Демон-Инквизитор

Глава 37, Special Episode 3: Девочка по имени Рена

Солнце палило нещадно. В это время года такой жары не должно было быть, но боги, видимо, не намеревались проявлять милосердие. Юноша поднимался по пыльной тропе, согнувшись под тяжестью ведер. Холодная вода плескалась в них, и несущий время от времени останавливался смочить лицо. Паренек знал, из-за чего должен был так батрачить. И эта причина будила в нем искреннюю ненависть. Будь он один, не пришлось бы натирать мозоли и корячиться ради лишней корки хлеба. Его голову захламляли мысли об убийстве, но это не стало бы выходом. Нужно терпеть.

Иногда, конечно, он любил эту девчонку. Но понимал, что под любовью кроется что-то. Тяжелое, вонючее и злое. Ярость. К той, что ломает его жизнь. Из-за нее меньше денег, меньше времени, меньше сил… Меньше сна! Это окунало юношу в пучину безумия. И он чувствовал, что рано или поздно вся любовь пропадет. Останется только жгучее презрение ко всему, что связано с этой девкой. Которую он даже не сможет трахнуть. Быть рабом у божества, неприкосновенного и надменного… Что может быть хуже? Она как дерево, что никогда не даст плодов. И это бесило.

Парень остановился, тяжело дыша и чувствуя, как струи сочатся по щекам, сползая с висков. Его пальцы вцепились в ворот рубахи, промокший от пота. Он нагнулся и зарычал, пытаясь хоть куда-то деть злость.

— Ненавижу! — скрипел зубами юноша. — Гори в аду, тварь!

***

— Брат! Братишка!

Рыжие волосы, неизменно короткие; голубые глаза, милое личико с тонкими аристократическими чертами. Да, именно такой была дочь кузнеца — пьяницы, ублюдка, чья борода провоняла элем, а пальцы — деньгами. Рена была еще юной, а уже напоминала ангела.

Первое слово, которое она произнесла в младенчестве, было словом «брат». Конечно, выговорить его в разы сложнее, чем примитивное «мама», «папа», «ляля», но Рена произносила его с упорством, глядя на большой и страшный мир из своей скромной детской колыбельки. На это была причина. Единственным человеком, который заботился о юном создании, был именно брат. Мать спьяну утонула в канаве, после чего мужики по всему селу в очередной раз напомнили своим женам: «Не бабское это дело — водку пить». А отец как всегда был в кузне, гоняя подмастерьев и пересчитывая деньги. Единственный молот и наковальня на все поселение, отчего не получать легкое золотишко? Тому ограду выправить, этому замок, третьему подкову для лошади, четвертому инструмент…

Металл был дешев, его было много. А умельцев — единицы. Большую часть забрали для королевских кузней. Война приближалась, хоть и не настолько, чтобы дорожали даже ресурсы. Страна жила припеваючи уже давно, и пусть страшная тень нависла над всеми, люди жили размеренно и были удовлетворены как налогами, так и достатком.

— Бра-а-ат!!! — Рена изо всех сил закричала, пытаясь дозваться.

Откашлявшись, она стала ждать, нетерпеливо поглаживая пальцами горло. Вскоре появился и он. Его внешность была совершенно непримечательной, настолько обыденной и незначительной, что вряд ли кто ее сможет вспомнить.

Юноша прибежал из соседнего двора, где он общался с Марьей. Простецкое имя глупой славянушки, чьи родители еще давно приехали в это село, сбегая от каких-то проблем. Соседи Марью называли не иначе, как «славкой». Может быть, насыщенная синева глаз и пшеничные волосы могли бы вызвать восхищение, умей хозяйка ухаживать за этим должным образом. Но а так, вечно грязная, скромная, тихая, говорящая с противным акцентом… Мало у нее было подруг. Хотя Рена давно уже заметила, что брат навещает Марью со странной регулярностью, с тех пор, как корова ее семьи телилась в последний раз и его позвали помочь принять роды.

— Чего тебе? — грубовато спросил парень. Рена нахмурилась, прочистила слегка охрипшее горло.

— Кушать приготовила. Заходи, обед уже…

— Я у Марьи пообедаю.

— Что?.. Не шути. Идем.

— У меня от твоей еды расстройство желудка. Ты не умеешь готовить.

Не успела Рена что-то сказать, как ее брат развернулся и пошел обратно. Рыжеволосая стояла, с недоумением глядя вслед.

— Не умею готовить?.. — прошептала девушка, растерянно осматривая колышущуюся перед крыльцом траву.

