Жена мертвеца

Глава 8

С рассветом в город пришёл восточный свежий ветер, дул по улицам, гоняя мусор и листья, а с бледно-синего неба как веником сметая облака, оставляя лишь клочковатые, зацепившиеся то тут, то там грязно-серые обрывки. А внизу под ними и вокруг Григория шумел и галдел на сотню голосов широкий зареченский рынок, кричали долгими голосами торговки, слободские большухи и кумушки в цветастых пуховых платочках степенно переговаривались – или ругались скрипучими уверенными голосами. Скрипели и хлопали под ногами рассохшиеся деревянные мостки. Где-то за углом уже пела шарманка, раешник у деревянного райка сыпал прибаутками, зазывая «обчество» взглянуть на рисованное маслом «Торжество истины» и «Аль-вахид в небесех».

Посреди буйной толпы расположилась толстая торговка с ручной тележкой, нагруженной пузатым, медноблестящим и уютно дымящимся самоваром, стопкой чашек, подносами с румяной и яркой выпечкой и превращённой в прилавок резной дубовой доской. Григорий улыбнулся, проходя мимо, воспользовался суетой и тем, что тётка зорко наблюдала за сновавшей неподалёку ватагой пацанов – как бы не своровали чего – и сам быстро стянул у тётки ароматный пирожок.

«Пайцза – золотая, кафтан – зелёный, голос, согласно печати на пайцзе – царский. А пирожки воруешь...»

– Так вкусные же. С капустой. И вообще, – усмехнувшись, ответил Григорий.

Откусил свежестыренный с лотка пирожок и улыбнулся осеннему, неяркому и прозрачному солнцу. Звенящий, неслышный голос Катьки между ушей терялся и плыл в этом шуме. Ехидный, слава богу, уже:

«И не стыдно, господин правоохранительный?»

– Попался – было бы стыдно, а так нет... – улыбнувшись снова, ответил ей Григорий.

Вернулся назад и купил у торговки заодно булку маковую, взял крепкого густо-рудого цвета чёрного чая в пиале. Степенно выпил, по обычаю – кинул две полушки на дно пиалы, украдкой подкинул туда и третью, улыбнулся, услышав тихий смешок меж ушей. Улыбнулся румяной чухонке за прилавком-тележкой, подумал, налил себе из самовара ещё. Прошёлся с пиалой в руках, потом встал возле торгового ряда, облокотившись спиной о дубовый прилавок. Пил чай, смотрел и слушал, навострив уши.

Чернокрылые галки хлопали крыльями, напротив, на церкви. Над синей маковкой зазвонили тягуче траурные колокола. Эхом долетел хриплый бас дьякона: «Болярину Морозову и прочим, что были с ним. Вечная па-амя-ять»… Из проулка вывернул, нещадно трясясь и скрипя, разукрашенный, яркий, расписанный фениксами возок – колымага, остановилась у белокаменных врат. Из неё вышла боярышня в рыжей шубе, степенно вышагивая, служанка вела её под руку. Боярышня, медленно пройдясь вдоль рядов, скрылась в церковных вратах. Григорий заметил рыжий лисий хвост у неё на плечах, огненно-рыжую, выпавшую из-под платка прядку. Кивнул сам себе, дунул в усы, улыбнулся. Прислушался вновь.

У соседнего прилавка за деревом слободские кумушки обсуждали дела... Та-а-ак, интересно. Не зря Катька сердито, по-кошачьи зафыркала. Григорий же подобрался и весь обратился во слух. Обсуждали кумушки как раз Катьку и его самого, господина пристава, сплетая узлы в истории воображением, цветистым и ярким.ю как узорные платки на плечах. Одна из них как раз увлечённо рассказывала…

«Как Григорий, только-только, якобы освободившийся из царёвой каторги на Лаллабыланги»...

Гришка нахмурился было, зато Катька ехидно захохотала призрачным голосом. Ну а разрумянившаяся то ли от лёгкого морозу, то ли от своих выдумок женщина даже явись пред ней призрак под ручку с Григорием, вообще бы ничего не заметила. Настолько увлечённо расписывала, подбирала и разукрашивала в рассказ детали, долженствующие если не убедить, то поразить «обчество» до глубины души. Детали получались цветистые, яркие, вроде статьи, по которой Григорий якобы на Лаллабыланги томился. Тяжёлой, но уважаемой в народе пятьдесят восемь с хвостом: «Кидание царёвых должностных лиц с колоколен и башен призывных». Собеседницы впечатлялись, Гришка тоже немножко загордился украдкой, довольно задрал в небо нос. Катька фыркнула, тихим звоном колокольчиков растёкся её голос прямо между ушей. Мигом сменившийся на набатный, давящий трезвон, когда кумушка продолжила свой рассказ, улыбаясь и сверкая глазами: «Про то, как вернувшийся из морозного Лаллабыланги Гришка нашёл полюбовницу в объятьях финского чёрного колдуна...»

