Грибификация: Легенды Ледовласого

Хрулеев: Слеза Сверхчеловека

11 октября 1996 года

Балтикштадтская губерния

Ветер шумел в сосновых ветвях наверху, где-то за спиной Хрулеева на картофельном поле гремели звуки сражения.

Стоявший на холме парень, одетый во все черное, смотрел прямо на Хрулеева. На парне был блестящий длинный кожаный плащ и толстовка , на которой была нарисована красная буква «А» в круге — эмблема анархистов. На ногах у незнакомца были берцы, из кармана черных штанов свисал до самой земли черный флаг с изображением черепа и костей. В одной руке парень держал гвоздодер, в другой — винтовку Симонова, ту самую которую Хрулеев выкинул после поломки. У незнакомца были длинные и очень грязные волосы до плеч, свалявшиеся в засаленные патлы, его худая бледная рожа заросла щетиной.

Хрулеев перепугался, он решил, что на поле боя пожаловала некая третья сила — анархисты. Хотя ни о каких анархистах на территории Оредежского района он до сих пор не слышал. Патлатый парень тем временем стал спускаться с холма к Хрулееву.

— Ты Хрулеев. Тот самый, который замочил мальчика по приказу Германа, — заявил парень неожиданно громким и бархатным баритоном.

Хрулеев в панике заметался, но вскоре понял, что убивать его анархист не собирается. Патлач не занес для удара гвоздодер, а винтовка у него в руках, как точно знал Хрулеев, не стреляла. Кроме того, Хрулеев вдруг осознал, что знать об убийстве мальчика мог только германец. С другой стороны, парень представлял собой исключительно колоритную фигуру, и Хрулеев бы запомнил его, если бы хоть раз увидел на элеваторе.

— Я Хрулеев, да. А ты кто такой? — спросил Хрулеев, отступив на шаг назад. Никакого оружия у Хрулеева с собой не было. Он слишком торопился к аптечке, а, кроме того, все равно не мог пользоваться огнестрелом из-за ранения руки.

— Я Фасолин, — анархист подошел ближе, закинул за спину винтовку и протянул руку, — Четырнадцатый градус по иерархии Германа. Но эти градусы — полная хуйня, согласись.

— Да, — Хрулеев продемонстрировал парню собственную правую руку, всю посиневшую, невыносимо болевшую и распухшую, а потом протянул ему перевернутую левую кисть для рукопожатия, — Я не видел тебя на общем собрании, где я... В общем, где был убит мальчик.

— Это потому что меня там не было, — объяснил Фасолин, — Я не хожу на собрания, эти сборища — полная шняга, а Герман — тотально болезный на всю голову... Но я слыхал, что ты подстрелил мальчонку. Мне Нелапкин рассказал. А еще я твое ебало в первый раз вижу, а других новичков у нас нет. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, что ты Хрулеев. Ты наверное совсем отморозок, если убил ребенка. А я был начальником над курятником на элеваторе. Но меня заебало, так что еще неделю назад я себе подлил куриной кровячки в говно. Эта дура Плазмидова решила, что у меня геморрой на последней стадии, и Герман отправил меня в лазарет и разрешил не работать и не ходить на собрания. Но сегодня утром меня все равно вытащили из теплой кроватки и отправили воевать с ордынцами. А че у тебя с рукой? Ордынец укусил?

— Нет, Люба упала, долго объяснять, — осознав, что Фасолин не представляет никакой опасности, Хрулеев вновь бросился искать аптечку в подсумках Любиного бронежилета, — Почему ты не картофельном поле, Фасолин? Тебя оставили охранять машины?

— Не совсем, — объяснил парень, — Меня поставили в группу «Север», как и тебя, судя по всему. Но я воевать не буду, человекоубийство противоречит моим анархическим убеждениям. Поэтому я сделал вид, что провалился в кротовую норку и сломал себе ногу. А этот дебил по кличке Твою Мать мне поверил и оставил меня в тылу. А что касается охраны машин... Там все сдохли, Хрулеев.

