Жена мертвеца

Глава 27

Они засели под раскидистым деревом в углу, под безуказное, но вкусное пиво минхерра Мюллера, порой улыбаясь непонятно чему. Хотя может и тому, что внутри стен Университета было заметно теплее, чем в остальном городе, а ещё не капал дождь и снег. Можно спокойно и с удовольствием сидеть во дворе, а не в душной горнице у печи. А ещё махбаратчик, пользуясь переполохом в Университете, вызванным Радко да растерянностью ректора по этому поводу «за-ради безопасности» убедил выяснить, кто из аллеманских сотрудников сейчас на территории. Перед этим же, опираясь на слова Григория, что колдуну нужен пергамент, исхитрился добыть правила внутреннего распорядка: оказывается, вроде бы за исключением некоторых мест ходить можно было везде, но далеко не на все кафедры можно было ходить как пожелается. Те же юристы, к примеру, доступ в хозяйство боярича Колычева имели свободный, а вот шатающийся на Литературную кафедру как к себе домой зверомаг или геомант вызвал бы косые взгляды и пересуды.

– И список подозреваемых у нас, получается, схлопывается до одного Теодоро, – сказал, наконец, махбаратчик, выслушав рассказ Григория о событиях на базаре и потом на литературной кафедре. – Кстати, уж очень удачно этот хмырь у нас в отпуск ушёл. К переполоху не причастен, а не успей ты – все его следы на Литературной кафедре уничтожены, единственный человек, который знает, чего там вообще лежало и не пропало ли – тоже убит. Это я про боярича Колычева. Все концы в воду, а там как поутихнет – последний случайно уцелевший во главе кафедры, никого больше не осталось, и занимайся своими делами спокойно дальше, – махбаратчик допил кружку, смахнул пену с аккуратного клинышка бороды, посерьёзнел вдруг, сказал: – Вот только...

– Вот только господин Теодоро из комнат в научном доме на улицу не выходил. И дома у него нет ничего, что походило бы на описанный вами, господин «знак куфра».

Тихий голосок вмешался в их разговор, проворковал, по-звериному фыркнул за спиной, на ухо Григорию. Тот обернулся – резко, услышав характерный говор. Мягкий шёлковый шелест, ласковый голос, по-лисьи милая улыбка на круглом восточном лице. Тень усмешки в узких подведённых глазах. Уж больно, наверное, уморительный сейчас был у Григория вид. Он моргнул дважды, с трудом, но узнав Мэй, привратницу из поющего дома. Сегодня почему-то без яркого восточного кимоно. В милой и ладной, красивой, но абсолютно не бросающейся в глаза студенческой куртке. Перемена разительная – настолько, что Григорий не выдержал и сказал:

– Ой...

Мэй коротко кивнула ему, засмеялась сладким, переливающимся голосом. Повернулась у махбаратчику, поклонилась, защебетала:

– Действительно – ой, сегодня наша Сарочка внезапно забыла конспекты, Лина не досдала зачёт, а юная Вайолет искала, кто бы мог с ней позаниматься дополнительно насчёт арабских спряжений. Мы с ними были очень милые и вежливые, но немного неуклюже, как положено молоденьким и очень симпатичным первокурсницам. И непонятливые, хотя почему-то никто не захотел нас за это винить. Мы вечно ошибались дверьми, путали комнаты, охали и заглядывали в глаза важным людям из научного дома. И они почему-то не обижались на нас, господин. Но дом осмотрен весь, и девочки ведут наблюдение.

Катерина в голове заливисто, хоть и не по делу захихикала, Григорий сморгнул дважды, переводя изумлённые глаза с махбаратчика на вежливо улыбающуюся Мэй. Тот также вежливо кивнул ей, сказал в полный голос:

– Спасибо.

Мей снова мило улыбнулась, под тихий шёлковый шелест – исчезла, не оставив следов. Григорий сморгнул снова, ища её взглядом. Не нашёл, повернулся, недоумённо посмотрел снова на невозмутимо допивающего махбаратчика:

– Ничего не спросишь – не пошлю в ответ, – оскалился тот, отставил кружку и проговорил, повернувшись к Григорию: – Но глазу Мэй я верю лучше, чем своему. Итак, своих комнат в научном доме Теодоро не покидал, знаков куфра там нет, тогда...

