Грибификация: Легенды Ледовласого

Самый опасный оперативник I

29 апреля 1991

Сагануренов поскользнулся на мокром резиновом коврике в вестибюле здания двадцать седьмого управления КГБ СССР. Чувствуя, что коврик под ногами поехал по влажному полу, Сагануренов взмахнул руками, кое-как вернул себе равновесие и вцепился в кованую ручку двери.

Чудом избежав падения, он потянул дверь на себя. Дверь была самшитовой и тяжелой, Сагануренов заходил в нее слишком медленно, и закрывающаяся дверь стукнула его по спине. Удар самшитовой двери, весившей не меньше тонны, швырнул Сагнуренова прямо к комнатке охраны, где за пуленепробиваемым стеклом сидел мрачный капитан.

Теперь, чтобы пройти дальше, надо достать из кармана удостоверение и показать этому капитану-охраннику. Очередное движение. Движение — это жизнь*, как учили античные философы. Но если это правда, то Сагануренов ненавидит жизнь.

С движениями у него всегда было очень плохо, с самого рождения. Сагануренову было пять лет, когда мама перестала давать ему стеклянную посуду. К тому времени маленький Сагнуренов уже успел перебить около сотни чашек и тарелок, он уничтожил полностью и превратил в осколки даже бесценный трофейный сервиз, привезенный дедушкой из Кенигсберга в сорок пятом. И мама стала давать Сагануренову еду в деревянной посуде, как древнему русичу.

В школе учителя физкультуры обычно сажали Сагануренова на скамейку освобожденных по болезни в самом начале каждого урока и просто забывали про его существование. Так что по физкультуре у него всегда была твердая, гарантированная и автоматическая «тройка». Но так было не всегда. Сперва физруки еще пытались заставить Сагануренова двигаться. Они прекратили делать это только после того, как он сломал мячиком нос дочке директрисы.

На уроках труда Сагануренова тоже не напрягали, только следили, чтобы он ничего не трогал. Следить было нужно, поскольку на самом первом в своей жизни уроке труда он умудрился попасть выскочившим лобзиком учителю в глаз.

Движения никогда не давались Сагануренову, так что лет с четырнадцати он пытался двигаться как можно реже. Другой на его месте давно бы разжирел от такого образа жизни, однако поедание пищи — тоже движение, так что ел Сагануренов нехотя и раз в сутки. Он ненавидел движения всей душой. Но, к счастью, античные философы, как и всегда, спороли чушь. Жизнь это совсем не только мерзкое и мучительное движение, это еще и иные вещи, и некоторые из этих вещей Сагануренов умеет делать хорошо.

Капитан за пуленепробиваемым стеклом мрачно и выжидательно смотрел на Сагануренова. Пока не покажешь ему удостоверение — дальше не пройдешь. Значит, придется все-таки доставать корочку. Ничего не поделаешь. Как там было у Маяковского? «Я достаю из широких штанин...»**

Сагануренов сунул руку в карман собственных широких штанин, тщательно выглаженных мамой сегодня утром. Мама, вместе с которой он до сих пор жил, все суетилась, как-никак ее дорогой сынок идет в важное учреждение, двадцать седьмое управление КГБ. Она постирала и выгладила костюм, и даже разрешила одеть папины модельные ботинки. Чистить ботинки Сагануренову было лень и тяжело, так что этим тоже пришлось заниматься маме. Она же перед выходом завязала ему шнурки, сам он этого делать не умел.

Под недовольным взглядом капитана-охранника Сагануренов извлек из карманов штанин засунутые туда сегодня утром вещи — иссопливенный носовой платок, блокнот, две авторучки, зажигалку, пачку сигарет «Шипка», обрывок газеты, крышечку от ряженки, юбилейный значок «70 лет ВЧК-КГБ» и даже засохшую головку розы. Розу он вроде бы купил, чтобы подарить маме на восьмое марта, но совсем забыл об этом. Роза засохла в ящике стола Сагануренова, а сегодня утром она каким-то образом попала к нему в карман...

Внутри у Сагнауренова вдруг все похолодело. Удостоверения на было. Он забыл его. Забыл! Мама не положила! Какой позор...

Сагануренов вспомнил, что на нем еще есть пиджак, а в пиджаке — карманы. Он засунул во внутренний карман пиджака руку и извлек оттуда еще один блокнот, кубик рубика, пачку прописанных психиатром таблеток, которые он естественно не пил, четыре запасных пуговицы и огрызок карандаша. Наблюдавший все это время за Сагануреновым капитан-охранник нахмурился. Проходившая мимо молодая секретарша бросила на Сагануренова взгляд и хихикнула. Сагануренов рассвирепел.