— То есть? Как сдохли? — Хрулеев оторвался от обыска бронежилета, аптечки он так и не нашел, обшаривание и расстегивание каждого подсумка одной левой рукой занимало у него полминуты, не меньше.

— Ну а как люди обычно подыхают? — безмятежно спросил анархист, — Пришли дети и всех перебили. Я сам видел. Собственно, поэтому я и пошел сюда к полю. Дети наступают. Не хочу тебя расстраивать, брат, но они повсюду, лес окружен. Их сотня, не меньше. Еще человек пятьдесят детей тусуются сейчас у наших машин.

— Что? — Хрулеев бросил на землю бронежилет, сердце бешено забилось.

— Нас скоро всех заебошат, и ордынцев тоже, вот что, — также спокойно продолжил объяснять Фасолин, — Но пока что дети почему-то сюда не идут. Они окружили лес и чего-то ждут. Я хуй знает, есть ли у них главарь, и ожидают ли они приказа, но я лично счел нужным съебать. А к машинам уже никто не вернется, да. Дети выставили там часовых, и у них автоматы. Хотя наших охранников они перебили ножами.

— Ломов из группы «Центр» сказал мне, что там тоже дети... С восточной стороны, ведь он отступал в сторону Луги... А потом связь прервалась... Значит, они отрезали нам все пути... — голос у Хрулеева дрожал и не слушался.

— Да че ты ссышь, брат? — поинтересовался Фасолин, — Все там будем, рано или поздно. Главное — это сохранить личность, остаться собой, не предавать своих убеждений. Кстати, смерть это лишь переход тела в иное биологическое состояние, это совершенно естественный и закономерный итог жизни. Не мы первые, не мы последние. Так что не очкуй, ничего такого в этом нет. Я вот например подыхал уже больше сотни раз, и, как видишь, со мной все в полном поряде...

Хрулеев уставился на парня, Фасолин конечно был бледен, но определенно являлся живым человеком, а не поднятым некромантией трупом.

— Подыхал?

— Ну, не в буквальном смысле, конечно. Я вообще-то артист из Псковского народного театра. Я Полония играл в «Гамлете», так что меня закалывали уже дохуя раз. Еще я играл самого Президента в пьесе «Карающий Ледовласый: Последний ползок коммуниста». Но это был полный пиздец, режиссер требовал, чтобы я перед каждым спектаклем выпивал бутылку водки для вхождения в образ. В результате у меня после сезона гастролей печень разболелась, это была наверное самая сложная моя роль. Но я справился, хотя я и не претендую на лавры профессионального актера. Вообще, я ведь по профессии лесник, а до этого работал санитаром в морге. Хотя Герману я конечно об этом сообщать не стал, он, как известно, считает всех медиков колдунами, даже санитаров...

— Ладно, — перебил артиста-анархиста Хрулеев, — Раз ты медик и санитар, надень на себя бронежилет и найди мне аптечку.

— А нахуя надевать? — удивился Фасолин.

— Так искать удобнее. Давай быстрее, тут сотня подсумков не меньше. Ну и, кроме того, мы на войне, бронежилет не помешает.

— Так сам надень...

— Я не могу одной рукой. Давай.

— Так давай я тебе помогу...

— Надевай, блядь. Или анархистам убеждения запрещают носить бронежилеты?

— Да вроде нет. Хуй знает.

Хрулеев запаниковал, он больше не понимал, что делать. Адреналиновый ресурс организма подходил к концу, страх теперь парализовал Хрулеева. Его мучила боль в правой руке, он устал, он даже не знал, нужно ли теперь вообще искать аптечку, ведь все пути к отступлению все равно отрезаны, дети не дадут им уйти.

Анархист тем временем бросил на землю винтовку Симонова и гвоздодер, следуя советам Хрулеева, привел в порядок бронежилет после экстренного сброса, кое-как влез в него и зашарил по подсумкам.

— Зачем ты взял эту винтовку? Тут куча ордынского оружия на холме.

— А че? — удивился Фасолин, — Хорошая же винтовка. Я такие в фильмах про войну видел. Все лучше, чем эта монтировка, которую мне дали.

