Демон-Инквизитор

Глава 15: Бесполезный

— Мне нужна твоя помощь, — сказала она тогда.

— Помощь? Какая?

— Не так важно, что произойдет со мной, но коридоры этого дворца должны быть всегда пусты, иначе барьер падет. Ему нужна защита.

— А кто будет ее оказывать? Вряд ли много желающих…

— Деревенька к северу от города. К ней ведет единственная тропа. Тебе просто нужно договориться.

— А других переговорщиков у тебя нет? Я привык мечом махать, а не языком трепать.

— Ты никто для этого мира, поэтому я надеюсь, что ты справишься. Ты ведь не подведешь меня, инквизитор?

Я швырнул клыкастому свою сумку.

— Подержи, я отлить хочу.

Сойдя с тропы, я спустился в буерак. Вокруг были лишь чертовы ели и сосны: первые ощетинились своими колкими ветвями, будто стоящие на вечной страже ежи; а вторые, искривляясь, стремились вверх, трясясь зеленой верхушкой. Некоторым деревьям было уже немало десятилетий — это видно по мощным стволам; по изъеденной, но закостенелой коре; по ветеранским шрамам, оставшимся от чьих-то когтей. Почва здесь была промерзшей. Кажется, погода совсем не бережет этот лес.

Поежившись, я расстегнул ремень и огляделся. Конечно, вряд ли здесь кто-то будет, но осторожность не помешает, особенно в таком деле. Прямо передо мной корни старого, давно мертвого дерева. Будто черви, они вылезали из безжизненной земной плоти, корчась и извиваясь. Я выдохнул. Струя смывала с корней грязь, местами освобождая их от сухой земли. Я чуть сдвинулся, чтобы не брызгало так сильно. Поначалу веселое журчание превратилось в какое-то мягкое, невыразительное. Со вздохом стряхнув и снова запаковавшись, я звякнул ремнем, застегивая его, и уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг случайно заметил в земле что-то странное.

Некоторое время вглядываясь, я поднял руку и сорвал одну из ссохшихся ветвей. Наклонился, осторожно втыкая ее в землю. Поковырявшись, я понял, что там действительно что-то есть. Присев, я стал работать активнее — счищая веткой мокрую землю, я постепенно докапывался до чего-то. Земли становилось все меньше, пока…

Хмыкнув, я закусил губу и остановился, отложив свой «инструмент» для копания в сторону. Больше он мне не нужен был. На меня уставилось лицо. Тонкая кожа потемнела, были видны трупные пятна на его нижней части. Хищный оскал исхудавших губ и мрачная хмурость запачканного лба. Я выдохнул, задумавшись о неприятной находке. Мертвец в лесу… обычное дело, на охоте всякое бывает. Наверное, его закопали в корнях, чтобы мелкие падальщики не могли добраться. Хотя для этого слой земли слишком тонкий.

— Прости, дружище.

Вздохнув, я отер лицо, убирая с него волосы. Ветер упорно посвистывал среди стволов, лишь иногда затихая в колючих елях. Во рту стало как-то неприятно. Сплюнув на землю, я бросил последний взгляд на мрачное лицо мертвеца и решил вернуться к спутнику.

— Эй, клыкастый, — позвал я, поднимаясь по камням и цепляясь за корни, чтобы выбраться из буерака. — Далеко нам до деревни?

Сын Некрос неопределенно пожал плечами и бросил мне сумку.

— Давно не ходил туда, точно не знаю.

Закинув лямку на плечо, я продолжил путь по давным-давно заброшенной тропе — под сапогами шуршала трава, и лишь давние колеи свидетельствовали о когда-то ездивших здесь телегах.

— Что за место такое, что Некрос там защиту ищет? Так много добровольцев может набраться?

— Не все так просто. Добровольцы-то может и найдутся. Но нас не они интересуют.

Глянув на клыкастого, я усмехнулся.

— И кто же интересует, если не добровольцы?

— Мертвецы.

Я затормозил и уставился в спину зубастого. Тот повернулся.

— «Мертвецы»?.. — тихо уточнил я.

— Так и не понял? — улыбнулся мой спутник. — Маман только их и использует. Как слуг, как рабочих. Они немного тупые, но ее мозгов хватает на всех.

— Если вам нужны трупы, то почему бы просто не взять их? — спросил я.

— Люди бережно относятся к телам умерших…

Мне вспомнился мертвец в корнях дерева.

— Ну, если ты так думаешь… Хотя буквально несколько минут назад я наткнулся на труп какого-то парня, так что мне не кажется, что относятся так уж хорошо, как тебе кажется.

