Грибификация: Легенды Ледовласого

Хрулеев: В дровнике

27 октября 1996 года

ночь

Балтикштадтская губерния

Она видела его дочку. Эта Шура, которая лечила Хрулеева, и которую все здесь называли «германовской подстилкой» за ее связь с Сергеичем, видела дочку Хрулеева.

Ошибки быть не могло, ведь Шура сама сказала, что девочка была в толстовке с любимыми цифрами сторонников Президента. Она не могла знать, что в День Эдипа дочка Хрулеева была так одета. А значит это не ошибка, не обман и не провокация.

Шура видела девочку около месяца назад, когда Сергеич сопровождал рыбаков на Поддубское озеро, и взял ее с собой. Озеро находилось, по словам Шуры, километрах в пятнадцати на юго-запад от лагеря Германа. Если идти по шоссе от Оредежа к Луге, то оно будет лежать на юге.

Рыбаки вместе с Сергеичем и Шурой плыли на лодках по озеру, и вдруг на небольшом заросшем лесом островке в центре водоема появилась девочка. Шура испугалась и поэтому запомнила ее. Сергеич выстрелил, но девочка была слишком далеко, и он не попал. Девочка скрылась в кустах, и больше Шура ее не видела. Ей показалось странным присутствие девочки на этом островке, ведь месяц назад, и Хрулеев тоже это помнил, дети были только в населенных пунктах. По лесам они стали бродить совсем недавно.

Было невыносимо думать, что дочка Хрулеева, оборванная и одичавшая, сидит где-то на острове посреди глухого лесного озера. Ночью в лесу, наверное, очень страшно, особенно четырнадцатилетней девочке. В голове у Хрулеева постоянно крутилась картина, как его дочь сидит среди кустов под холодными звездами осенней ночью, совсем одна.

Впрочем, она не одна. С ней ведь Гриб, он теперь у детей вместо родителей. Но ведь на островке нет никакого Гриба, Грибы сажали только в населенных пунктах. Правда, в некоторых областях и странах их еще высаживали вдоль трасс, чтобы дети могли подкрепиться по пути. Но здесь, в Балтикштадской губернии, так никогда не делали, Хрулеев был грибификатором и знал это. Возможно, его дочка давно уже умерла от голода, лишенная Гриба. Зачем вообще Гриб послал ее совсем одну на этот островок?

Плазмидова вроде говорила, что все дети теперь объединены единым планом и волей Гриба. Каким образом Гриб использует отобранную у Хрулеева дочку?

Все эти вопросы мучили Хрулеева, хотя на самом деле не имели никакого значения. Важно было другое. Дочка Хрулеева на острове, совсем рядом, в пятнадцати километрах отсюда. По крайней мере, была там около месяца назад. А Хрулеев здесь, на элеваторе, в качестве раба триста восемьдесят девять. И уйти отсюда он не может.

Шура узнала на заляпанной говном фотографии девочку еще неделю назад.

С тех пор Хрулеев успел поработать на многих работах. Первые два дня он все еще таскал говно, потом ему милостиво позволили чинить разваливавшийся женский барак, еще он сажал чеснок, рубил дрова и валил лес под конвоем Винтачкова. Однажды его даже вызвали в оружейную, где он целый день пытался починить собранное на месте битвы за картофельное поле оружие. К сожалению, украсть там Хрулеев ничего не смог, в оружейной за ним пристально наблюдали аж трое гвардейцев Германа.

Рабочий день длился по одиннадцать-двенадцать часов. Учитывая время на переклички, помывку, стирку, обед и внутренние хозработы в бараке на сон оставалось часов шесть. Однако Хрулеев ежедневно крал по десять-двадцать минут рабочего времени, чтобы сходить к задней стене дровника.

Несмотря на ежедневный тяжелый труд, Хрулеев упорно пытался не слишком напрягать правую руку, и она у него почти зажила, больно было только, когда сжимаешь кулак. В грудине все еще ломило, особенно во время таскания тяжестей, но боль была терпимой и непостоянной. Еще Хрулеев немного начинал прихрамывать к концу рабочего дня, разорванное филином колено ныло.