Собрав остатки воли, он сунул руку в боковой карман пиджака, и пальцы наконец нащупали заветную корку. Торжествующе достав удостоверение, немного погрызенное по краям самим Сагануреновым пару дней назад в припадке нервозности, он решительно сунул корку в окошко охраннику. Но Сагануренов промахнулся мимо окошка, удостоверение стукнулось о пуленепробиваемое стекло и упало на пол.

Сагануренов вздохнул. Наклоняться — одно из самых мучительных, неприятных и ненавистных движений в жизни. Но делать нечего. Прежде чем нагнуться за удостоверением, он собирался еще минуту, за это время в здание через пропускной пункт прошло человек пять. Наконец Сагануренов изловчился и, сконцентрировав все силы на этом движении, подобрал с пола корку и пихнул ее капитану-охраннику. На этот раз он попал в цель.

Пока капитан сверялся со списками, Сагануренов рассеянно рассматривал охранника.

На указательном пальце правой руки у капитана был очень длинный неуставной ноготь. Остальные ногти подстрижены, а этот длинный. Такой ноготь иногда носят гитаристы, чтобы удобнее было играть. А вот на левой руке ногти пожелтели, как будто капитан много курил очень дешевые папиросы.

Ага. Курил дешевые папиросы и играл на гитаре. Странные занятия для сотрудника КГБ, тем более из двадцать седьмого управления. Офицер госбезопасности будет заниматься подобным разве что в боевом походе. А где у нас сейчас боевой поход? Был вроде в Афганистане, но последние войска выведены еще два года назад. Но этот капитан, судя по ногтям, был там совсем недавно. Еще и загорел. Точно Афганистан.

Что мог делать сотрудник КГБ в Афганистане уже после вывода войск? Только охранять высшее просоветское руководство Демократической республики Афганистан, скорее всего — самого генерального секретаря Наджибуллу.

Но теперь этот капитан сидит тут и проверяет документы на входе. И звание у него для охранника слишком высокое. Обычно тут сидел лейтенант. Значит, капитана наказали. Вероятно, ему приказали больше не охранять Наджибуллу и отозвали домой. И это в ситуации, когда Наджибулла контролирует только десять процентов Афганской территории, и повсюду рыщут моджахеды. Генерального секретаря НДПА бросили на произвол судьбы, капитан стал спорить по этому поводу с начальством, и в результате его засадили в эту пуленепробиваемую будку проверять документы.

Но зачем капитан стал спорить с начальством? Видимо, он успел подружиться с Наджибуллой и не хотел бросать его, понимая что генсек нуждается в охране. А раз капитан и Наджибулла подружились — значит, хоть раз точно пили вместе водку.

Все эти рассуждения пронеслись в мозгу Сагануренова автоматически за пару секунд, пока он рассеянно смотрел на капитана. Капитан все копался в списках, хотя остальных сотрудников и посетителей он пропускал быстро. Обстановка накалялась.

Мама всегда учила Сагануренова, что чтобы наладить отношения с людьми, надо проявить к ним искренний интерес. Например, тактично спросить что-нибудь об их жизни. Сагануренов кашлянул.

— Эм... Товарищ капитан, я вижу, вы недавно из Афганистана. А вот, скажите, товарищ Наджибулла, когда пьет водку, — закусывает или нет? — тактично спросил Сагануренов.

— Конечно закусывает, — машинально ответил капитан, продолжая копаться в списках, — Только он пьет мало. Пару рюмок в месяц... Что?

Капитан осознал смысл сказанного Сагануреновым и, внезапно забыв про списки, поднял на него глаза. Глаза у охранника были совсем круглыми и сейчас находились где-то в районе лба.

— Что вы сейчас сказали? Откуда вы...? — с ужасом произнес капитан, — Разве мы знакомы?

— Да нет вроде, — промямлил Сагануренов, — Но вы же просто друг Наджибуллы, вот я и решил поинтересоваться, закусывает ли...

— Так, — сказал капитан, — Так. Минутку.

Капитан схватил внутренний телефон:

— Второй пост. Послушайте, товарищ майор, тут очень странный гражданин. Очень. Ага, по документам он вроде сержант КГБ, но совсем не похож на нашего сотрудника... А подойдите, пожалуйста.