– А комнаты эти, они где?

– Второй этаж, задней стеной примыкают к башне Идиотов.

– Так, погодь... – замер Григорий, ловя мысль в голове.

К башне Идиотов, где невесть как прошёл одержимый чернокнижником Радко. Интересно, могли студенты и туда проложить тайную дорогу? Вроде той, что в Заречье, за водкой ведёт.

То ли Григорий сказал последнее вслух, то ли их с махбаратчиком мысли шли рядом – но тот оскалился и замотал головой:

– Ну, студенты вряд ли, а вот преподаватели... В конце концов, они вряд ли глупее студентов и уж точно не любят ходить на работу дальней дорогой, в непогоду и в толпе под глазами караульного из оболтусов. Пойдём...

– Куда?

– Куда-куда... – присвистнул махбаратчик себе под нос. Резко вскочил, схватил Григория за руки и потащил за собой. Почти бегом. Милостиво пояснил на ходу: – В Университете есть человек, который знает о камне всё, и грех не использовать его навыки...

– Эй, ты же не собираешься... – протянул на ходу Григорий, сообразив, что тянут его за рукав бегом мимо луковиц старого арабского корпуса в сторону готических шпилей и башенок коллегиума геомантии.

– Именно его. Да не робей, Грегор – человек нормальный, если ему не хамить. Дело, во всяком случае, делает. Только призрака, пожалуйста, попроси погулять. Он к ним как-то не очень...

В голове прозвенело тихое:

«Гришь, я боюсь...»

– Я тоже. Но ты и в самом деле пока давай, подальше с территории. Этот Платон Абысович просто так советовать не станет.

Под острыми арками коридоров – стук шагов в полутьме. Поворот, вечно гудящая голосами приёмная, суровый и очень вежливый секретарь за столом, какой-то хмырь в углу неопределённо-тонкого вида. Нет, не живой, как показалась сперва, просто статуя серого камня. Кто-то накинул ей лохматую шапку на лоб. Махбаратчик оскалился, проходя мимо, дёрнул лицом, прошептал что-то непонятное, вроде: «Хорошие были сапоги». Украдкой – показал статуе средний палец. Без спроса дёрнул ручку двери. На пороге вдруг замер, сказав тихо: «Ой».

Григорий не удержал шаг, влетел, толкнув его в спину. Поднял глаза – извинится, и тоже замер, невольно – повторив за махбаратчиком его «ой».

Их встретил голос – мелодичный, холодный, а смеющейся или нет – не поймёшь:

– Не «ой», а доцент Бастельро. Элиза Бастельро, временно замещаю достопочтенного профессора. И если так и собираетесь вначале вырваться без стука, а потом стоять столбом, господа – разведите руки хотя бы, из вас получится пара чудесных вешалок для плащей в коридоре.

Григорий выдохнул, встряхнулся, рассматривая новую обитательницу профессорского кабинета. Увидел разметавшиеся по плечам короткие светлые волосы, яркие голубые глаза – они умудрялись посмотреть сверху вниз на него, даже сейчас, когда их обладательница восседала за профессорским письменным столом в глубине кабинета. Кожаная куртка – это больше аллеманский новомодный покрой, но и в царстве так изредка носить уже стали. Одежда родовых цветов – лиловый с глубоко чёрным, блеск волшебных амулетов и драгоценностей, бледное, точёное лицо, губы без тени улыбки. Грубый золотой браслет на руке.

– Итак, господа? – спросила она, ещё раз смерив их обоих глазами. Усмехнулась, увидев Григория, его типа студенческий вид. Добавила: – Не кафедра, а сущий бардак. Похоже, мой отец был слишком, даже непозволительно добр.

Махбаратчик собрался, разом посерьёзнев лицом. Должно быть сообразил наконец, что следующей фразой, скорее всего, будет заклинание превращения в вешалку. Шагнул вперёд, отдёрнул воротник на ходу. Засветив хозяйке кабинета в глаза лазоревый с васильками цвет на подкладке.

– Вполне возможно, леди Элиза, но мы не по этому вопросу сейчас. Платон Абысов, махбарат, Григорий, сын Осипов, сыскной приказ царства. К вашим услугам.