— В фильмах такие винтовки стреляют, да. А эта — нет. Подающая пружина отвалилась. А зачем у тебя пиратский флаг в кармане?

— А хуй знает. Просто так.

Анархист извлек из бронежилета армейский бинокль, потом флягу. Бинокль Хрулеев повесил себе на шею, а флягу вернул анархисту:

— Открой. Я не могу одной рукой.

Во фляге у Любы оказался переслащенный кофе, и Хрулеев сделал пару глотков, Фасолин от питья отказался.

Анархист наконец нашел, то что они искали, — спецназовскую аптечку «Республиканец». Хрулеев схватил левой рукой аптечку и бросился через лес к полю, туда, где лежала Люба. Анархист, подняв с земли гвоздодер, побежал за ним:

— Теперь-то можно снять эту хуйню? Тяжеловат.

— Лучше возьми за пластину на пузе и подтяни вверх, — ответил Хрулеев, — И липучки подгони по фигуре, а потом затяни ремешок. На картофельном поле стреляют, если ты не в курсе, так что броник тебе может пригодиться.

На поле действительно стреляли, трещал пулемет и взрывались гранаты, хотя звуки боя несколько поутихли. Подбежав к краю леса, Хрулеев убедился в том, что битва за картофельное поле еще далека от окончания. Ордынцы и германцы теперь перешли к позиционной войне, они залегли друг напротив друга в лесу на противоположном от Хрулеева южном конце поля и перестреливались. Само поле было усеяно трупами, развороченными мешками с собранной картошкой и перемазанными землей оравшими ранеными. Хрулеев с облегчением отметил, что ни одного филина в небе нет, зато на земле валялись не меньше десятка огромных птичьих трупов, судя по всему, авиация ордынцев была уничтожена полностью.

Единственной боеспособной единицей, не ушедшей воевать в лес и оставшейся на поле, был толстый ордынец с пулеметом. Толстяк все еще сидел на груженой картошкой телеге, запряженной тройкой коней. Одной рукой он правил повозкой, а второй поливал позиции германцев из установленного на телеге РПК. Толстый ордынец видимо словил берсерка, он бешено наворачивал по полю круги на своей боевой колеснице, и каждый раз, подъезжая к залегшим на кромке леса германцам, открывал шквальный огонь из пулемета.

По ордынцу с РПК вдруг начали стрелять откуда-то с северной стороны леса, той самой, где сейчас стоял Хрулеев. Это было совсем некстати, если толстяк подъедет сюда, он может заметить Хрулеева с анархистом, и тогда им конец. Но толстяк-пулеметчик был слишком увлечен наворачиванием кругов по полю, он даже не заметил, что по нему ведут огонь с севера.

Хрулеев не знал, кто именно стреляет в ордынца, стрелки были относительно далеко. Эти таинственные союзники напрягали Хрулеева еще и тем, что никаких германцев, кроме Хрулеева и анархиста, в лесу на севере остаться было не должно. Может быть это дети? Неизвестные обстреливали повозку ордынца из автоматов, стрелков определенно было больше трех, и это тоже не радовало. Если это дети или некая иная третья сила, то, покончив с толстяком-колесничим, они могут направиться сюда убивать Хрулеева. Впрочем, пока что ни одна воюющая сторона его не замечала. Нужно было действовать быстро.

Люба лежала на спине с закрытыми глазами, в той же позе, в которой Хрулеев ее оставил. Трава и мох рядом с Любой перепачкались вытекшей из раненой девушки кровью, Любина куртка тоже была вся в крови. Хрулеев опустился рядом с Любой на колени и убедился, что она еще жива. Он быстро вытряхнул на землю содержимое аптечки. Содержимого оказалось негусто, аптечка была определенно недокомплектной. Пачка бинтов, дезинфицирующее средство, блистер болеутоляющих таблеток, какой-то фольгированный пакетик без маркировки и больше ничего.

К Хрулееву подбежал запыхавшийся анархист в бронежилете:

— Это че? Ты для нее что ли аптечку тащил?

