в Среднюю Азию вообще без вещей, разрешил взять только одежду, которая на нас в тот момент была и еще еды на два дня. Хотя ехали мы не два дня, а целый месяц.

Я вот не пойму, ты считать что ли не умеешь, а, Запобедов? Вон, свои сервизы вроде хорошо считаешь, а жратву для депортированных высчитать не можешь... А наш дом, в котором моя семья жила с восемнадцатого века, кстати, разграбили сразу после высылки, а потом снесли. Вернувшись в пятьдесят восьмом, мы даже того места, где он раньше стоял, не нашли...

— А можно я медальки возьму? — перебила Люба, — Они же дорого стоят?

— Как же... Это мои... И папины... — попытался протестовать министр. Это уже слишком. Все было так странно и страшно, а ведь у него сегодня юбилей, и все вроде было так хорошо. Он же уже старенький, почти пенсионер...

— Забирай, — махнул рукой Шах-Ирридиев.

— Нет, — твердо сказал Эль-Джионозов, — Награды отца Запобедова не смей трогать, он их получил на войне, сражаясь с врагом. А вот награды самого министра, которые ему дали за убийство сарматских женщин и детей, можешь забрать.

Запобедов рассвирепел:

— Не трогай, сука! Убийство? Какое еще убийство...

— Ну а как это называется? — равнодушно пожал плечами Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой, — Четверть высланных умерла в первый год после депортации от голода и болезней. Мы же сарматы, мы привыкли жить в мягком климате, на хуторах. А ты нас запихал в колхозы в Средней Азии, и заставил там пахать без зачета трудодней и выходных. И мы от такого немножко повымерли. Так что ты, Запобедов, можешь собой гордиться, ты наш советский Гиммлер по сути.

— Не смейте трогать мой орден! — закричал Запобедов, — Да как вы смеете, щеглы? Такая была ситуация в стране! Я ветеран!

Шах-Ирридиев извлек из винегрета пистолет Леонида, очистил его от налипшей свеклы и картошки, а потом протянул Запобедову:

— Держи. Раз ты такой злой — можешь меня застрелить. Разрешаю.

Министр некоторое время тупо смотрел на оружие, а потом схватил его, направил на Шах-Ирридиева и нажал на спуск. Но выстрела не произошло.

— Бэм! — сказал Шах-Ирридиев, отбирая у министра пистолет и аккуратно кладя его обратно в винегрет, — Дело в том, что ты не дослал патрон в патронник, Запобедов. А, кстати, объясни нам всем, пожалуйста, почему орденоносный ветеран войны не умеет пользоваться пистолетом?

— Я... — задохнулся от гнева министр, — Я... Я обеспечивал безопасность фронта от засевших в тылу сарматских националистов, сотрудничавших с оккупантами!

— Эвоно как, — кивнул Шах-Ирридиев, — С оккупантами. А тот факт, что сарматы вообще не были в оккупации, потому что немцы не дошли до нас две тысячи километров, тебя не смущает, нет?

— Не были, но хотели быть! — заорал Запобедов, — Сотрудничали! Был даже Сарматский Легион СС!

— Ага, — согласился Шах-Ирридиев, — Был. Только он был на бумаге, и служило в нем ровно пять сарматов, и те все граждане Германии. Но это все к делу не относится. Ты лучше нам объясни, как ветеран войны может не уметь пользоваться пистолетом?

— Я болен! — снова задохнулся от гнева министр, — У меня диабет! Я просился на фронт, но меня не взяли, направили на партийную руководящую должность, чтобы я мог принести больше пользы отечеству...

— Ого, и дожил до восьмидесяти с диабетом, причем заболев еще в юности? — добродушно перебил Шах-Ирридиев, — Надо же. Врачи всего мира рукоплещут. Инсулин.

— Что? — не понял Запобедов.

— Я говорю, инсулин покажи. Ампулу, — так же добродушно попросил Шах-Ирридиев, — Все диабетики сидят на инсулине, это даже я знаю, хоть и не врач.

— У меня стойкая ремиссия, — твердо ответил министр, — И вообще по какому праву...

— У тебя с 1941 года ремиссия, блин! — неожиданно вышел из себя Шах-Ирридиев, но тут же успокоился, потом вынул из кармана куртки пачку бумаг и швырнул ее на праздничный стол, прямо на бутерброды с черной икрой, — Вот карточка на тебя из КГБ, а вот — из Минздрава. Конкретно диабет тебя мучил только однажды в жизни в 1941 году, когда тебе позарез надо было отмазаться от фронта.