На этом моменте, к чести зареченских – суровое: «Ты ври, да не завирайся», – прозвучало не от одной лишь Катьки. Собеседниц кумушки продолжение тоже не привело в восторг. Над прилавками полился буйный обмен репликами, который Григорий заслушал внимательно под коричнево-рыжий, тягучий чай и хруст румяной маковой булки. Дескать, Катерина-покойница, она была правильная и не из таковских. И даже Сеньку Дурова, целовальника и первого на слободе кобеля пару раз отоваривала при всём честном народе поленом.

– Было дело? – спросил Гришка чуть слышно.

В ответ услышал короткий вздох меж ушей.

Ну а рассказчица тем временем настаивала, дескать, финский колдун – он всем чернокнижникам чернокнижник и всем колдунам колдун. Может кому хошь глаза отвести и кем захошь прикинутся... Вот и прикинулся Гришкой так, что и не отличить стало, а когда настоящий Гришка обман увидел – в оборотня обратился, по слободам волком бегает, колдуна того ищет и как найдёт...

«Так земля на небесную ось налетит и конец света безуказно случится, – прокомментировал – ехидно, Григорию прямо между ушей – чуть успокоившийся призрачный голос. – Одного не могу понять. Откуда местные бабы Гомера читали?»

«Они ему в своё время и рассказывали», – также ехидно подумал в ответ Григорий. Потом резко, сказал Катьке:

– Погодь.

Сделал шаг вперёд, откашлялся, привлекая к себе внимание. Поймал взгляд охнувших при виде «героя-оборотня» кумушек. Дружелюбно, да самым что ни на есть волчьим образом ощерился и спросил:

– Простите, бабоньки, милые, великодушно. А почему колдун – финский? Я вот лично за яхудом лохматым бегал, искал...

Рассказчица охнула было, увидев Гришку. Потом оправилась, заговорила, сверкая алым, раскрасневшимися от накала страстей щеками:

– Пренепременно, финский, это я тебе, соколик, прямо скажу. Мой старый в ту ночь на затоне с самопалом сторожил – я ему поесть носила. Гляжу – туман плывёт на реке. Плотный, густой и против ветра идёт, по Суре-реке вверх поднимается. Не иначе как колдовской. Университетским ни в жисть такое не наколдовать, а финн на воде тебе и ветер, и бурю, и туман бесовский сложит запросто. Недаром их всех сослали да за Урал, указ ещё царь старый издал, старый, правильный.

И так далее и тому подобное – тут Григорий уже не слушал уже. Аккуратно, бочком выкрутился из толпы, свернул за угол, выдохнул. Услышал снова голос в ушах:

«Ну и драму тебе сочинили. Прямо Шекспир. Откуда только местные его читали?»

– Они и рассказывали, а он лишь записывал... – ответил Григорий машинально.

Потом обернулся, улыбнулся навстречу рыжей солнечной улыбки Варваре Колычевой. Тяжёлую боярскую шубу она скинула, оставшись в серой, с рыжим воротом, душегрее и кожанке. Ещё алые сапоги и вечные для бронемамонтовых полков шаровары. Платок на голове, концы переплетены с рыжими огненными волосами. Улыбнулась – осеннее солнце пробежало неярко у неё по лицу. Григорий улыбнулся ей в ответ. Потом улучил момент и вежливо, по обычаю поклонился:

– Здоровы будьте, боярышня.

– Так, без мест и чинов. Будем по обычаю величаться – провеличаемся до Джабраиловой трубы. Показывайте дорогу.

Григорий кивнул. Они пошли – через улицу, потом за угол и к повороту на слободу речников. Птицы метались, кричали над головой. Призрачный голос в ушах – затих, затаился. У слободской церкви вдруг ожил вновь, забился испуганно:

«Гриш, не ходи, не надо, пожалуйста».

К удивлению Григория, Варвара тоже его остановила, легонько придержав рукой за плечо. Сказала, почти эхом с Катькой:

– Не ходите, Григорий, вам, как мужчине оно будет неприлично. Я потом расскажу.

– При моей пайцзе... Ну ладно, раз так, – ответил Григорий, пожал плечами.

Свернул за угол, пару мгновений пялился, изучая царапины на белёной стене. Три идеально прямые, глубокие, будто ножом прорезанные бороды. А стену, между прочим, белили недавно, не забывают станичники храм. Потом встряхнулся, спросил тихо призрачный голос:

– Эй, Кать, ты чего? Что случилась?

«Не знаю. Просто я там страшная...»