Майор появился через полминуты.

На указательном пальце майора была характерная мозоль, которая появляется, если много стрелять за короткий промежуток времени. Кроме того, майор чуть подергивал плечом, как будто плечо было отбито стрельбой из ружья. В левом уголке рта майора был свежий едва заметный след губной помады, а на левом плече мундира лежал длинный женский волос. На пальце у майора было обручальное кольцо.

— А, между прочим, охотиться на утку в апреле запрещено, товарищ майор, — сказал Сагануренов, — И жене изменять тоже нехорошо. Особенно с секретаршей на работе.

Майор, задумчиво мявший в руках погрызенное удостоверение Сагануренова, печально посмотрел на капитана:

— Ты совсем дурак, Петров? Это же Сагануренов! Немедленно пропустить. А в следующий раз пропускай его сразу же, даже если у него не будет удостоверения. По поводу него у нас особые указания. А вы, Сагануренов, идите уже скорее, куда шли. Главное, никому по пути больше ничего не говорите, я вас прошу. Я понимаю, что вам лень и тяжело подниматься по лестнице. Но вы уж идите скорее отсюда. Давайте, вы сможете. Вам на третий этаж. Смотрите не перепутайте. Третий этаж, если что, находится между вторым и четвертым. Идите, Сагануренов, идите уже!

И Сагануренов нехотя пошел.

— Эй, удостоверение-то забыли! — крикнул ему вслед майор, и поскорее ушел, пока Сагануренов еще чего-нибудь не сказал. Вот так всегда. Все почему-то боятся Сагануренова, хотя он никому ничего плохого не делает.

Сагануренову потребовалось еще двадцать минут, чтобы дойти до нужного кабинета.

По пути он останавливался отдохнуть. Неверный жене майор оказался прав, подниматься по лестнице было очень лень и тяжело. Однажды Сагануренов даже споткнулся и упал, прописанные психиатром таблетки выпали из кармана и упали на этаж вниз. Спускаться за ними Сагануренов, разумеется, не стал. Это уже чересчур, если он спустится — то уже не поднимется. Кроме того, он все равно не пил эти таблетки. Голоса в голове по ночам от них пропадают, но после этих таблеток Сагануренов совсем не может соображать. Лучше уж соображать с голосами, чем быть овощем без них.

Сагануренов толкнул нужную тяжелую дверь и оказался в просторной приемной. Молодая секретарша с трудом оторвалась от модного французского журнала Marie Claire.

Сагануренов когда-то читал Конан Дойла и помнил, что Шерлок Холмс полагал невозможным применять дедукцию к женщинам, поскольку они слишком хаотичны и непредсказуемы. Но Сагануренов полагал иное. Он полагал, что Шерлок Холм просто жалкий коммерсант-дилетант, прославившийся благодаря умелой рекламной компании, организованной доктором Ватсоном.

Глаза у секретарши были красными, но не от слез, а от недосыпа. Но работой она не завалена, иначе не читала бы сейчас модный журнал. Слишком молодая, кольца на пальце нет, значит не замужем. Да генерал Бидонов никогда бы и не взял себе замужнюю секретаршу, поскольку замужняя может в любой неподходящий момент уйти в декрет. Незамужняя тоже может уйти в декрет, но с меньшей вероятностью.

Значит, секретарша была лишена сна не из-за того, что ей мешал ребенок. Но с другой стороны, под наманикюренным ногтем мизинца на правой руке у нее именно детская присыпка. Значит, ей все-таки мешал спать ребенок. Но не ее, поскольку она слишком молодая и не в декрете, кроме того, по лицу видно, что не рожала. Значит, ей мешал маленький брат или сестра.

Вероятнее всего, брат. Раз у мамы секретарши родилась дочка-секретарша, то логично предположить, что следующим ребенком согласно теории вероятностей будет мальчик, а не девочка. Но зачем секретарша обсыпалась детской присыпкой, так что та попала ей под кожу? Судя по всему, она посыпала присыпкой ребенка, у которого было сильное раздражение на коже, поэтому он и не спал.

— А знаете, детская присыпка «Прах Ильича», которой вы посыпаете своего братика, сама по себе может вызвать аллергию, — сказал секретарше Сагануренов, — Я бы на вашем месте отказался от ее использования, а ребенка показал бы профессору Топтыгину. Он считается на данный момент лучшим специалистом в городе по детским болезням. Хотя это и странно. Обычно врач специализируется на своем узком профиле, а не лечит все болезни подряд...