— Да, — ответил Хрулеев

— Хм, а нахуя?

— Возьми нож, вон он валяется, и порежь ей свитер на груди...

— Ты совсем ебанулся? Я лучше возьму нож и воткну его ей в оставшийся глаз. Она тебе яйца отрезала, ты забыл что ли?

— Тебе тоже...

— Ну да. Именно поэтому мне на нее сейчас насрать, пусть подыхает. А ты ее лечить собрался. Я же говорю, ты конченый отморозок. Сам ее лечи тогда, блядь.

— Не могу, у меня рука не действует.

— Ну давай я тебе полечу руку. Хоть ты и отморозок, а мне ничего плохого не делал, так что тебе я помочь готов, а этой суке — нет.

— Чем ты полечишь мне руку, блядь? — рассвирепел Хрулеев, — Бинтом и перекисью водорода? Подуешь на нее, чтобы не болела? У меня все пальцы переломаны. На, смотри! — Хрулеев помахал в воздухе распухшей и посиневшей рукой, и тут же пожалев об этом, всхлипнул от боли.

Анархист недобро смотрел на Хрулеева, в руке парень все еще сжимал гвоздодер. Хрулеев попытался успокоиться:

— Слушай, ты же анархист и не одобряешь человекоубийства, ты сам сказал. А если ей не помочь — она умрет. Это будет все равно, что убийство. Верно?

Анархист подвис на несколько секунд, но потом нашелся:

— Неверно, брат, неверно. Убийство — это активное направленное действие. А если оставить эту суку истекать кровью, то в этом нет никакого действия. Это будет, наоборот, пассивное бездействие. А причинение смерти пассивным бездействием анархизм не запрещает. Анархисты же не ездили в Африку спасать голодающих детей? Конечно, не ездили, поскольку анархист не несет никакой ответственности за смерть голодающих детей. Хотя... Может быть, некоторые и ездили, хуй знает. А, может быть, кстати, что и несет ответственность... Но там ведь голодные негритята, а тут отмороженная на всю голову телка Германа. Точнее бывшая телка, Герман ее ебал до того, как решил отрубить себе хуй топором. Короче, не буду я ее лечить.

— Ладно, плевать, — неожиданно согласился Хрулеев, — Пусть подыхает. Ты прав. У меня просто крыша от всего этого уже поехала.

Хрулеев поднял с земли Любин макаров и протянул анархисту:

— Дошли, пожалуйста, патрон в патронник. Я не могу, рука...

— Так я не умею, я пистолеты только у себя в театре видел, и то бутафорские.

— Да это не сложно. Возьмись вот за эту хуйню сверху и потяни назад... Ага, хорошо. Спасибо. Давай теперь его мне.

Хрулеев выдавил на землю из блистера болеутоляющую таблетку, потом взял левой рукой макаров. Он подождал несколько секунд, пока неизвестные стрелки на северной стороне леса не начали снова обстреливать все еще катавшегося по полю ордынца. Теперь можно стрелять, неизвестные не услышат выстрела Хрулеева, и его местоположение не будет демаскировано. На другой южной стороне картофельного поля кипела битва, так что того, что там кто-то обратит внимание на выстрел, Хрулеев не опасался.

Он отошел на пару шагов и выстрелил в лежавшую на земле таблетку, таблетка разлетелась на куски.

— Это чтобы ты убедился, что я могу стрелять с левой руки, — объяснил Хрулеев и направил макаров анархисту в голову, — А теперь возьми нож и порежь Любе свитер на груди.

Но анархист вместо ножа потянулся к валявшемуся рядом с Любой общевойсковому шлему.

— Не поможет, — пояснил Хрулеев, — Он не закрывает лицо, как видишь. Кроме того, я ведь могу прострелить тебе колено. А еще с такого расстояния пуля в грудину неизбежно поломает тебе ребра, даже если ты в бронежилете.

— Ну шакал! — с восхищением и без всякого страха заявил анархист, — Правильно я сказал, ты же конченый отморозок, Хрулеев. Ты влюбился в нее что ли? Прямо «Ромео и Джульетта», действие пятое. Ладно, давай поиграем в докторов, раз такое дело. Да буду я ее лечить, буду. Опусти ствол.