Захотелось сказать сразу и много, но в итоге и подумать-то лишнего стало жаль. И так обидели, сволочи, человека. Вместо этого – прошёлся по слободе ещё раз, то и дело подпирая заборы да цепляясь языками с работающими на огородах стариками и бабами. Страшная сказочка про финского колдуна успела разбежаться по слободе, почему-то наполнив местных большух и кумушек душевным сочувствием и прихотливой, хотя и неровной несколько, разговорчивостью. Григорий не заметил, как прошёл вниз по улице до самой реки. У крайнего дома почти столкнулся плечами с целовальником Сенькой Дуровым. Тот шёл куда-то, как всегда – высокий, прямой, в щегольском вышитом золотой нитью кафтане. Григорий смерил его взглядом, с изумлением заметил вдруг, как блестят его волосы на солнце.

– Чего, Катька, правда поленом гоняла? – сказал себе под нос оскалившись.

Услышал звон меж ушей. Тяжёлый, рвущийся звон, будто призрак хотел сказать что-то и не решался. Целовальник на миг замер, смерил его с ног до головы тяжёлым взглядом, сплюнул под ноги в пыль... Тут их окликнули сердито из-за забора, Сенька развернулся на месте, пошёл куда-то к реке.

«Куда это он, интересно?» – подумал Гришка.

С чего-то насторожило то, как Сенька на случайно встреченного пристава глядел. Подобрался, скользнул за ним следом. Потерял Сеньку из виду на склоне в кустах, потом долго смотрел вслед ныряющей по волнам лёгкой двухвесельной лодке. Косая лента дождя на мгновенье скрыла беглеца из виду – это над заречным концом и на этом берегу светило солнце, а со стороны Университета клубились тучи. Впрочем, словно опасаясь далеко оторваться от «альма-матер» и перебраться через середину реки. Дальше баржа проплыла, закрыв собой лодку. А когда баржа ушла, сколько Григорий ни вертел головой вверх и вниз по течению, лодку уже не увидел. На громовой башне университета сверкнула молния, раздвинув на миг облака.

Со спины послышался голос:

– А, вот вы где. Подайте руку, пожалуйста.

Григорий повернулся – рыжее солнце на миг кольнуло глаза. Запнулось на косогоре. Григорий подал руку, Варвара спустилась к нему. Замерла на миг, любуясь россыпью солнечных зайчиков, которые бегали сегодня по серовато-голубой, а не свинцово-серой воде. Дёрнулась, украдкой потянулась к колену.

– Нога болит?

– Да. Левая, задняя... Нету её, а болит. Ладно, это ещё ничего, а вот когда Лихо хвост себе прищемил – вот тогда ощущения действительно были... незабываемыми.

Григорий вздохнул участливо, на миг отматерил про себя хвостатого раздолбая по имени Лихо, но вслух спросил уже ближе к делу:

– Как осмотр, что-то заметили?

– Из важного – ничего. Знак лилии, как вы и говорили. Но в таком виде он не значит ничего...

Варвара вновь дёрнулась, её лицо затянуло как серым туманом.

«Ой ли? Что-то вы темните, боярышня», – подумал Григорий.

– Ещё был сведённый знак «той-что-жаждет»... Поверьте, Григорий, вы не хотите знать, что это и чего она жаждет. Не сейчас, во всяком случае. Но сведён кирпичом, наскоро, и православный крест выжжен поверх. Рана всего одна, очень узкая, как вы заметили.

– Выводы?

– Боевой маг, однозначно. Коллега, так сказать. Жаль, что не удалось пообщаться. Специализацию определить не могу, единственно – вижу, что начинающий маг. Новик, если по-нашему. Главное – татуировок бесовских нет. Не знаю, что за бесы в аду разрядным приказом заведуют, но работают они из рук вон плохо, раз их поклонникам приходится свои достижения иглой на коже для верности повторять. Тут таких не видно, так что...

– Морену вызвать могла?

– Да кто её знает? Без заклинательного круга и крови – точно нет. Что думаете?

– Думаю, думаю... Думаю, что тут бродить дальше – чёрта лысого набродим. Скорее, дождёмся, что народ местный в самом деле финна отловит, да под видом колдуна сдаст.

– Какого финна? – Варвара растеряла настолько забавно, что Григорий еле удержался погладить её по волосам.

Очень уж девушка на мгновение стала похожа не на взрослого боевого мага, а на Гришкину младшую сестру, которая в книжке чего-то прочитала, а потом пытается это с жизнью вокруг соотнести.

– Того самого финна, который по местным сплетням чёрный колдун и за которым я, обернувшись волком, уже две ночи по слободе бегаю. Не надо на меня так смотреть это не я. В смысле не я бегаю и не я сказки сказываю. И хорошо, если этого финна нам отдадут да донос напишут, а не сразу в реку. Катька – маг была, говорите? И работала в университете... Есть смысл зайти туда?

– Есть, раз других идей нет. Но как? Через мост – дорога неблизкая...