«Чего он несёт? Нету у нас в царстве такого приказа».

– Я нуждаюсь в ваших услугах?

– Вы – нет, а вот царство в ваших – да. Башня Идиотов, западная, примыкающая к учёному дому стена. Есть основания полагать, что...

– Есть основания полагать, что вы отнимаете моё время попусту. Когда царство скажет – но вы намного меньше нашего царства, молодой человек. И лазоревые с васильками цвета не добавляют вам роста.

– Возможно, но тут считайте, что уже сказало – у нас тут чернокнижники из-за линии в университете сидят, розыск идёт по слову и делу государевому. И потом – башня стоит под ответственностью вашего отца, если мы обнаружим там ходы, используемые злоумышленниками...

– То это будет оскорблением не только царицы, но и мэтра Грегора Бастельро. Хорошо, господа, аргумент выслушан и принят. Будем считать, что вы меня вежливо попросили, а я милостиво дала согласие. Пойдёмте, проверим их... – добавила она, уже вставая.

Зашуршала длинная чёрная юбка, прозвенел глухо золотой тяжёлый браслет на руке. Элиза тихо охнула, на миг скривившись – на миг всего лишь, потом холодный вид снова вернулся к ней. Насмешливый… может и нет. А волосы неприлично короткие, светлые, разметались, лежат по плечам. Обгорели, что ли? И браслет ей не подходит, зато на флотский похож. Григорий исхитрился – потянул шеей, стараясь подсмотреть надпись. Не сумел.

– «Меч истины», – пояснила леди Элиза, одёргивая рукава, пряча браслет за кружевным рукавом длинной куртки. – Сгорел полгода назад, по-над Лукоморским трактом.

Вышла из кабинета – чуть хромая, но прямая и строгая, как лезвие мужского клинка.

Григорий присвистнул, аккуратно почесал в голове. Шутка, кривая насмешка судьбы. Это «Меч Истины» потерял когда-то «хайбернский град» в небе над Гришкиным огородием. Боров хинзирской породы, убытку на битый рубль и пайцза пристава в компенсацию. Впрочем, это неважно сейчас. Григорий улыбнулся сам себе сквозь усы, зашагал следом.

– Итак, господа... – чуть свысока, будто преподаватель объясняет студентам, говорила леди Элиза, медленно двигаясь вдоль западной стены.

Шла, касаясь грубого белёного камня тонкими пальцами, тихо, торжественно, будто лаская его. Напоенный магией камень откликался, льнул к ней, ходил волнами – будто плясал под неслышную музыку. Молодая женщина улыбнулась, вывела тонким пальцем неприличную надпись, улыбнулась снова и стёрла её ладонью. Вывела пальцем розу, оплетающую буквы Д. А. Знак запульсировал, наливаясь волшебным огнём, сам собою скользнул наверх башни. Застыл там под коньком крыши, вспыхнул ещё раз и погас, отпечатался изящной чёрной виньеткой на белом и алом камне. Ещё был ворон, клюющий лебедя – какое-то время, потом ему надоело, он расправил крылья, взлетел по стене наверх. Григорий коснулся пальцами колеблющейся стены – и услышал, как камень поёт под рукой. Медленную, тягучую песню. Вот по стене побежала, толкнулась в пальцы волна. Потом Леди Бастельро, видимо, закончила обследование – замерла, повернувшись к ним, сказала:

– Да, теперь я ощущаю их. Работа отца, здесь все камни пропитаны его магией. А под рукою моего отца служит немало преподавателей, а преподаватель – это дворянин, ему неприлично ходить через ворота и мешаться в толпе со всеми подряд. Да и опаздывать на лекции – тоже...

– А как забирали доступ потом у уволенных?

– Никак. Это непросто, да и неприлично забирать то, что раз дали в подарок. Мой отец не только профессор, но и лорд, пусть и иноземный – имеет право.

Махбаратчик, отвернувшись, дёрнул лицом. Григорий, наклонившись, шепнул ему на ухо:

– А наш Теодоро как раз к Колычеву от Бастельро перевёлся.

– Ага. И как теперь?..