Хуже всего у него было с желудком, Хрулеева мучил понос и рвало желчью. Даже та скудная пища, которую он получал, в нем не задерживалась. Периодически, особенно по ночам, желудок ныл, отбирая у Хрулеева ценное и редкое время отдыха.

Но этой ночью Хрулеев и не планировал спать.

Было около полуночи, и он решительно встал с грязного истлевшего тряпья, служившего ему постелью. Перешагивая через спящих рабов с номерами на лбах, Хрулеев дошел до двери барака, где висела едва дававшая свет керосинка. Поперек двери висел гамак, в котором спал староста. Хрулеев аккуратно ткнул старосту в бок.

— А? Что? — захлопал глазами староста с номером 120 на лбу.

— Мне сказали идти в оружейную, волыны чинить.

— Кто сказал? Когда? Что ты несешь?

— Скрудж. Еще позавчера. Я там работу не доделал.

— Хм. А мне никто ничего подобного не говорил. Хуячь на место и спи.

— Ладно, только потом будешь сам со Скруджем объясняться. А он скоро придет сюда за мной.

— Так а почему ночью-то?

— Так я днем на работах.

— Что ты несешь, бля? На каких работах? Как будто Скруджу не насрать на твои рабские работы. На место иди, блять! Вот придет Скрудж за тобой — тогда пойдешь.

— Как скажешь, — пожал плечами Хрулеев, — Но только Скрудж, когда придет, тебя будет бить, а не меня.

— А, ладно. Давай, проваливай. И сиди там всю ночь. А то, когда назад припрешься — опять меня разбудишь.

Староста освободил проход, и Хрулеев вышел в холодную осеннюю ночь.

Вокруг стояла непроглядная темень, свет на элеваторе попусту не жгли. Впрочем, для охраны рабов и не требовался свет.

С трех сторон отсек рабов был окружен высоким двойным забором с колючей проволокой, в промежутке между заборами ночью рыскали десятков пять собак, натасканных псарем Зибурой на человека. Возможно, где-то там с псами-людоедами сейчас бегала Тотошка.

С единственной четвертой стороны, где не было собак, к отсеку рабов примыкал двенадцатый отсек, где сидело несколько вооруженных охранников, а на воротах и заборе имелась сигнализация.

Еще была караульная вышка, очень кривая и уродливая, кое-как сколоченная из ржавых кусков элеватора и досок. Но ночью вышка была бесполезна с точки зрения охраны из-за отсутствия света. Хотя там был прожектор, и в случае тревоги его могли зажечь.

Впрочем, днем вышка тоже была бесполезна. Людей у Германа не хватало, и на вышке в светлое время суток постоянно торчала какая-то молодая девушка с ружьем и явными следами тяжелого психического расстройства на лице. Охранница была безучастна абсолютно ко всему, даже когда два дня назад посреди отсека насмерть забили триста двадцать четвертого, заподозренного в воровстве чужих пайков, она никак не отреагировала.

Хрулеев не знал, кто дежурит на вышке ночью. Но кто-то там был, и этот кто-то затащил наверх лесенку, так что залезть на вышку и прикончить часового Хрулеев не мог. Но в темноте часовой все равно не увидит Хрулеева, так что убивать его необходимости не было.

Стараясь не шуметь и двигаясь почти на ощупь, Хрулеев прошел к задней стенке дровника и стал ждать. Он знал, что сегодня Сергеич придет к Шуре, об этом знал весь отсек.

Первой появилась Шура, она подошла к дверям дровника и стала ждать. Ее Ромео в черном шлеме пришел минут через десять, из двенадцатого отсека. Сергеич освещал себе путь ярким фонарем.

Сергеич открыл дровник, хлопнула дверь, и сквозь щели деревянного строения забил свет фонаря.

— Ну, сучка, и что же ты делала, а? — нежно поинтересовался Сергеич.

— Как что? — изобразила удивление Шура.

— Что ты делала, шлюха поганая? Отвечай!

— Ну, я не могу. Мне даже стыдно сказать, господин третий градус.

— Тем не менее, отвечай, развратная погань.