— У нас нет времени долго искать, — сказал клыкастый. — Нужно кладбище. Хотя бы несколько сотен трупов. Поэтому придется договариваться и просить разрешения.

Я с сомнением покачал головой.

— Просить? Вы вроде бы демоны.

— Мама не любит применять насилие, она ученый. А я просто вечно голодный парень. — Клыкастый мотнул головой в ту сторону, куда уходила тропа, призывая продолжить путь. — Так что твои слова звучат как странное обвинение.

Сдвинувшись с места, я пошел следом за «вечно голодным».

— И что странного? — спросил я, закидывая сумку за другое плечо. — Я просто не люблю, когда грешник строит из себя святого. Вряд ли вы всегда такие честные, так для чего эти игры в дипломатию?

— Мы стараемся не причинять зло без особой причины. Хочешь — верь, хочешь — нет.

Пожав плечами, я обернулся, посмотрев туда, откуда мы пришли. Из-за деревьев Альтстона почти не было видно.

— Сомневаюсь, что ты столкнешься с трудностями. Тем более, ты все равно привязан к городу до той поры, пока Алиса не поправится. А это будет не скоро, даже несмотря на то, что мы даем ей кровь.

Меч забрать у Акселя так и не удалось — я слышал, он смылся сразу после инцидента с отравой. И даже если он не взял с собой мое оружие, то найти его в обширном постоялом дворе представлялось немалой проблемой, требующей времени. Так что в итоге было решено, что я отправляюсь без оружия. В качестве компенсации предложили этого клыкастого демона. Надеюсь, его акульи зубы смогут помочь в случае чего. Писание тоже пришлось оставить в Альтстоне — я решил не волновать Алису известием о грядущем задании, поэтому не зашел к ней. Наверняка она разъярилась бы, узнав, что я снова получу возможность находить беды на свою голову. Так что единственное, что у меня было из вещей — это сумка с едой. Предназначалась она, скорее всего, для клыкастого, потому что привычного голода я не испытывал ни разу с тех пор, как мы вышли из Альтстона. А ведь прошло три дня… И хоть меня это волновало, я старался брать в учет все произошедшее со мной.

Судя по всему, мое тело снова стало вырабатывать кровь. Об этом меня уведомил спутник, сказав, что я перестал напоминать кусок мрамора. Да я и сам заметил внезапно набухшие вены на руках и появление здорового оттенка кожи. А когда я прощупал пульс на шее, то убедился в том, что кровь действительно вновь стала циркулировать по телу. Двигаться стало гораздо легче, мышцы внезапно стали свободнее. Видимо, странная усталость и постоянная скованность нашли себе объяснение.

Ветер постепенно становился сильнее. По мере того, как деревьев становилось меньше, потоки воздуха вели себя все наглее. Полы моего плаща отчаянно трепыхались, и это начинало раздражать. Хотя вот клыкастому, казалось, все нипочем — шел себе в гамбезоне, расшитым яркими золотистыми узорами, и выглядел достаточно непринужденно.

— Тебе не кажется, что ты слишком броско оделся? — спросил я, когда мы в очередной раз остановились для перекуса.

— А что не так? — спросил клыкастый.

Я бросил взгляд на гамбезон с пышными рукавами; на штаны, украшенные на поясе бисером и пестрыми серебристыми нитями; и покачал головой, усаживаясь на землю под деревом.

— Даже и не знаю, что тебе сказать, — вздохнул я. — Ты говорил, что давно не был в деревне. А хоть что-то можешь рассказать?

По-щегольски выряженный юноша задумчиво повертел в пальцах кусок вяленого мяса и, откусив разок, пожал плечами.

— Жители странные, это все, что я помню. Почему-то мне они не нравились.

— Достаточно… содержательное описание, — кивнул я. — Может, ты все-таки помнишь хоть какие-то подробности?

Клыкастый некоторое время молча ел, сморщив лоб и о чем-то думая. А потом, активно проглотив очередной кусок мяса, радостно поделился:

— Вспомнил! — подняв указательный палец вверх, он медленно, но уверенно отчеканил. — Там я обрюхатил одну девчонку.

С тяжелым вздохом закрыв лицо рукой, я некоторое время сидел, пытаясь переварить настолько ценную информацию.

— Хорошо… хорошо, допустим, — я вновь поднял взгляд на спутника. — Помимо этого ты что-то помнишь о деревне?

— Ни капли, — мотнул головой парень. — Я давно там не бывал.

Не скрывая раздражения, я вырвал недоеденный кусок мяса из рук трапезничающего и отправил его в рот.