Секретарша захлопала глазами, но секунду спустя пришла в себя и кокетливо поправила волосы:

— Ой, а вы ведь Сагануренов, да?

— Ну, если честно, да, — признался Сагануренов.

Секретарша постреляла в него глазками:

— А шеф говорит, что вы самый опасный в мире оперативник! У нас все в управлении так говорят. Это правда?

— Ну... — замялся Сагануренов.

— Ой, какой вы скромный! Послушайте, Сагануренов, а что вы делаете сегодня вечером, м? У меня билеты есть в кино на восемь вечера. Подружка заболела, и мне идти не с кем. Не хотите составить компанию, чисто как коллега, конечно же...

Секретарша снова поправила волосы. Сагануренов в ужасе отступил на шаг назад:

— Нет... Боюсь, что... Дело в том, что мне мама после семи вечера не разрешает ходить на улицу... Там хулиганы... Время сейчас неспокойное... Еще вот и в Прибалтике... Националистические движения...

Секретарша вздохнула:

— Ну конечно, понимаю. Где самый опасный оперативник, а где я. У вас наверное от девушек и так отбоя нет, Сагануренов?

— Да я не это хотел...

Но секретарша уже надулась:

— Шеф ждет вас уже как полчаса.

— Ах да... — Сагануренов почти забыл, зачем он вообще пришел сюда.

Глубоко вдохнув, он толкнул очередную тяжелую дверь и вошел в кабинет начальника двадцать седьмого управления генерала Бидонова.

В кабинете генерала царил идеальный порядок, это помещение можно было экспонировать в музее КГБ в качестве образцового обиталища начальника крупного управления. На стене висел большой портрет Горбачева — для соблюдения формальности, а на столе стояла маленькая фотография Андропова — для души.

В кабинете опоздавшего Сагануренова уже давно дожидались трое мужчин. Это совсем не понравилось Сагануренову. Когда людей много, он начинает бояться и плохо соображать. А трое человек — это уже очень много.

Из присутствующих Сагануренов знал только генерала Бидонова, восседавшего за собственным столом.

Во взгляде генерала как всегда были строгость и внимательность, как будто он инспектирует тебя, просвечивает своими глазами, как рентгеном, до самых кишок. Но на щеках у Бидонова лежал нездоровый румянец, видимо его немного температурило. Генерал морщился и ерзал на стуле. Явные признаки обострившегося застойного простатита.

Рубашка генерала была выглажена недостаточно тщательно. Такого с Бидоновым раньше не случалось. Значит, он не успел погладить рубашку утром, потому что торопился на службу, а вечером не погладил, потому что рассчитывал на жену. Но жена рубашку тоже не погладила. Жена Бидонова была домохозяйкой, логично предположить, что она гладит одежду мужа утром, ведь ей самой на работу не надо. Но она этого не сделала. Соответственно, единственным возможным объяснением неглаженности рубашки является тот факт, что Бидонов сильно поругался с женой, причем в период между вечером и утром. А период между вечером и утром — это ночь.

Из-за чего жена может поссориться ночью с мужем, у которого хронический простатит? Разумеется, из-за того, что у мужа развилась импотенция, и он более не может удовлетворить жену в постели. А уйти от больного мужа жена в данном случае не может, поскольку развод не позволителен для Бидонова с точки зрения престижа.

Все это Сагануренов осознал автоматически за долю секунды, просто взглянув на плохо глаженую рубашку генерала. Однако он решил оставить свои умозаключения при себе. Сагануренов конечно никогда не умел общаться с людьми, но не до такой же степени, чтобы напоминать генералу КГБ о его простатите и импотенции.

Двух остальных присутствующих в кабинете Сагануренов не знал.

За огромным, выточенным из самшита, столом рядом с генералом сидел мужик в пиджаке красноватого оттенка и полосатом галстуке. Таких людей Сагануренов не любил больше всего.

Обычный советский чиновник, ничего определенного сказать о нем нельзя. Лет тридцати, для начальника еще молод, на голове уже появляется пока что осторожная и малозаметная плешь. Квадратные усы густые и аккуратно стриженые. Одежда довольно дорогая, а часы на руке вообще швейцарские, хотя и менее престижной марки, чем у генерала. Глаза за круглыми очками очень умные и пронзительные. Судя по всему, все-таки крупный начальник, хотя и очень молодой. Но в какой сфере работает неясно.