— Дело в том что... Ах... Я была плохой.

Послышался хлесткий звук пощечины.

— Насколько плохой ты была?

— Очень. Предельно плохой.

— Как ты ко мне обращаешься, развратница?

— Простите, господин третий...

Еще одна пощечина.

Потом, судя по звукам, влюбленные в порыве страсти стали стаскивать с себя одежду.

— Ой, умоляю, пощадите меня, мой господин!

— Ни в коем случае...

Потом Сергеич стал избивать Шуру чем-то относительно мягким, потом они стали практиковать нечто совсем стремное, от чего Хрулеев даже поморщился, и только потом, наконец, перешли к главному.

Через пятнадцать минут Сергеич выставил Шуру из дровника.

— Не возвращайся никогда, помойная шлюха! Ты развратила меня, ты сеешь всюду раздоры своей блядливой пиздой! Ты будешь наказана еще, послезавтра, — заявил ей вслед Сергеич.

— Как скажете, господин третий градус, — ласково пропела Шура, — Но, может быть, я должна получить наказание прямо сейчас?

— Не, харе на сегодня. Иди. Вот возьми куриную ногу и банку колы. И уебывай, любовь моя.

— Пока, господин третий градус.

Шура ушла, Сергеич закрыл за ней дверь дровника.

Всю эту неделю Хрулеев был занят тем, что расковыривал древним финским гвоздем, тем самым который пытались вогнать ему в глаз, самую истлевшую широкую доску в задней стенке дровника. Сейчас доска была вставлена на место, но отходила она легко и бесшумно. Хрулеев убедился в этом заранее, он проверил доску много раз.

Хрулеев аккуратно вынул доску и протиснул в дровник свое отощавшее тело. Сергеич как раз полез в свой тайник, где хранил водку и сигареты, служившие ему для снятия стресса после страстной любви. Тайник располагался в полой деревянной колоде, и Сергеич нагнулся.

Хрулеев взял самое увесистое полено травмированной правой рукой, поморщился от прошедшей до самого плеча боли, и подошел к Сергеичу. Он знал, что Сергеичу дети сожгли из самодельного огнемета половину лица, именно поэтому он и ходит всегда в шлеме Президентских штурмовиков. А еще у Сергеича не было левого глаза, и Хрулеев подходил к нему именно слева.

Сейчас шлем Сергеича лежал на куче дров, рядом с калашниковым. Заходить в отсек рабов с оружием строго запрещалось, но Сергеичу правила были не указ. За ремнем у Сергеича висела самодельная кожаная плетка. Судя по всему, именно ей он карал похотливую шлюху.

Хрулеев как следует размахнулся и ударил наклонившегося за водкой Сергеича поленом по голове.

Башка у Сергеича была бритой, как у раба, и вся в розоватых ожогах.

К ужасу Хрулеева Сергеич спокойно распрямился и посмотрел на нападавшего, как будто его просто окликнули, а не врезали пудовым поленом по черепу.

Левая половина лица Сергеича напоминала оплывшую свечку, кожа на ней висела давно застывшими ожоговыми пузырями. Глаза действительно не было, как и половины рта.

— Сука, — слабо пробормотал Сергеич и бросился на Хрулеева.

Хрулеев поспешно загнал древний финский гвоздь в Сергеича, примерно в область печени, по самую шляпку.

Сергеич взбулькнул, Хрулеев ударил его поленом в рожу, и любитель эротических игр упал на колени. Хрулеев ударил поленом еще раз, на голове у Сергеича наконец-то появилась кровь, а в черепе — явно видимая вмятина. Хрулеев ударил еще пару раз, Сергеич тяжело упал лицом вперед. Через несколько секунд кровь из головы поверженного Сергеича уже хлестала широким потоком.

Хрулеев скорее отошел, чтобы не запачкаться.

Сергеич конечно был исключительно живуч, но с такой дыркой в черепе и финским гвоздем в печени не выживет даже он.

Хрулеев понял, что он накосячил. Кровь. В плане Хрулеева никаких кровотечений не предполагалось, про то, что у человека, получившего удар поленом по башке, идет кровь, он забыл. Но отступать было некуда, да и незачем. Корректировать план тоже уже поздно.