— Черт с тобой. Пойдем, — пробубнил я, работая челюстями и стараясь игнорировать рвотные позывы.

Подхватив сумку, я вновь вышел на тропу, по которой гулял неугомонный ветер.

— Эй, а для чего еду из рук вырывать?! — обиженно спросил клыкастый, догоняя меня.

Пожав плечами, я ничего не ответил. Во рту напряженно сидело послевкусие, оставшееся от мяса. И мне было неприятно… Я точно знал, что аромат вяленого такой же, что и раньше. И вкус прежний. Но что-то во мне было против пищи, оно негодовало, требуя чего-то другого. И я не понимал, чего оно хочет. Единственное, в чем я уверен, я голоден. Но не как человек. Хоть я не чувствую четкие границы своего желания, я понимаю его насущность. И все же я, не познав вкус настоящей пищи, не могу осознать ее необходимость. Так младенец, сидящий в утробе матери, ни разу не пробовавший еды, не сможет понять свой голод. Он лишь существует, надеясь, что пуповина подарит ему то, что нужно; что пуповина успокоит то, что младенец не может осознать и не может удовлетворить. И хоть мой желудок, подобно желудку плода, ничего не требует, я знаю, что однажды я пойму всю величину своих желаний.

— Джордан!

Я вздрогнул. Повернувшись, посмотрел на клыкастого. Тот показал за плечо и спросил:

— Ты говорил, что видел труп?

— Говорил.

— Тебя разве это не удивило?

Неопределенно пожав плечами, я отвел взгляд от спутника.

— Люди часто умирают. Чаще, чем хотелось бы.

«Ливер. Самюэль. Тот пастор… как его звали? Да что там. Весь город…» — я мрачно посмотрел на тропу, уходящую все дальше и дальше. Лишь где-то там, вдалеке, она плавно заворачивала налево, повинуясь прихотям колей. Деревьев вдалеке почти что не было. Мы скоро выйдем из леса. Правда, кое-что меня все-таки беспокоило. Горизонт вдалеке пока был неясен для меня. Я не мог увидеть четких очертаний и не мог понять его линию. Это беспокоило меня — деревья будто нарочно так выстроились, чтобы пейзаж вдалеке был скрыт почти всегда, несмотря на то, что сосен и елей становится все меньше.

А еще меня озадачил вопрос клыкастого. Я даже и не заметил, что обнаруженный труп не особо меня удивил. Неужели я так сильно изменился? Коснувшись виска, я вспомнил о своих глазах, о перерезанном горле, о шрамах от кольев… Да, видимо, изменился.

Поворот близился. Над головой уперто шумел ветер, не желая сдаваться и принимать сопротивление веток и листвы. Те, в свою очередь, отчаянно шумели и шелестели, ропща на прихоти природы, что так небрежно отдает их на терзание гулящей стихии. А ветер спиралью закручивался среди деревьев, опускаясь все ниже, все насмешливее играя с моими волосами и одеждой. И я, недовольно сжав в кулаке половины плаща, вынужден был взывать к собственному терпению, которое исчезало словно жаба под водой. Мне в лицо то и дело насмешливо летел сор, а листья, опавшие с кустов, взвивались из-под ног, из скудного ковра превращаясь в десятки вертящихся вихрем змей. Погода портилась настолько стремительно, что не успел я привыкнуть к ветру, как тут же пришлось привыкать к громыханию грозы и вспышкам молний, кое-как пробивающимся через кроны сосен. Погода, бывшая мрачной и насупленной во время нашего пути, наконец решила выказать свое непонятное недовольство и обиду. Сверху закапало, сначала медленно, а потом все быстрее. Но я даже не попробовал накинуть капюшон: ветер все равно бы его сорвал.

Клыкастый шел нахмуренный, и вся его поза выражала недовольство резко испортившейся погодой. Прическа его, и без того безумная, окончательно растрепалась, превратившись в подобие красных завитушек и рожек, которые, под весом воды, все больше опускались вниз, бессильно свешиваясь. Это было бы забавно, если бы мне самому не заливало за ворот.