Григорий улыбнулся, проговорил медленно:

– А вот так.

Развернулся, кинул камень в серо-голубую воду Суры. Засвистел, глядя на всколыхнувшеюся тину, на поплывшие по тёмной глади круги. Потом ещё и ещё. Тягучий, мерный напев, с чётким ритмом, похожим на плеск волны. Варвара удивилась, но не успела спросить. Речная вода налилась пузырём, плеснула и лопнула, на миг показалось – остров всплыл из неё... Плоский, широкий, обросший как бородой густыми зелёными водорослями. И этот остров замер, качнулся на тёмной воде. Открыл два больших глаза, хлестнул хвостом по воде. Поплыл к берегу.

– Ничего себе... Это сом? – спросила Варвара, осторожно и тихо, косясь на гигантскую рыбу, выплывшую из воды.

Зверюга раздувала жабры, глядела на людей зелёными и большими, мерцающими как болотная тина глазами. Варвара неожиданно улыбнулась. Сморгнула раз и другой, проговорила:

– Давно не встречала чуда, которая не хочет меня убить. А оно правда не хочет?

– Правда, правда. Звериный коллегимум постарался на славу. Уж сколько народу он туда-обратно перевозил – не сосчитать. От них к нам – за водкой, обратно... х-хм-м, промолчу... Только брату не говорите, пожалуйста. Воды не боитесь?

– Да вроде, нет.

– Тогда – прошу, – сказал Григорий, галантно протянув девушке руку.

Гигантская рыба даже не просела в воде под их весом, развернулась, поплыла по реке. Повинуясь заклинанию – неторопливо, меланхолически, лишь вода плескалась, перекатываясь по плоскому лбу. Журчала и хлюпала вокруг, рассекаемая сильными плавниками. Туман поднялся, пошёл пластами, затянув и скрыв их от людских глаз, плеск воды слился в ушах в тягучую, протяжную мелодию заклинания. Рыба вильнула, обходя невидимый в тумане паром. В лицо хлестнуло моросью, они как бы пересекли границу университетской непогоды. Варвара качнулась, ойкнула, Григорий подхватил девушку, поднял на руки, вода плеснула, залив его сапоги. Зато в лицо обожгло теплом, рыжие волосы взметнулись, обвивая его, ласково защекотав его шею.

– Спасибо... Хотя напрасно вы, мои сапоги зачарованы от воды.

Григорий усмехнулся молча, про себя. Варвара возразила, но это уже потом. Когда зачарованный сом мягко ткнулся носом в противоположный берег. А так молчала почти половину дороги, с удобством устроившись на его руках.

– Что дальше? – улыбнувшись, спросила девушка.

Одёрнула душегрею, проводила взглядом зачарованного сома. Потом обернулась, смерив взглядом косогор и красную, кирпичную стену университета. Не крепостную, а всего-то построенную, чтобы удерживать студентов от походов за водкой и самогоном по слободам, а учебных мамонтов – от дарованного им царём права на вольный выпас. Но на вид как настоящую – высокую, с круглыми угловыми башнями и боевой галереей поверх. Высокую...

– И ворота в другой стороне... – сомнения в голосе у Варвары прибавилось.

– А ворота нам не нужны. В воротах меня, с моей пайцзой, будут долго бить по голове учебником философии. Университетские привилегии – это вам не баран. Так пройдём. Чай оно не в первый раз, – улыбнулся Григорий.

И шустро, пока не заметили, метнулся зайцем к стене. Пускай туман вдоль берега и висит, но не настолько плотный. Поманил к себе Варвару. Улыбнулся ещё раз, нащупав в ряду кирпичей один, помеченный полустершимися еврейским буквами. Улыбнулся ещё раз, подмигнул Варваре, стукнул по кирпичу головой. Прямо лбом, откинув назад копну лохматых, стриженных волос. Варвара на это насмешливо улыбнулась было. Самым краешком губ, мол, ну выделывайся передо мной дальше... Камень без скрипа пошёл волной, раздвинулся, образовав низкую арку с неглубоким проходом, пока ещё в самом конце заложенным кирпичом. Григорий тоже улыбаясь, но широко и открыто, сделал приглашающий жест рукой и сказал:

– Прошу.

Варвара усмехнулась в кулак, спросила:

– А обязательно головой?

Григорий не ответил, точнее – не успел. Варвара как раз вошла в узкий лаз прохода, скосила взгляд налево и заметила буквы на камне. Прочитала вслух:

– «Внеклассная работа по геомагии, Сара Валленштайн, третий курс». Помню её. В смысле Сару. За чувство юмора ведь чуть не отчислили...

Григорий молча достал из кармана мутный пузырь. Сунул в нишу в стене, прямо под буквами. Та довольно чмокнула и затянулась, зато камень в арке заколебался, снова пошёл волной. И пропал.