– Как, как. Ходы индивидуальны и открываются по отпечатку пальца, – всё также с лёгкой ноткой высокомерия сказала женщина. – Я, конечно, могу их открыть, но предупреждаю – если в результате мы потревожим какого-нибудь почтенного, но непричастного к чернокнижию профессора Чжи – мне придётся в извинение превратить обоих вас в вешалки...

«Она шутит?» – прозвенел в голове встревоженный голос Катерины,

«Безопаснее думать, что нет» – подумал Григорий в ответ.

– Думаю, профессор Чжи войдёт в положение и примет наши извинения, особенно если рассказать ему, что это небольшая плата за гарантию того, что никто не подошлёт к нему в Университете одержимого убийцу воткнуть нож в спину, – равнодушно ответил махбаратчик. – Начинайте.

Григорий порылся в карманах, достал поднятый на кафедре Колычева лист. Прихотливые завитушки чужого почерка, печать со вставшим на дыбы львом, чуть смазана – Теодоро, должно быть, торопился, когда писал, схватил рукой лист с ещё не просохшими чернилами.

– Это поможет? – спросил он, протягивая леди Бастельро лист.

Та кивнула, сказала тихо:

– Возможно.

Прошептала что-то, напевно, касаясь, будто лаская камень рукой. Тот пошёл волной, беззвучно чавкнул, раздвинулся, открывая низкий и тёмный проход.

– Это не похоже на парадную, так что – только после вас, господа.

– Разумеется, – кивнул махбаратчик, ныряя в тёмный проход.

Григорий за ним, леди Бастельро замешкалась на мгновение, запалив висящий на груди амулет, тот зажёгся и замерцал, освещая путь лиловым, призрачным светом без теней. Узкий ход змеился, извиваясь во тьме. Где-то звенела, действуя на нервы, вода. Шум людских голосов пропал, входной проём отрезал его с глухим, довольным как Григорию показалось, чавканьем.

«Ой, ой, ой», – прозвенел Катькин голос где-то глубоко в тишине.

– Я же сказал – сгинь отсюда и не показывайся пока, ради всего святого прошу, – шёпотом зарычал в сторону неугомонного призрака Григорий.

Леди Бастельро замерла, осторожно повернув на звук голову. На звук капели, как Григорий сказал себе.

– Налево – будет наружная стена, господа, – сказала она, когда все трое встали у развилки. Прислушалась ещё раз и добавила: – Выход где-то возле рынка.

«Так вот как Радко сюда зашёл», – сообразил Григорий.

Махбаратчик ничего не сказал – плюнул, чтобы развеять гнетущую тишину, скользнул на ногах, как кошка на мягких бесшумных лапах направо.

Ещё одна развилка – ход вилял, как пьяный, мотался из стороны в сторону, так Григорий давно потерял счёт поворотам и уже смутно представлял, где они. Под башней? Похоже, один узкий лаз вёл вниз, и свет фонарей сочился сквозь щели в камне. Прислушавшись, Григорий разобрал голоса:

– Мантий парадных, студенческих – три, палочек волшебных, эбонитовых с утяжелением – тоже три, пиши больше, у ректора много... – голосов не узнать, но ясно, что на знакомом по утреннему переполоху складе идёт инвентаризация.

Махбаратчик сквозь зубы выругался, сделал себе пометку. Григорий ненароком наступил на ногу леди Бастельро, услышал совсем не подходящее для леди ругательство и извинился. Кое-как развернулись, прошли назад до развилки, там леди нащупала ещё один ход. Похоже – башня, низкий, круглый каменный зал. Пустой, из каких-то следов человека или украшений один знак на противоположной стене. Ворон. Чёрный, углем на стене, он расправлял крылья пикируя...

– Похоже, леди, мы ненароком к вам забрели, – сказал махбаратчик, узнав герб.

– Наш ворон летит в небеса, – также шёпотом ответила леди Элиза. Нахмурилась...

Григорий шагнул ближе, пытаясь рассмотреть знак. Теперь видно, что герб Бастельро перевёрнут, а приглядевшись – заметил ещё один рисунок в углублении, его скрывали тени от выступов камня, так что видно только в упор. Знакомый, вставший на дыбы лев. Григорий толкнул его пальцем. Камень качнулся, Григорий, не думая, толкнул сильней. Стена с вороном, глухо скрипя, провернулась.