В человеке было что-то интеллигентное и дикое одновременно. Сагануренов понял, что за обычной внешностью скрывается совсем неординарная личность, хотя ничего конкретного про эту личность сказать не мог. Еще на пальце у усатого кольцо, а на пиджаке заметно очень маленькое пятнышко от детской отрыжки, так что можно предположить, что он женат и у него есть маленький ребенок.

Но самым примечательным был третий человек.

Он сидел не за столом, а в самом плохо освещенном углу генеральского кабинета. И, несмотря на это, Сагануренову потребовалась доля секунды, чтобы составить о человеке представление.

Все в этом мужчине кричало об одном — не наш, не советский. Европеец, иностранец. Лицо слишком красивое и совершенно нерусское, с античными чертами, как у бюстов римских императоров и полководцев. Квадратный подбородок чисто выбрит, волосы на голове аккуратно подстрижены. Высокий, стройный и в отличной физической форме. Сидит чуть развалившись, никакого напряжения. Советские люди так не сидят, тем более в генеральских кабинетах.

Одежда не просто дорогая, а недоступная обычному человеку даже в западной стране в принципе. Костюм английского производства, черный длинный плащ — американского, модельные ботинки сделаны в ФРГ. Впрочем, все темное и неброское. Разглядеть исключительную дороговизну одежды сможет только профессионал, типа Сагануренова. Общая стоимость всей одежды человека — тысяч тридцать американских долларов, не меньше. А швейцарские часы на руке вообще приближаются по цене к годовому бюджету небольшого советского городка. Часы даже престижнее, чем у самого генерала Бидонова.

Человек в черном плаще курил завернутую в табачный лист длинную коричневую сигарету, которую в Америке называют сигариллой. По помещению гуляли клубы ароматного дыма, хотя, как было отлично известно Сагануренову, генерал Бидонов не курил, и курить у себя в кабинете позволял лишь в особых случаях и, как правило, начальству.

Сагануренов вдохнул и быстро провел собственным обонянием анализ дыма. «First Mate Bones», доминиканские, банановые. Премиальный табак, завернутый в листы из того же прессованного табака и бананового листа. Фильтр подслащен тростниковым сахаром. Цена за пачку в США — восемь долларов. В Европу или СССР никогда не поставлялись.

Но это конечно не делает таинственного человека американцем, он мог заказать эти сигариллы для себя индивидуально прямо из Доминиканы. Ногти на руке человека были все рыжие, он определенно был страстным курильщиком. Но зубы в отличие от советских курильщиков все на месте и белоснежные, вероятно на их обслуживание незнакомец потратил еще больше денег, чем на свои швейцарские часы.

Возраст неопределенный — от тридцати до сорока, хотя учитывая явное богатство человека, могло быть и все пятьдесят, ведь у капиталистических богатеев молодость длится долго, они имеют доступ к лучшим косметическим омолаживающим процедурам. Волосы черные, седые волоски уже есть, но очень мало.

Но самым обращающим на себя внимание в человеке был его взгляд. Такого выражения глаз, точнее его отсутствия, Сагануренов еще ни у кого ни разу в жизни не видел. Во взгляде человека не было вообще ничего. Пустота. Абсолютный ноль. Взгляд манекена в витрине магазина одежды.

Человек стряхивал пепел с сигариллы в стоявшую рядом с ним на стуле хрустальную пепельницу, которая имелась у генерала Бидонова для курящих гостей кабинета.

— Здравствуйте, Сагануренов, — по-отечески добро произнес генерал Бидонов, — Присаживайтесь, прошу вас. Давайте я подержу стул, а то уроните, как в прошлый раз.

Сагануренов буркнул что-то нечленораздельное и сел на краешек предложенного стула для посетителей.

— Позвольте, я не буду представлять вам присутствующих товарищей, — продолжил генерал, хотя человек, куривший сигариллу, был меньше всего похож на «товарища», — У вас есть некоторые проблемы с соблюдением секретности, Сагануренов. В прошлый раз, насколько я помню, ваша мама выкинула на помойку сверхсекретный документ во время уборки в вашей комнате.

— Так это... Он на полу лежал... И я на него компот.... — с дрожью в голосе попытался изложить не слишком законченную мысль Сагануренов.

