Грибификация: Легенды Ледовласого

Хрулеев: Тяжкие думы и тамагочи

3 октября 1996

Балтикштадтская губерния

Хрулеева стошнило, и он расплакался.

Ценнейшие калории, последние державшиеся в теле питательные вещества были потеряны, превратились в лужу жижи на асфальте. Хрулеев достал флягу с водой и начал жадно пить, но, вспомнив, что он пил только пять минут назад, вдруг остановился.

Для того чтобы оторвать флягу от губ потребовалось усилие, как будто фляга была частью тела Хрулеева, и он отрезал от себя кусок мяса.

На западе пылало осеннее закатное солнце, и легкие облачка над лесом на горизонте напоминали тончайшие серебристые нити.

Гриб был теперь совсем рядом, для того, чтобы увидеть его верхушку, приходилось задирать голову. В лучах осеннего заката Гриб казался совершенно черным, как будто он поглотил весь солнечный свет без остатка, впитал его в себя и пожрал.

Хрулеев стоял перед пограничным знаком, это был высокий, в человеческий рост, кусок цельного гранита. Обессилевший Хрулеев облокотился на него и почувствовал спиной тепло нагревшегося за день на солнце камня. Тотошка оббежала камень с другой стороны и помочилась на него.

— Смотри, Тото, это ты, — сказал Хрулеев собаке.

На гранитной плите действительно было выбито изображение собаки. Правда это была не овчарка как Тотошка, а борзая сука. В зубах сука держала скрещенные железную дорогу и речку. Хрулеев решил, что это вероятно местный городской герб. Это предположение подтверждалось тем, что над изображением суки крупными, размером с человеческую ладонь буквами было вырезано слово «Оредеж». Они наконец пришли.

Однако, над камнем, обозначавшем въезд в город, уже успел поработать местный вандал, тот же самый, живопись которого Хрулеев уже видел на комбайне с мертвым комбайнером внутри. Поверх герба красовалась сделанная черной краской надпись «ДЕТИ-ЗЛО.ГЕРМАН», ниже под гербовой борзой собакой был изображен все тот же портрет Достоевского. Сама идея расписывать все вокруг граффити в такое время как сейчас показалась Хрулееву странной, он решил, что этот таинственный Герман наверняка сумасшедший. Впрочем, вероятнее всего неизвестный Герман уже давно мертв.

Хрулеев вдруг понял, что он задумался о какой-то незначимой ерунде, и это было серьезной ошибкой, которая могла стоить ему жизни. Думать было трудно, собственное мышление ощущалось Хрулеевым как некий изматывающий чисто физиологический процесс вроде перетаскивания тяжелых камней.

Хрулеев понимал, что это еще один очередной явный признак голода, сил уже не осталось даже на то, чтобы думать. Но думать было нужно, было нужно считать, если Хрулеев не посчитает время — он умрет сразу же, как войдет в город.

Хрулеев прикрыл глаза, пытаясь отдохнуть, и явственно ощутил на лице тепло закатного осеннего солнца. Он вдруг пожалел, что гранитный камень стоит прямо, что его не свалили. Если бы камень лежал, Хрулеев мог бы лечь на теплый гранит, так было бы гораздо приятнее и легче, чем стоять, оперевшись спиной на пограничный знак. Но Хрулеев вновь поймал себя на мысли, что думает совсем не о том, о чем следует. Нужно было считать.

Хрулеев вынул из кармана тамагочи и включил его. Великая ценность тамагочи состояла в том, что в нем были часы. Независимо от того, был ли электронный зверек жив или издох, время всегда отображалось монохромными цифрами в правом верхнем углу экрана. Настоящих часов у Хрулеева не было, но он знал совершенно точно, что тамагочи показывает время верно, он сверял часы тамагочи неделю назад, и батарейка с тех пор не садилась. Сейчас часы тамагочи показывали 19:14.

— Тото, ко мне!

Копавшаяся в придорожной канаве Тотошка живо подбежала к хозяину и завиляла хвостом.

— Сидеть!

Тотошка села. Хрулеев знал, что говорить проще, чем думать. Если он будет не просто считать, а рассказывать о своих расчетах Тотошке, будет гораздо легче.

— Итак, Тото...

Псина подняла голову и с интересом посмотрела в лицо хозяину.

— Что нам собственно известно об Оредеже? Мы знаем, что там наверняка есть дети, и стоит нам только войти в город, дети сразу же попытаются нас убить. Поэтому мы должны войти, когда дети будут заняты, и им будет не до нас. Заняты дети бывают только во время кормежки, в это время они собираются на Грибных площадках и пожирают Гриб. Ближайшая кормежка детей начнется ровно в 19 часов 46 минут и 38 секунд. Сейчас 19:16. Таким образом, все что нам нужно чтобы выжить, это узнать, где находятся Грибные площадки в Оредеже, а также рассчитать сколько по времени здесь длится кормежка детей.

Давай сначала о Грибных площадках. Где находится одна из них, мы можем сказать совершенно точно, Гриб на ней так разросся, что его видно за много километров, он где-то на севере Оредежа, относительно далеко отсюда, туда мы сегодня точно не пойдем. Таким образом, дети, которые уйдут жрать этот огромный Гриб, нам совершенно точно не угрожают, мы просто не пойдем к ним. Но есть ли в Оредеже другие Грибные площадки? Давай рассуждать, я полагаю, что Оредеж это именно город, маленький городок, а не село и не деревня. Этот красивый пограничный камень, который ты только что обоссала, вряд ли поставили бы на въезде в село.

Но Оредеж определенно невелик, я думаю, в этом городке раньше жило несколько тысяч жителей, максимум — десять тысяч человек. Из этого следует, что в Оредеже должно быть около сотни детей. Еще один вывод — в Оредеже должно быть, вероятно, две Грибные площадки, в маленьких городках обычно выращивали именно два Гриба.

Сотня детей будет поедать Гриб около двадцати минут. И в эти двадцать минут мы с тобой можем свободно передвигаться по городу, главное — не наткнуться случайно на вторую Грибную площадку, местоположение которой нам пока неизвестно. Дети во время кормежки увлечены пожиранием Гриба, но если подойти слишком близко, они все же могут отвлечься, чтобы убить нас.

Надеюсь, теперь тебе ясен мой план — мы войдем в Оредеж ровно в 19:46 и постараемся за двадцать минут, пока дети кормятся, найти безопасное место, чтобы укрыться. Если не успеем — нас убьют. Если случайно наткнемся на вторую неизвестную нам Грибную площадку — тоже умрем. Это очень плохой план, Тото, но другого у меня для нас с тобой нет, прости.

Тотошка тявкнула в ответ.

Монолог отнял у Хрулеева остатки сил, но решение было принято, теперь оставалось только ждать.

Хрулеев сел на землю и прикрыл глаза. Однако ждать оказалось невыносимо. Желудок ныл, Хрулеев ощущал, как его бросает в жар, голодная лихорадка накатывала на него волнами, когда он закрывал глаза, за веками плясали разноцветные круги. Хрулеев несколько раз включил и выключил тамагочи, ему казалось, что прошла уже целая вечность, но проклятая японская игрушка показывала только 19:21.

Хрулеев встал.

— Плевать. Мы идем прямо сейчас, Тото, и будь что будет.

Пошатываясь, Хрулеев зашагал по дороге в сторону коттеджей на въезде в город. Оредеж встречал путников могильной тишиной и выбитыми окнами домов.