– Вот леший... каменный точнее, завёл, – выругался Григорий, оглянувшись и увидев, что качнувшийся камень отделил его от остальных. Зато видна лестница и сверху сочится, плывёт дневной свет. Поднявшись – дневной свет на мгновение ослепил его, шелест зелёной листвы прокатился, ударил ласково в уши. Что-то хрустнуло под ногой. В уши – изящный, укоризненный голос:

– Осторожнее, пожалуйста, это вам не мамонт, всё-таки. Лох вечнозелёный, растение нежное, вымирающее.

Григорий проморгался, кое-как огляделся вокруг – вокруг была круглая площадка наверху башни. Зелень вдоль стен, не по-осеннему яркий плющ, в бадьях и кадках повсюду – яркие цветы и гнутые, с изогнутыми стволами деревья. И окна – а снаружи их не видно. Магический щит на окнах сверкал и переливался радужной плёнкой, белый песок мягко шелестящий под ногой. Навстречу вышел человек. Невысокий, тонкий лицом, в цветастом, расшитом прихотливо кафтане. Очень невысокий, Григорию почти по плечо. Большие, грустные глаза, а борода коротенькая, аккуратная.

– Теодоро, как я полагаю?

– Мессир Теодоро, с вашего позволения, а вы?

– Не важно. Вы арестованы, господин Теодоро. Слово и дело государево...

– У меня уже давно один государь... И это не ваша царица.

Фигура развела руки в насмешливом поклоне, поплыла, затрепетала – Григорий сморгнул снова, сообразив, как она дрожит и переливается на лёгком ветру. Зашелестели, запел тревожно листья деревья-сада, наклонились, протягивая лапы-ветки к Григорию, крик Катерины тревожно зазвенел, забился в ушах. Григорий отпрыгнул, по волчьи оскалился, сбивая тянущиеся плети ножом. Камень за спиной затрещал, стена качнулась и пошла дыбом... Зелень сбилась, превращаясь в дикий, бесформенный ком. По ноздрям, выворачивая желудок насквозь, ударил с маху сладкий, противный дух. Песок взлетел дыбом, открывая склизкий каменный пол с пульсирующим, горящим огнём знаком куфра. Призрак засмеялся хрипло, закачался в воздухе, зелёный ком повернулся, встал, отрастив себе ноги, с важным противным хлюпаньем – открыл пасть...

На мгновение... Всего-то на одно короткое мгновение в голове билась одна короткая, тоскливая до ужаса мысль. Ведь красивый тут только что был зимний сад. Очень красивый. И почему вся эта ерунда не нашла другого места себе?

Мысль заняла всего миг, демон едва успел открыть пасть, дохнул на Гришку сладким до тошноты духом куфра. Потом чья-то рука рванула его за плечо, и камень забился, заходил волной под ногами. Башня Идиотов вздрогнула от крыши до самых корней. Камень чавкнул, втянув в себя демона – только листья взлетели вверх, закружились и растаяли в воздухе. Рука махбаратчика протянулась, придержала Григория за плечо. По замершей каменной кладке прозвенел тихий, торжественный звук каблуков. Скрежет и вспышка, волна зеленоватого, мертвенного огня. Она пролетела искрою мимо глаз, окутав и окружив призрачной стеной задрожавший и начавший растекаться уже на ветру призрак – тень Теодоро.

– А вас я ещё не отпускала... – презрительно произнесла леди Бастельро.

Вышла, звеня каблуками, на свет.

– Ну, теперь-то он всё расскажет, – оскалился махбаратчик, глядя, как бьётся в силовой клетке пленённый чарами дух.

Григорий кивнул, мысленно умоляя Катьку по-прежнему держаться подальше:

– Не думал, что у нас так умеют.

– А не умеют, это родовое у Бастельро. Привёз из своих далей, у нас оно почему-то работает через два раза на третий.

– Жалко, – ворчали Григорий и махбаратчик, работая и порою, осторожно и через плечо – оглядываясь на леди Бастельро беседующую – или скорее пытающую отчаянно запирающегося призрака Теодоро.