Дорога резко завернула влево. Мы дошли до поворота, и когда мы его миновали — небо и земля открылись нашим взорам. И контраст между ними был ужасающим. Внизу, под нами, до самой далекой дали раскинулась долина, испещренная огромными камнями, редкими деревьями и домами. И лишь ближе к краю горизонта, видимому нами, булыжников становилось настолько много, что ни дом, ни куст посадить невозможно. Там будто поселились останки чьего-то тела, и каждый камень — словно кусок кости. А сверху на все это лился дождь: крупные капли сыпались, выблескивая в свете заходящего солнца словно драгоценные камни. Яркий оранжевый диск, чей кусочек еще вздымался над краем земли, бессильно светил, но все с большей безнадежностью скрывался за горизонтом, умывая руки перед этой тяжелой, почти невозможной задачей разогнать тучи. Те чернейшими пятнами надвигались прямо на нас, и в их мрачном движении читалось: «Наслаждайтесь тишиной и покоем, потому что то, что сейчас гремит над вашими головами — лишь предвестник нашего прихода». И почему-то мы с клыкастым поверили этому безоговорочно.

— Придется спускаться! — прокричал я, стараясь перекрыть свист ветра и шум воды, что здесь, над долиной, звучали еще громче, чем в лесу.

— А ты что, — клыкастый с насмешкой взглянул на меня, но в глазах его читалось недоумение человека, стоящего перед накатывающей на него безысходной опасностью, — дождика испугался?! Ты ведь бессмертный!

— Не знаю как ты, — проорал я, — но мне до одури не хочется проверять, кто сильнее — мой один-единственный орган или целая буря!

Мой спутник развел руками и, насколько мог, пафосно прокричал:

— Так и быть, придется помочь тебе поскорее добраться до тех теплых и прогретых домиков!

Я посмотрел вниз. Мой взгляд не сразу, но все же выцепил то, что помогло бы нам спуститься в долину: склон под нами был крутой, но он весь был усеян камнями разных размеров. Если прикинуть и правильно выбрать маршрут, то, слезая по булыжникам, может и удалось бы добраться до низа в целости. Единственная проблема, под нашими ботинками — обрыв, и первый же камень внизу был неровным, да и на таком расстоянии, что если я бы еще смог кое-как спрыгнуть, свесившись с края, то вот в клыкастом я был не уверен. Наша с ним разница в росте могла оказаться для него фатальной, потому что падать до камня ему чуть больше. Если клыкастый не устоит на ногах, то свалиться с такого булыжника и полететь вниз — легче простого… Я заметил, что красноволосый смотрит на тот же камень.

— Послушай! — обратился я к спутнику. — Я сейчас помогу тебе свеситься вниз! Постарайся спрыгнуть осторожно!

— Чего?!! — прокричал клыкастый, изумленно переведя взгляд на меня.

Я подал ему руку. Юноша посмотрел на нее, посмотрел на мокрый валун внизу и, поколебавшись, все же ухватился. Наблюдая за тем, как клыкастый осторожно пытается слезть, я вдруг вспомнил о Некрос. «А если с ее сыном что-то случится?.. Она ведь голову мне оторвет!» — понял я, и тут же затея спускаться в долину по камням показалась мне еще глупее, чем она была изначально. Но поздно — мой подопечный соскользнул с края и повис у меня на руке. «Пока все по плану, — думал я, закусив губу и удерживая парнишку за предплечье. — Теперь главное, чтобы он приземлился нормально». Когда клыкастый перестал раскачиваться, я выдохнул.

— Отпускать?! — прокричал я.

Было видно, что он колеблется. Он даже не смотрел на меня — только вниз. Я вдруг явно почувствовал страх, идущий через его ладонь. Острый пучок паники проскользнул сквозь мою кожу, ужалив в руку. «Черт возьми, не бойся, — мысленно просил его я. — Сосредоточься».

— Отпускать?!! — повторил я.

Он не отвечал. С каждой секундой удерживать зубастого за предплечье становилось все сложнее: злобный дождь как следует намочил рукав его гамбезона. А страх все больше сочился через его руку…

— Эй, Акула! — заорал я. — Послушай, мать твою! У меня сейчас рука соскользнет! Пожалуйста, постарайся успокоиться! Я отпускаю на счет три! Готовься!

Юноша вскинул на меня глаза, и я прочитал в них ужас. Только в тот момент, лежа грудью на грязи и удерживая этого парня над десятками кривых и мокрых камней, я понял, что моя рука держит руку ребенка. Выругавшись, я закусил губу. Делать нечего. Придется закончить начатое, потому что вытянуть обратно его уже невозможно — постепенно земля под моей грудью начинала оползать. Дождь слишком быстро все намочил…

— Раз! — крикнул я. — Два! Три!!