Хрулеев стал стаскивать с Сергеича одежду. Занятие оказалось очень нелегким, Хрулеев тихонько матерился. В фильмах и видеоиграх шпион всегда быстро переодевается в форму убитого врага, но в реальности все оказалось совсем иначе.

Во-первых, униформа Сергеича была весьма эклектична и состояла из джинсов, берцов, черного свитера с эмблемой Республиканских ВМС и зеленой ветровки с портретом Германа на нашивке. А во-вторых, снимать одежду с трупа было очень тяжело и неудобно.

Нужно было убить Сергеича раньше, когда он голым предавался любви. Но тогда пришлось бы убить и Шуру. Хрулеев рассматривал этот вариант, но решил от него отказаться, И дело было не в морали или гуманизме, просто двух человек невозможно по-тихому оглушить поленом, даже если эти двое заняты самым увлекательным в жизни делом.

Хрулеев потратил на раздевание трупа минут двадцать, но это было нормально, запас времени у Хрулеева имелся. Хуже было то, что свитер Сергеича весь перемазался кровью, а в районе печени, куда Хрулеев всадил гвоздь, на свитере появилась заметная дыра. Размер одежды у Хрулеева и покойного был примерно одинаковым, разве что Сергеич потолще и чуть пошире в плечах.

Хрулеев переоделся в шмот Сергеича и даже надел берцы мертвеца, которые оказались ему впору.

Справившись, наконец, с переодеванием, Хрулеев залез в тайник Сергеича и извлек оттуда мерзавчик зубровки и пачку красного LM.

С плоского флакона водки на Хрулеева быковато смотрел налитыми кровью глазищами подвыпивший зубр в белорусской вышиванке. Зубровки оставалось совсем мало — грамм пятьдесят. Судя по всему, Сергеич расходовал напиток экономно.

Хрулеев выдохнул и влил в себя желтоватый пахнущий травами напиток. Подавив последовавшие за этим рвотные позывы, он нашарил в кармане джинсов Сергеича зажигалку и закурил. Хрулеев закашлялся, ноги сразу стали ватными, тело ослабло.

Хрулеев присел на колоду и неторопливо выкурил сигарету. Желудок немного резало, но его больше не тошнило. Лицо горело и чесалось.

Докурив, Хрулеев решительно встал, проверил, заряжен ли автомат, а потом надел на голову шлем Президентского штурмовика в форме маски Дарта Вейдера. Режим ночного видения был выключен или же, судя по тому, что Сергеич шел сюда с фонарем, вообще не функционировал.

Сам шлем оказался удивительно легким и удобным, он почти не ощущался на голове.

— ОБНАРУЖЕН НОВЫЙ НОСИТЕЛЬ, — вдруг сказал шлем металлическим женским голосом.

Хрулеев тихонько выругался.

Голос встроенного робота казался громким, но Хрулееву было известно, что никто, кроме надевшего шлем, его не слышит. В шлемах Президентских штурмовиков была какая-то хитрая система, подававшая звук даже не посредством наушников, а прямо на кости черепа. Очередная выдумка полубезумных детей-изобретателей на службе у вечно пьяного Президента Республики.

— ДАННЫЙ ЭЛЕМЕНТ ОБМУНДИРОВАНИЯ «ТЕМНЫЙ ВЕТЕР» ЯВЛЯЕТСЯ СОБСТВЕННОСТЬЮ ДЕКУРИОНА КОРПУСА ПРЕЗИДЕНТСКИХ ШТУРМОВИКОВ ИВАНОВОЙ ЛЮБОВИ ЕВГЕНЬЕВНЫ. ЭКСПРЕСС-СКАНИРОВАНИЕ МОЗГА ПОКАЗАЛО, ЧТО ВЫ — НЕ ОНА, — произнес шлем.

— Так это Любин шлем? — удивился Хрулеев, — Я — не она, все верно. Но ведь Сергеич тоже не она. А он тебя носил.