Слушать, о чём они там говорят сил не было – там текли обиды и обидки потоком. От больших и серьёзных – по-над родными краями Теодоро ещё царь Фёдор неплохо погулял, гоняя по небесам «фригатто аэриа» работорговцев, и теперь отпрыск знатного рода, равного царскому, способен на великие дела и подобает ему великий размах, а вынужден в холодных и диких землях самолично трудом на хлеб зарабатывать, гоняя нерадивых студентов, забывших выучить урок на благородных латыни и греческом языках. До мелких и совсем смешных, вроде тройки «с молчанием» по теологии или полена, случайно прилетевшего во время зимней стенки-на-стенку.

– Твоя работа? – усмехнулся махбаратчик мельком и в бороду. – Я про полено.

– Может и моя, – также в бороду, тихо ответил Григорий. – Что же из-за этого теперь, в муртады подаваться?

Выпрямился, ещё раз оглядывая площадку бывшего зимнего сада. Ободранную уже от всего, со знаком куфра, намертво въевшимся в камень. Куда сложнее и витиеватей, чем у Дуванова или Сеньки, но похожем – та же хрень на восемь лучей, знакомые по рассказам Катерины «управляющие» и «защитные» завитушки... Остро не хватало советов призрака, но сводить Катерину и леди Бастельро было откровенно страшно. Ладно, найденного хватало и так.

Они с махбаратчиком обстучали стены, вывели на свет божий кучу ниш и нычек в камнях, вытащили кучу бумаги – и человеческой, и белого, плохо гнущегося по краям еретического пергамента из кожи демонов. Схемы, расчёты, очень много вырванного из украденных на кафедре Колычева книг. Листы с кучей пометок и знаками, расчерченными нетерпеливой рукой. Где-то с типографским текстом, где-то уже нет. Григорий не удержался и в усы хмыкнул – отрывки из любовных и прочих романов, куда неведомые авторы то и дело вставляли описания ритуалов и символов в текст. Должно быть, боролись за правдоподобие... Или ещё за что-нибудь, каффирская душа – потёмки. Хотя у них-то это наверняка не запрещено, а совсем напротив, чернокнижием балуются многие. Вот и не страшатся в книжки вставлять.

Вытащенный из очередного тайника, мелькнул кусок от обложки, криво отодранная печать махбарата: «Проверено, ереси нет». На обложке красавица сосредоточенно обнималась с каким-то тёмным хмырём. На трёх подряд – узор фоном, если как детскую игрушку сложить – можно вывести почти точный знак куфра. Махбаратчик посмотрел на обложки, сложил их вместе, дальше посмотрел на выжженное на полу капище. Потёр в затылке, сплюнул, буркнул, вздохнул сердито:

– Лопухнулись мы, недоглядели. Да кто же знал… Мы про их ритуалы и прочую пакость только сейчас начали разбираться.

– Ага, – кивнул Григорий, выгребая ещё кучу бумаг из соседней ниши. – О! А вот это точно по вашей части. Знакомый рубль, смотрю. Даже штук пять. Леди Бастельеро, не спросите, как сюда попали эти интересные монетки?

– И что там такого интересного? – поинтересовалась магичка. – Ну кроме суммы, конечно, хотя как-то странно, что из-за пяти рублей два таких, – она хмыкнула, – занятых человека так радоваться будут.

– Интересного, – ответил махбаратчик, – что этих рублей было заметно больше, а вдвойне интересно, что взяты они после налёта на царских дьяков с применением чернокнижия. Подельник его, Сенька Дуров там засветился. Жаль, допросить не успели, кто-то, – он бросил осуждающий взгляд в сторону Григория, – больно лихо ножом машет. С другой стороны, когда на тебя демона натравливают, тут не до осторожности.

– Бывший сотрудник моего отца унизился до грабежа на большой дороге? Так, значит? – нехорошо прищурилась леди Бастельеро. – Нет, демонов я ещё могу понять, но...

Клетка вспыхнула пламенем, запертый призрак взвыл. Отпирался недолго, потом заскулил, и слова полились рекой:

– Ну знакомы мы были, давно знакомы. А чего такого? Надо же мне на что-то жить, а на жалованье ваше особо не разгуляешься. Я ничего такого, я бумаги ему делал. Всего-то. Он мне покажет, а я как надо напишу…

Дальше под стоны призрака и брезгливые взгляды остальных выяснилось, что с Сенькой Дуровым они знакомы давно, и Теодоро, действительно, как сказал Колычев, «очень сведущий во всяких бумажных делах» регулярно изготавливал фальшивые документы и печати на контрабандный или краденый товар. А потом, как дело с чернокнижием на лад пошло, Теодоро продал чертёж вызова лозы Азура, за это Сенька и расплатился. Но, дескать, обманул, обещал пятнадцать рублей, а дал только пять, остальное потом, мол, занесу – и сгинул. Сбежал, гад, даже не предупредив.