Но генерал Бидонов жестом остановил его:

— Оправданий не надо. Мы с пониманием относимся к тому, что вы... хм... скажем так, довольно специфичный человек. Бояться нас тоже не надо. Здесь все свои, мы все друзья и коллеги. Просто вам отныне будет предоставляться лишь реально необходимая для работы информация. Вам же лучше — будете меньше волноваться. Правильно я говорю? Поэтому я не буду представлять вам собравшихся. Я просто замечу, что дело, которое мы сегодня будем обсуждать, касается только и исключительно нас четверых. И ни с кем другим вы о нем говорить права не имеете, Сагануренов. Вы будете отрицать само существование этого дела, если потребуется. И вы не будете делиться информацией о нем ни с кем. Ни с коллегами, ни с Горбачевым, ни с Председателем КГБ, ни даже с вашей мамой, Сагануренов. Это понятно?

— С Председателем понятно... А с мамой как же... Она же спросит.

— А если она спросит, вы просто скажете, что выполняете задачу исключительной государственной важности в интересах защиты Родины.

— Так это... Она не разрешает защищать Родину, если слишком опасно...

— Вашей маме следует гордиться вами, Сагануренов. Все-таки не у каждой матери сын лучший в мире аналитик.

— Так она гордится, товарищ генерал. Только не совсем этим. Например я сам вынес мусор... Позавчера... Извините.

Генерал Бидонов поморщился, видимо мучаясь от простатита.

— Думаю, с вашей мамой вы разберетесь сами, Сагануренов. По крайней мере, искренне надеюсь на это. И если позволите, мы перейдем к делу.

Генерал вынул из ящика и положил на стол два документа, дипломатический паспорт, толстую пачку долларов и еще более толстую пачку советских рублей.

— Деньги для подкупа, если потребуется, а также вам на карманные расходы. Доллары используйте только для подкупа иностранных граждан или партийного руководства. Остальных подкупайте рублями. По этому паспорту сможете свободно въехать в любую страну мира.

— Подкуп... Въехать... Но как же? А зачем же мне въезжать в любую страну и подкупать... А это страшно?

— Если вы не работаете в КГБ — то да, страшно, — объяснил Бидонов, — За попытку подкупа должностного лица или использование поддельных паспортов можно подвергнуться суровой каре. Но вы-то, Сагануренов, работаете в КГБ, если вы забыли. Даже несмотря на то, что у вас нет никакой конкретной должности. Поэтому, совсем не страшно. Смело подкупайте и въезжайте. Если конечно это будет необходимо для получения нужной информации.

Сагануренов взглянул на лежавшие рядом с паспортом и пачками денег документы. Другому человеку бы потребовалось минут пять на их чтение, но Сагануренов прочитал оба за семь секунд. Читать Сагануренов любил, ежедневно он обычно прочитывал около тридцати книг полностью.

— А это... Мне кажется, назначать меня атташе по культуре при МИДе — плохая идея, товарищ генерал, — сказал Сагануренов, ознакомившись с документами.

— Так это просто прикрытие. С этой бумагой вы будете действовать заграницей, если потребуется.

— А вторая бумага? А сарматский заговор... И подпись... Ой!

— Это тоже прикрытие, только для работы уже не заграницей, а на территории нашей страны. Бумага подписана генеральным секретарем, все верно. Не надо этого так пугаться, Сагануренов. Про сарматский заговор, сектантов, американских агентов и прочее, что описано в этом документе, забудьте. Вы будете заниматься не этим.

— То есть заговора нет...

— Увы, заговор реально существует. Но занимаются им другие люди. Вы же знаете, обычно я вас использую в качестве, так сказать, агента последнего шанса. Я привлекаю вас только тогда, когда другие не справляются, в исключительных случаях. И только для выяснения информации, поскольку другие виды деятельности не слишком соответствуют вашим профессиональным навыкам.

А эта бумага, подписанная генсеком, открывает вам любые двери и фактически дает свободный доступ к любой информации в нашей стране. И она вам пригодится. Но заниматься вы будете не антисоветским заговором, а иной, гораздо более важной вещью. Нам необходимо выяснить один вопрос.

Над этим вопросом бьется все КГБ уже пять лет, но ответа мы так и не получили. Возможно, что вы одержите победу там, где другие потерпели поражение, Сагануренов...

* Высказывание приписывается Аристотелю

** Маяковский В. В «Стихи о советском паспорте», Полное собрание сочинений, АН СССР. Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Худож. лит., 1955–1961. Т.10