— Опущу. Но только учти, что я его могу поднять снова, меньше чем за секунду. А ты выкини монтировку и порежь Любе свитер на груди, надо осмотреть рану.

Анархист зашвырнул подальше гвоздодер, взял Любин наградной нож и опустился на колени рядом с раненой девушкой. Однако потом он вдруг засомневался:

— Слушай, а вдруг она очнется? Она же нас тогда на месте порешит за то, что мы трогали ее титьки.

— А ты не трогай. Режь давай, только осторожнее.

— А ты уверен? У нее же вся рожа в крови, глаза нет, и из щеки мясо торчит. Может с лица начать?

— Похуй на лицо. Ее грудью на ветку филин насадил.

Анархист вздохнул и взялся за работу. Через полминуты он отшвырнул в сторону окровавленный отрез свитера и бюстгальтер, настолько пропитавшийся кровью, что его можно было выжимать. Правая грудь у Любы не пострадала, зато левая превратилась в кроваво-мясное месиво.

— Ого, — сказал анархист, — Конечно, большие титьки у женщины это всегда хорошо, но конкретно в данном случае титька, судя по всему, спасла своей владелице жизнь. Будь у нашей командирши груди поменьше — ей бы сразу сердце пробило.

Хрулеева затошнило от вида Любиной развороченной груди. Он положил на землю макаров и подал анархисту вытряхнутые из аптечки бинт и флакон с синей жидкостью.

— И че мне с этим делать? — поинтересовался анархист.

— Продезинфицируй, перевяжи. Ты же работал санитаром.

— Так я в морге работал, блядь. Там перевязки никому не требовались. Я сам вообще только трупы таскал, но видел, как патологоанатом их вскрывает. Слушай, а может ее вскрыть? Я бы наверное справился.

— Думаю, не стоит, — ответил Хрулеев, — Просто полей ей рану дезинфекцией и забинтуй.

— Че, прям на мясо лить? Я слыхал, что спирт прям в рану нельзя заливать.

— А это вообще спирт? Он же синий. Дай, гляну, — Хрулеев отобрал у анархиста флакон и, следя одним глазом, чтобы бывший санитар не завладел пистолетом, прочел надпись на этикетке:

«СИНЕВА 95.

Антисептик.

Состав: детрейтированная микродоза ВТА-83 (кукурузка), вода.

Уничтожает бактерии, вирусы, простейших.

Примечание 1: Создано на основе советского химического оружия ВТА-83. Стальной волей Президента и посредством процесса детрейтирования созданное коммунистами орудие убийства было преображено в лекарство. Теперь оно убивает только микробов. Так преображается все, на что бросает тень своего величия Президент.

Примечание 2 (для самых верных сторонников Президента): Употребление внутрь строго не рекомендовано и неизбежно приведет к дисбактериозу пищеварительной системы. Выпейте лучше водки.»

— Ну че там? — спросил анархист.

— Ничего полезного, водки выпить советуют. Лей прямо на мясо, плевать.

— А ты уверен, что ей вообще нужна дезинфекция? — все еще сомневался Фасолин.

— Посмотри сам, у нее сосновые иголки и куски коры в мясе. Сам-то как думаешь, блять? Нужна ей дезинфекция? Лей давай, а потом осторожно убери всю грязь из раны и забинтуй ей грудь. И лицо протри и забинтуй. Главное — следи, чтобы эта синяя гадость не попала ей в глаза. И проверь, кстати, сколько глаз у нее осталось, а то из-за крови не видно. А я пока займусь своей рукой и гляну, что еще из лекарств у нас есть.

Хрулеев быстро сунул себе в рот обезболивающую таблетку и запил ее кофе из Любиной фляги. Закончив на этом лечение собственной руки, он вскрыл последнюю неиспользованную вещь из аптечки — фольгированный пакетик без маркировки. Внутри пакетика оказались шприц, ампула и картонная карточка с инструкцией. Хрулеев взял инструкцию и прочитал:

«СЛЕЗА СВЕРХЧЕЛОВЕКА.