Сплюнув и оставив леди Бастельеро пытать Теодоро на предмет, что и кому тот понаписал – чтобы потом решить вопрос без огласки и без позора для Университета – сели за бумаги, найденные вместе с рублями. Здоровую пачку и пометки уже на несколько разных почерков. Один явно Катерины – главным образом перечёркнутые листы, замаранные и зачернённые строки, пометки «вот гадость» и «опасно, при печати убрать»... А сверху поработал кто-то другой, очень хорошо постарался, восстанавливая текст, замаранный и вычищенный Катериной.

«И ведь талантливо же придумал. По обрывкам и тому, что Катерина вычёркивала – еретическое чернокнижие восстановить. Вот гад обиженный», – подумал Григорий, дёрнул себя за бороду, отложил пару листов в карман. Достал новую кучу бумаг. Аккуратно перевязанную стопку, письма Катерины в Трёхзамковый град – и подделанные ответы с черновиками. После чего спросил:

– Эй, ты. А письма Катерине Тулунбековой якобы из дома тоже ты ей писал, такой ушлый?

– Ну я, – закивал Теодоро. – А мне её жалко стало, она мне нравилась…

– И рубль с неё на пару с Сенькой содрать не постеснялся, – и пояснил для остальных: – Что этот, что Сенька – два мошенника друг друга стоят. Девушка у них на кафедре работала, может, встречали – Катерина Тулунбекова. Вдова, так вдобавок всё сокрушалась, что в родные края из-за войны письма не ходят, переживает, как там у матери дела. Вот этот урод и придумал, якобы за доставку денег взять – целый рубль, а сам ответы сочинять.

Леди Бастельеро наградила призрак покойного таким нехорошим взглядом, Теодоро аж задрожал – даром что уже мёртвый. Забился на мгновение, потом выпрямился – внезапно, со статью, удивившей Григория:

– Цель оправдывает средства, а знание – цель высшая, выше даже чем... Впрочем, вам, мужланы, этого не понять. И знания эти воистину велики, с этими знаниями я бы мог вернуть величие своему роду и место занять...

Голос его дрогнул снова, тень поплыла, растекаясь киселём снова. Эхом рваным, как дребезги, долетели остатки фразы его:

– Положенное. То, что украли…

– Тьфу на тебя, плесень, а не человек, – сплюнул Григорий.

Махбаратчик в это время присвистнул из другого угла, потом окликнул Григория:

– Поди сюда. Нашёл я труп Теодоро. Похоже, намудрил он второпях чего-то со своим чернокнижием. Когда этого растительного демона призывал.

В углу действительно лежало тело, какое-то высохшее, обескровленное, хотя всё ещё красивое, ромейской, какой-то породистой красотой. На вышитом, изящном кафтане – неуместно ярко на вид сверкают золотые, блестящие пуговицы. Действительно, мелкий, в голову так и прянуло непрошеное – «комар». Махбаратчик нагнулся над трупом, полез смотреть на грудь мертвецу. Присвистнул снова, улыбнулся, окрикнул Григория:

– Пляши. И призрака своего поздравь, похоже – и его убийцу до кучи поймали.

Перекинул Григорию снятый с трупа кинжал. Очень узкий трёхгранный стилет, с витой гардой и гравировкой-календарём на лезвии. Григорий кивнул – точно, вид у Теодоро был прямо по составленному в разуме описанию – и рост, и оружие, узкий стилет с тонким как шило лезвием. Похоже – и впрямь «комар». Только вот... Григорий почесал в затылке раз и другой, пытаясь поймать и обернуть в слова смутное, на грани разума ощущения. Ничего не поймал, наклонился, шепнул махбаратчику на ухо:

– Слушай, придержи приказ ещё на денёк? Не знаю, но чую я – что-то ещё тут нечисто...