И твои кореша в ЦК тебе, разумеется, помогли. Как не помочь старому другу? А еще больше наверное помог батя, соратник самого Калинина. Только вот даже твой батя на фронт поехал, хоть ему и было уже пятьдесят, хоть и поехал он в комиссарско-штабной должности. А ты тем временем занимался массовыми убийствами собственных граждан в тылу.

Диабет у него, блин. Самый атипичный в мире диабет, обостряется только накануне мировых войн. А знаешь, кто настоящий ветеран войны, Запобедов? Вот, например, отец Эль-Джионозова. Видишь, как сам Эль-Джионозов на тебя недобро смотрит? Это потому что его батя-летчик воевал с июня сорок первого и до самого апреля 1943, когда его сняли с фронта, уволили с военной службы и отправили как сармата в Среднюю Азию, где он умер год спустя от тифа.

И у него тоже были награды, Запобедов. Но только полученные на войне, а не за массовые убийства женщин и детей в тылу, как у тебя.

Совсем расстроившись, Шах-Ирридиев взял наполненный «Хванчкарой» нетронутый бокал министра и залпом выпил.

Люба продолжала набивать мешок из-под картошки и звенеть хрусталем, в серванте уже почти ничего не осталось, кроме отцовских наград и бюста Сталина.

Жена министра Валя плакала, сидя за столом и обхватив руками голову. Леонид все еще стоял весь белый, второй пистолет он так и не выхватил.

Эль-Джионозов отставил от стола стул и сел возле двери, положив саблю себе на колени. Министр уже ничего не понимал, все было как во сне, жизнь и реальность ускользали от него.

— Леонид, пожалуйста... — умоляюще попросил он.

Телохранитель вдруг действительно встрепенулся, но сделал он совсем не то, что хотел от него министр. Леонид решительно шагнул, но не к сарматам, а к Любе. Он схватил девушку за руку, как раз взявшую сувенирную тарелочку из Праги.

— Я не позволю грабить собственность товарища министра, — заявил Леонид.

Сарматы наблюдали за сценой с вялым интересом. Люба вывернула из захвата собственную руку, сжимавшую сувенир из Праги, а потом кокетливо приподняла длинное платье и со всей силы ударила Леонида ногой в пах. Телохранитель завыл, заухал, тихонько заматерился и упал на колени.

— Да пошел ты нахуй! — сказала Люба, возвращаясь к грабежу.

Эль-Джионозов хмыкнул, а Шах-Ирридиев радостно заорал:

— Вот это боевая девушка! Просто огонь! Прямо амазонка, а мы, сарматы, считаем себя потомками амазонок. Тебя как зовут? Брюс Ли?

— Люба, — буркнула девушка, завязывая туго набитый мешок. В серванте остались только отцовские награды, пара фарфоровых тарелок и Сталин на полке.

— Хорошее красивое русское имя, — заявил Шах-Ирридиев, — А вот скажи, Люба, где ты научилась так круто драться, грабить министров, таскать одной рукой мешки с картошкой и хрусталем, предавать своих работодателей и вообще столь быстро ориентироваться в боевой ситуации?

Люба мрачно посмотрела на сармата:

— Я из глухого колхоза в Псковской области. В семье четверо детей. Папы у нас нет, а мама работает дояркой. Дальше объяснять надо?

— Нет, все предельно ясно, — развеселился Шах-Ирридиев, сунув руку во внутренний карман куртки, он извлек оттуда визитную карточку и протянул Любе, — Держи, прекрасная амазонка. Нам нужны такие люди как ты. Боевые, способные к тактическому мышлению, любящие деньги, верные тому, кто им платит, и не связанные с советским карательным аппаратом. Ты ведь не связана с советским карательным аппаратом?

— У меня брат сидит, за изнасилование школьника. Это считается? — спросила Люба, беря визитную карточку.

— Думаю, что нет, — успокоил ее Шах-Ирридиев.

Люба тупо посмотрела на визитку из дорогой бархатной бумаги и набычилась:

— Ой, а тут все по не-русски!

— Само собой, — объяснил Шах-Ирридиев, — Это потому что компания «Президентские штурмовики» пока что зарегистрирована в Швейцарии. Но Босс скоро перенесет ее в нашу страну, не переживай. Ты главное позвони, там по-русски ответят. На период обучения выплачивается жалование в размере пятисот долларов США в месяц.