Пальцы клыкастого разжались почти одновременно с моими. С замершим сердцем я смотрел на то, как он летит вниз, на камень. Все происходило до жути медленно, и, казалось, я даже уловил каждый сантиметр проявляющейся вдалеке молнии. Я видел, как подошвы парнишки касаются булыжника; как его ноги подкашиваются; как руки лихорадочно упираются в камень, а все тело напрягается, по-кошачьи изгибаясь, чтобы сапоги не соскользнули по мокрому граниту. И все замерло. Клыкастый медленно опустился на камень. Медленно отполз от края. Поднял взгляд. Даже с такого расстояния я увидел все то облегчение, которое отобразилось на юном лице.

— Твою мать! — выдохнул я, переворачиваясь на спину.

Гремело почти каждую секунду. Дождь хлестал меня по лицу. Сильный ветер обдувал меня, промораживая мое мертвое тело до костей. А я судорожно дышал, пытаясь успокоить волнение внутри.

— Твою мать, — шепотом повторил я, закрывая на секунду глаза. — Получилось…

«Ладно, теперь моя очередь. Но в любом случае, больше половины успеха уже у нас», — с радостью подумал я, переворачиваясь обратно на живот и приподнимаясь, чтобы спустить ноги. Парень сидел внизу, на камне, терпеливо ожидая меня. Я выдохнул. Секунда — и я повис. Внутри все подпрыгнуло, я почувствовал какое-то дикое чувство безумия — я вишу на куске земли среди бурной стихии, а подо мной многие и многие камни, и совершенно ничего не отделяет меня от полета… «Отпустить. Надо отпустить сейчас», — сказал я самому себе. Убедившись, что готов, я собрался разжать пальцы. Но не успел. Земля не выдержала. Я собственным весом вырвал кусок грязи и травы. То, что я считал точкой опоры, осталось в моих пальцах, но более не было полезным. Ветер радостно подхватил мое тело. На секунду я увидел небо, озарившееся вспышкой. Услышал вскрик клыкастого. Почувствовал гранит под спиной. Вспышка, хрустом разлетевшаяся по всему телу. Калейдоскоп красок, которыми разлетелся вертящийся перед глазами мир. Еще один толчок в мое тело. И еще один. Хруст становился то громче, то тише; то беззвучно сливался с громом, то оглушал, раздаваясь в почти полной тишине дождливого вечера. В какой-то момент что-то меня останавливает. Я вижу под собой камни. Они были помельче. «Видимо, я у подножия», — вяло подумал я. В голове был туман, я еще не полностью понял, что произошло. Сорвался, неудачно приземлился… слетел с камня… но почему я сейчас в воздухе, а мои руки безвольно висят перед лицом?

Я перевожу взгляд с камней, пытаясь понять, где я сейчас.

— Джордан!! — доносился крик клыкастого откуда-то сверху.

Мой взгляд ухватил кору. В груди вспыхнули иголки, они начали размеренно шить мне рану. Множество покалываний фейерверком распустились во мне, расходясь по всему телу. Я взялся за сук, который стал будто частью меня.

— Это было близко, — одними губами прошептал я и выругался, сморщившись от боли.

Падение остановило именно то, что меня, будто шампур кусок мяса, пронзила толстая ветка. Когда-то это дерево росло на вершине, пока не свалилось вниз, к камням? Может, под его весом сдалась земля, не пронизанная корнями мелких растений? В любом случае, я почувствовал, что наши судьбы с этим стариком крайне схожи.

Я еще раз посмотрел, что именно пронзила ветка. По мере того, как я изучал собственное положение, ситуация переставала выглядеть такой ужасной. Пробита правая часть груди, значит, сердце в безопасности.

Во рту стоял надежный вкус крови. Сплюнув, я попробовал вдохнуть, но результатом был лишь судорожный кашель, который только усилил букет боли. Сморщившись, я отпустил ветку и повис, пытаясь расслабить тело.

— Джордан, я иду! Сейчас! — кричал клыкастый.

Его голос едва доносился до меня через грохот грозы и шум ливня, который, казалось, собрался низвергаться вечно. И хоть я не очень понимал произошедшее, происходящее и то, что должно было произойти дальше, я почувствовал внутри… что-то вроде облегчения?

Вихрь ветреного свиста поднимал меня, а струи дождевого шума вновь прибивали обратно. Это успокаивало. Размеренное покачивание: выше и ниже…

— Я здесь, слышишь?! Я здесь! — голос клыкастого раздавался совсем недалеко.

Вскоре я заметил промокшего, испачканного парнишку, который начал возиться и копошиться среди веток, будто трудолюбивый муравей среди соломинок. «Снова мне помогают, — отрешенно подумал я, закрывая глаза. — Неужели пик моей бесполезности еще не прошел?..»