– Думаешь, кроме Сеньки ещё подельники были? Ну да без хозяина они не особо опасны, выловим их быстро. А хозяин вон тут в углу дохлый лежит. Ну да ладно, раз просишь – пару дней тебе ещё дам. Не жалко.

Когда Григорий вышел из Университета, от ясного было утра и начала дня не осталось и следа. Всё кругом было серо, сыро и уныло. Хлопья густого мокрого снега залепляли лицо, и голые деревья уныло качали свои обнажённые ветви. Через мост и по улицам тянулись обозы, и вороны пролетали тревожно, каркали, ругая то ли непогоду, то ли предвещая чего-то. Непонятная мысль так и крутилась в голове по краю сознания, никак не желая становиться ясной и понятной. Потому с усилием отогнав её в сторону, Григорий свернул к трактиру Юнус-абыя. Скажи неделю назад, что он будет вот так вежливо говорить и в хороших отношениях с содержателем воровской малины, Григорий плюнул бы выдумщику в лицо. Но сейчас, пока с чернокнижником закончили и пара дней есть – надо закрыть вопрос с тёмными делишками Павла Колычева, чтобы обезопасить Варвару. И тут без связей и помощи Юнус-абыя никак.

Парни-охранники в этот раз уже ни капли не удивились, когда их попросили проводить до хозяина. Встречал гостя Юнус-абый в той же самой горнице с шамаилями, куда приглашал их с Варварой просить о поисках Марджаны.

– Салям алейкум, уважаемый Юнус-абый.

– Алейкум ассалям, пристав. Присаживайся, выпей горячего чаю. Погода нынче – хозяин собаку на улицу не выгонит, только люди по делам ходят.

– Благодарю. Но я не по делам, а с благодарностью. Нашли мы чернокнижника. А перед этим Сеньку Дурова словили, он и навёл. Оба с поличным и оба мертвы, Казначей доволен. А без вашей помощи и без вашей птицы – ушёл бы Сенька…

– Моей птицы? – удивился Юнус-абый и взял в руки чётки, перебирая бусины.

– Да. Вы прислали в ту ночь птицу с ответом на мой вопрос, что Сенька покупал на базаре на золотой рубль. Этот ответ и помог его поймать.

– Но я не присылал никакой птицы.

Григорий вскочил, словно поражённый молнией. Вот что крутилось в голове! Теодоро, может, и ушлый, и с чернокнижием сообразил. Но заполошный, суетливый, да и трусоват сам на такое большое дело одному идти. Амбиций, может, и достаточно, а вот храбрости, наглости и расчёта – мало. Иначе не сидел бы на литературной кафедре и не промышлял мелкой подделкой документов. Прятать всё от махбарата, подставлять студентов, убирать одного за другим свидетелей и подельников… Тут нужен другой, холодный, расчётливый, безжалостный ум, готовый играть по таким ставкам, где на кону голова.

В горнице раздался треск и дробный стук – это хозяин порвал чётки. И бусины разлетелись по полу. Григорий вздрогнул: перед ним стоял не скромный владелец харчевни Юнус-абый – а словно шагнувший из прошлого атаман Юнус-мурза. И до того жуткой яростью и чёрным гневом полыхал его взгляд, что Григорий аж сделал пол шага назад.

– Обманул, шайтан, он думал – всех нас обманул. Сдал подельников, а сам отсидится и по новой? Найди его, пристав! Найди и скажи мне имя. И клянусь, что если этот шайтан в обличии людском, кто навлёк позор на мой род и совратил мою племянницу, если он только попробует уйти от закона людского – его догонит возмездие Господне!

– Найдём, почтенный Юнус-абый, найдём обязательно, – проговорил Григорий в ответ.

Поднял глаза – медленно, по телу растеклась, ватным мешком ударила тяжёлая, накопленная за день усталость. Узор на стене, прихотливый и строгий, каллиграфический узор шамаиля. Прихотливый узор арабесок, они складывались в слова:

«И хитрили они, и Аллах хитрил, но ведь Аллах – лучший из хитрецов».

Чуть улыбнулся, подумав, что господь Единый послал ему сегодня хороший знак. Мысленно прочитал «Отче наш», так же мысленно пообещал сам себе поставить святому Трифону хорошую свечку.