Атипичный экспериментальный препарат последнего шанса.

Применять только в боевых условиях!

Применять только в случаях, когда вероятность гибели бойца от ран составляет более 90%!

Не для гражданского применения!

Не для продажи!

Показания к применению: шоковые и околосмертные состояния, кровопотеря, тяжелые ранения внутренних органов, потеря конечностей.

Применение препарата в случаях, когда боец лишился головы, признано неэффективным! Перед применением убедитесь в наличии у получающего препарат бойца головы.

Механизм действия: СЛЕЗА СВЕРХЧЕЛОВЕКА представляет собой неотопогенные нейроны самого Президента, извлеченные из мозга Президента в состоянии сильного алкогольного опьянения и растворенные в изотонической жидкости. Таким образом, препарат является концентрированным сознанием пьяного Президента. Попав в кровоток, сознание Президента быстро абсорбируется в головном мозге, а затем распространяется по ключевым органам. Органы бойца, получив препарат, приобретают бетонную волю и железную доблесть Президента. В результате происходят обезболивание, выведение из любых шоковых состояний, остановка кровотечений, тотальная дезинфекция, в отдельных и редких случаях — регенерация крови и поврежденных органов.

Порядок введения препарата: Внутривенно. Скорейший эффект достигается при введении препарата в яремную вену на шее, поскольку она расположена ближе других к головному мозгу.

Рекомендованная доза: строго 1 ампула один раз в жизни. При превышении дозировки наступает немедленная смерть. При применении в объеме менее 1 ампулы препарат не оказывает эффекта.

Время наступления эффектов препарата: 5-15 минут после введения.

Продолжительность действия: 30-45 минут.

Побочные эффекты: смерть (наступает в 93% случаев применения препарата), алкоголизм (развивается в 3% случаев применения препарата).

Особые указания: В связи с тем, что действие препарата представляет собой сложный процесс взаимодействия нейронов бойца с неотопогенными нейронами Президента, эффект препарата и вероятность возникновения побочных эффектов сильно зависят от комплиментарности бойца по отношению к Президенту. Проще говоря, шанс выжить после получения препарата больше у тех бойцов, кто уважает Президента. Опытным путем у различных групп установлены следующие шансы выживания после получения препарата:

Президентские штурмовики — выживают 15%

Члены Республиканской Ницщеанской Партии Президента — выживают 9%

Либералы, демократы, республиканцы и иные сторонники Президента — выживают 5%

Консерваторы, фашисты, социал-демократы и иные противники Президента — выживают 3%

Коммунисты — выживают 0%. В связи с этим препарат полностью противопоказан коммунистам!

С осторожностью применять непьющим или слабохарактерным личностям, не способным вместить сознание Президента в собственный организм!

Состав: неотопогенные нейроны Президента (30% чести, 30% воли, 30% храбрости, 5% любви, 5% ненависти), изотонический раствор.

Производитель: Psychonautic Ltd, г. Балтикштадт, улица Владимира Скалона, промышленная зона 18, строение 23. Произведено по заказу Офиса Президента.

Примечание 1: Противопоказано применение препарата самим Президентом из-за риска возникновения явлений рекурсивного характера!

Примечание 2: В связи с экспериментальным характером препарата, все еще находящимся на стадии испытаний (по состоянию на 1 февраля 1996 года ), производитель Psychonautic Ltd с радостью примет любые отчеты о случаях применения препарата, однако производитель ни при каких условиях не несет никакой ответственности за возникшие побочные эффекты, в т.ч. повлекшие смерть в результате применения препарата.»

Хрулеев не понял даже половины написанного в инструкции и засомневался:

— Люба же бывший штурмовик? Значит, если мы вколем ей вот эту ампулу, то у нее будут шансы выжить пятнадцать процентов. Тут так написано, по крайней мере. А если не вколем — какие у нее тогда шансы выжить?

— Паршивые, — честно ответил анархист. Он уже закончил дезинфекцию Любиной титьки и теперь заматывал девушку бинтом, с трудом приподняв ее полненькое тело.