— Обязательно позвоню! — тут же встрепенулась Люба, пряча визитку.

— А теперь бери свой мешок, жену министра, и проваливай, о прекрасная амазонка, — закончил беседу Шах-Ирридиев, попыхивая трубкой.

Но Люба не ушла, вместо этого она потянулась к винегрету:

— А можно мне пистолетик?

— Эй, тузик, можно Люба заберет твой ствол? — поинтересовался Шах-Ирридиев у Леонида.

Леня уже оправился от последствий удара в пах и теперь стоял возле серванта, весь белый. Он буркнул в ответ сармату что-то нечленораздельное.

— Бери, — разрешил Шах-Ирридиев.

Люба жадно схватила пистолет Макарова и сунула в карман платья:

— А капустный пирог можно? Мы же его даже не разрезали!

— Забирай. Главное сама уйди, — несколько раздраженно ответил Шах-Ирридиев.

Запобедов обреченно наблюдал, как Люба сунула под мышку его любимый капустный пирог, испеченный к юбилею. Потом Люба, груженая мешком и пирогом, решительно двинулась к его жене Вале, которая все плакала, обхватив руками голову.

Но Валя вдруг отняла от головы руки и схватилась за сердце. Министр впервые в жизни вдруг осознал, что его жена тоже старенькая, всего на пять лет младше его. Вале было семьдесят пять.

— Я вызову скорую, — сказал Эль-Джионозов, быстро прошел к телефону и набрал номер, — Алло... Да я понимаю, что машин нет... И что приедете через час тоже понимаю... Тут жене министра научного атеизма Запобедова плохо... Ага, адрес... А, знаете... Да, все верно, она здесь... Пять минут? Спасибо, девушка.

Эль-Джионозов бросил трубку, а потом подошел к Вале и сказал:

— Послушайте, вашему мужу не причинят никакого вреда, я обещаю. Сотрудничать он не откажется, так что убивать его никто не будет. Шах-Ирридиев тут болтал про тюрьму, но у него просто слишком длинный язык. В тюрьме ваш муж будет всего неделю и ему обеспечат самые лучшие условия. Потом наш Босс его амнистирует и вышлет в Северную Корею.

Там его встретят как героя и последнего борца за коммунистический строй. И вас тоже, вы ведь поедите с ним? Вашим детям никто тоже вреда причинять не собирается. Не волнуйтесь. Просто идите с Любой, а врачи о вас позаботятся, ладно?

Если вам станет лучше — можете вернуться сюда, но не раньше, чем мы закончим. Возьмите воды или лекарства, если нужно.

Валя ничего не ответила, и от воды с лекарствами тоже оказалась, только бросила мрачный взгляд на Запобедова.

— Валюша, ты же не веришь в весь этот бред, который несли про меня эти фашиствующие молодчики? — слабым голосом спросил министр старуху-жену.

Снова не ответила.

Люба кое-как помогла Вале одеться и увела жену министра, а еще унесла хрусталь, ордена, коллекцию древних сарматских монет и капустный пирог министра.

— А они спускаться долго будут... Одиннадцатый этаж и лифт не работает... — вяло сказал Запобедов, — Надо помочь...

— Ничего, врачи поднимутся и помогут, — сказал Шах-Ирридиев.

— Валя, позвони в КГБ! И в милицию! И шефу! — запоздало заорал вслед уже ушедшей жене министр научного атеизма.

— Генеральный секретарь приболел и не возьмет трубку, к сожалению, — сообщил Шах-Ирридиев, — А что касается милиции и КГБ, то зачем же им звонить? Вы через час станете Председателем КГБ и министром внутренних дел. И сможете отдавать любые приказы, какие только захотите.

— Я... стану... Да что вы несете? — растерялся Запобедов, хотя слова Эль-Джинозова о том, что его не будут убивать и отпустят в Северную Корею несколько успокоили министра. Северную Корею он всегда любил.

— А ты что стоишь, тузик? — поинтересовался Шах-Ирридиев у Леонида, застывшего возле серванта, — Дуй уже отсюда.

Но Леонид не подул, вместо этого он спокойно сказал Запобедову:

— Товарищ министр, извините. Я не стрелял только потому, что боялся задеть женщин. Но теперь они ушли...

Леня выхватил из внутреннего кармана пиджака свой второй пистолет.