Хрулеев не знал, слышит ли его дух шлема, и способен ли он вообще общаться.

Хрулеев бы не слишком удивился, если бы робот начал с ним полноценный диалог. Но робот проигнорировал реплику Хрулеева, вместо этого он заявил:

— МЫ ПОНИМАЕМ, ЧТО В БОЕВЫХ УСЛОВИЯХ ШЛЕМ ВПОЛНЕ МОЖЕТ ПЕРЕХОДИТЬ ОТ ОДНОГО БОЙЦА К ДРУГОМУ. ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, ВЫНУЖДЕНЫ НАПОМНИТЬ, ЧТО ВОРОВСТВО ИМУЩЕСТВА КОРПУСА ПРЕЗИДЕНТСКИХ ШТУРМОВИКОВ КАРАЕТСЯ СОГЛАСНО ЗАКОНАМ РЕСПУБЛИКИ. ЕСЛИ ВЫ УБИЛИ ПРЕЗИДЕНТСКОГО ШТУРМОВИКА И ЗАБРАЛИ ЕГО ШЛЕМ, СОВЕТУЕМ НЕМЕДЛЕННО СДАТЬСЯ. ЭТО ВАШ ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС ИЗБЕЖАТЬ СМЕРТНОЙ КАЗНИ.

— Да никого я не убивал, — нагло заявил Хрулеев, стоя рядом со свежим и раздетым трупом, — Точнее убивал. Но Сергеич ни фига не штурмовик, и вообще не владелец этого шлема.

Но дух шлема опять не услышал Хрулеева:

— ДЛЯ ТОГО ЧТОБЫ ИДЕНТИФИЦИРОВАТЬ ВАС В КАЧЕСТВЕ ПРЕЗИДЕНТСКОГО ШТУРМОВИКА ПРОСИМ НАЗВАТЬ ПАРОЛЬ. ПАРОЛИ ОБНОВЛЯЮТСЯ ЛИЧНО ПРЕЗИДЕНТОМ ЕЖЕМЕСЯЧНО. В СЛУЧАЕ ЕСЛИ ВЫ НЕВЕРНО НАЗОВЕТЕ ПАРОЛЬ — ШЛЕМ САМОУНИЧТОЖИТЬСЯ, И ВАША ГОЛОВА ВМЕСТЕ С НИМ. У ВАС ДВАДЦАТЬ СЕКУНД. СПАСИБО.

Внутри шлема вдруг выдвинулись тупые штыри, сжавшие голову Хрулеева. Хрулеев попытался стащить взбесившееся устройство с головы, но ничего не вышло, оно намертво прикрепилось к голове, как приклеенное.

— ЗАРАНЕЕ ПРИНОСИМ ИЗВИНЕНИЯ, ЕСЛИ У ВАС АКЦЕНТ, И ИЗ-ЗА НЕГО МЫ НЕ СМОЖЕМ ИДЕНТИФИЦИРОВАТЬ ВАШ ОТВЕТ ВЕРНО. НАПОМИНАЕМ, ЧТО ПРЕЗИДЕНТ ПРОТИВ РАСИЗМА. ТЕМ НЕ МЕНЕЕ, ПРОИЗНОСИТЕ ПАРОЛЬ ЧЕТКО. ШЛЕМ СПОСОБЕН РАСПОЗНАТЬ, КАК КЛАССИЧЕСКИЙ РУССКИЙ ЯЗЫК, ТАК И БАЛТИКШТАДТСКИЙ ДИАЛЕКТ. ДЕСЯТЬ СЕКУНД ДО САМОУНИЧТОЖЕНИЯ. СПАСИБО.

— Блять! — сказал Хрулеев

— НЕВЕРНО.

Хрулеев понятия не имел, что там напридумывал Президент в пьяном угаре в качестве пароля. Он решил попробовать очевидные варианты:

— Водка.

— НЕВЕРНО

— Ницше?

— НЕВЕРНО

— Эм... Блять! Блять!

— НЕВЕРНО

— Республика?

— НЕВЕРНО. ДВЕ СЕКУНДЫ ДО САМОУНИЧТОЖЕНИЯ...