— Слушай, а может ее жгутом замотать, чтобы кровь остановилась? — предложил анархист.

— У нас нет жгута. И как она будет дышать, если ей грудь замотать жгутом, м?

— Я хуй знает. А как обычно дышат люди с пробитой грудиной, которым накладывают жгут?

— А ты уверен, что им накладывают жгут?

— Нет. Откуда мне это знать? Я же говорю, я артист театра, еще был санитаром в морге, а еще...

— Да насрать, кем ты был, — заорал Хрулеев, — Я тем более не знаю, я, блять, вообще грибификатор!

Анархист прервал перевязку и с восхищением взглянул на Хрулеева:

— Не, ну ты точно конченый отморозок. Убивает детей, влюблен в Любу, попадает в таблетку с двух метров левой рукой, так еще и грибификатор. Мда... И хули жизнь меня все время сводит с исключительно интересными людьми? Если бы наш Псковский народный театр до сих пор существовал, то я бы предложил режиссеру заебошить спектакль про тебя, Хрулеев. Ты нереально харизматичный персонаж, ты же понимаешь это?

— На, — Хрулеев швырнул анархисту шприц и ампулу Слезы Сверхчеловека, — Умеешь делать уколы? Хотя хули я спрашиваю, у тебя же в морге никто не нуждался в уколах, да?

— Не нуждался, — анархист вдруг помрачнел, — Но так уж вышло, что уколы я делать умею. Я их много в свое время сделал. Только естественно не пациентам в морге, а себе самому и корешам. Был у меня сложный период в жизни пару лет назад... Куда колоть?

— В вену на шее. Тут пишут, что так подействует быстрее.

Анархист продезинфицировал СИНЕВОЙ 95 Любину шею и вскрыл упаковку шприца. Хрулеев тем временем поднес к глазам бинокль и ознакомился с диспозицией на поле боя.

Судя по всему, битва все же окончится поражением ордынцев. Их осталось человек десять, германцев теперь было раз в пять больше.

Хрулеев рассмотрел Шнайдера, который, видимо, возомнил себя героем. Шнайдер выполз с позиций германцев и каким-то образом добрался прямо до местоположения последних сражавшихся ордынцев. Сейчас он прятался за сосной в паре десятков метров от места залегания противника и периодически поливал врагов огнем из калаша. Но за Шнайдером никто не последовал, остальные германцы вяло продолжали перестрелку, оставшись на своей позиции в лесу.

Толстый ордынец-пулеметчик все еще наворачивал круги по полю на колеснице, но из РПК почему-то больше не стрелял. Возможно, у него кончились патроны.

Присмотревшись, Хрулеев с удивлением заметил, что толстяк пьет водку. Ордынец как раз допивал бутылку, он вылил последние остатки водки в железную кружку, а потом ловко отправил их себе в рот, не забывая при этом править повозкой. Толстяк был совсем пьян, рожа у него вся раскраснелась. Колесничий выкинул опустевшую бутылку и извлек из мешка на телеге еще одну. Хрулееву это совсем не понравилось.

— Ну че там? — спросил все еще занимавшийся Любой анархист.

— Не знаю. Что-то странное. Ордынец на телеге пьет водку.

— Что же тут странного? Я бы тоже выпил с удовольствием. Может у него просто нервы сдали?

— Может, — ответил Хрулеев, — А может и нет. Но я надеюсь, что это не то, о чем я сейчас подумал. Ты вколол Любе препарат?

— Ага. Пока ноль эффекта. Ща рожу ей обработаю...

Ордынец на телеге тем временем развязал мешок, не тот, из которого он доставал бутылку водки, а другой. Хрулеев увидел, что в этом мешке лежит что-то большое и серебристое.

— Блядь. Все, — сказал Хрулеев дрогнувшим голосом.

— Ты о чем? — не понял анархист.

— О том, что мы все сейчас умрем. И ордынцы, и германцы, и мы с тобой. Вот о чем. У него Гипералкалоид Президента.