Рена стала замечать, что отношения с братом уже не такие, как когда-то. Они перестали вместе играть, общаться и дурачиться. Девушка перестала получать помощь по хозяйству, а парень — перестал приглашать ее в свои компании. А со временем в ее сторону начинали сыпаться грубости. Это ладно, в деревне все мужчины с характером, Рена терпела. Но чтобы он не пришел поесть, оставшись не просто у какой-то девушки, а у славки?

Пройдя в дом, Рена остановилась, посмотрев на ржаной хлеб, мед, ягоды, молоко и кашу с кусочками мяса, которые она подготовила к обеду. Худыми пальцами оторвала кусочек корки. Отправила в рот, медленно прожевала, проглотила. Тут же попробовала и мякиш. Взяла ложку, выудила мясо и съела его, напряженно вслушиваясь в ощущения.

— Чтоб все так жили, — пробормотала Рена, упираясь в стол и опуская голову. — Этому приготовь, выставь, а он еще и нос воротит, да к славянке носится…

Девушка не придумала ничего лучше, чем пойти к Марье и напробовать, что она приготовила для брата. Может, тот и прав, Рена не умеет готовить? Хотя, как будто кашу с мясом сложно сделать. Знай себе, соли да приглядывай, чтоб не пригорело ничего…

Двор славки был завален разным мусором. Старые косы, топоры, осколки щепок, сорняки растут где попало, животины гуляют среди этого всего… Курицы недовольно крыльями хлопают, когда петух пытается подойти.

«А может, она приворот навела?» — подумала Рена, глядя на весь этот бардак. — «Ведь кто из парней в здравом уме пойдет во двор такой хозяйки? Или… пойдет?»

Девушка встала на крыльце и занесла руку, чтоб постучаться, но что-то заставило ее замереть. Простояв пару секунд, она опустила руку и открыла дверь. У порога лежал мусор. Рене все больше не нравилось происходящее. Все слишком неопрятно и грязно.

В зале сидели двое. Один — на полу, другая — на лавке. Остановившись, девушка некоторое время смотрела на возню под юбкой Марьи. А потом громко стукнула кулаком об косяк.

— Смотрю, хорошая хозяйка, — дрожащим голосом оценила Рена. Славка вскрикнула, дернувшись; брат, будто змея, выскользнул из-под ткани и поднял глаза на сестру. — Готовить такой обед, небось, тяжело. Но хоть вкусно вышло, а? Крой на стол, славянка, я пришла посмотреть, что ты умеешь.

Марья вскочила, стыдливо прикрывая руками промежность, хотя из-за юбки все равно видно ничего не было. Брат приподнялся с пола, насуплено глядя на Рену. Та нетерпеливо повторила:

— Крой на стол, слышишь?!

— Рена… — угрожающе начал юноша. — Не лезь не в свое дело.

— Ты сказал, что я готовить не умею? Пусть твоя подруженька покажет, как надо и что надо.

— Сказал тебе: не лезь…

— А то что? — дерзко переспросила Рена.

— Не забывайся, баба! — сорвался брат. — Проваливай и не лезь в чужую кухню! Помни о своем месте

Рена перевела взгляд с Марьи на парня, стоящего за лавкой.

— Подойди сюда, — сказала девушка.

— Рена…

— Сюда иди!! — рявкнула Рена, угрожающе зашагивая в комнату. — Ты с этой славянкой зазнался совсем! «Баба»? А ты не забывай, что девки нашего села любому мужику нос сломать могут. Раз я баба — подходи и показывай мне мое место!

— Рена, успокойся.

— Марья, накрывай на стол, быстро.

Славка вжалась в стену, всхлипнув. Юноша перескочил лавку, схватив сестру за ворот платья.

— Я говорю: успокойся!

Через мгновение он рухнул на пол, ошеломленно уставившись на сестру. Из носа потекла кровь, закапав с губы.

— А я говорю, что нос сломаю, — холодно сказала Рена, потирая костяшки.

— Вот поэтому я и не хочу с тобой водиться! — выкрикнул юноша. — Ты не девушка, ты непонятно что! Готовишь дерьмово, чуть что, в драку лезешь… Упыриха!

— Да с чего ты взял, что я не девушка, сопляк? — процедила рыжеволосая. — Мне перед тобой тоже юбку задрать, чтоб ты увидел что надо?

— Иди ты… не лезь не в свое дело, бабища, — пробормотал парень, зажимая нос и кривясь.

— Даже не жди, пока твоя славка еду не выставит. Хочу попробовать, что она такого наготовила.

Рена уселась за стол и, мрачно вперив локти в край, уставилась на хнычущую Марью. Та, заметив, что ее избранник сидит на полу и ничего не делает, с обреченностью поплелась к печке, подтирая сопли и слезы. Достала горшок, выудила из хлама глиняную миску. Поставила на стол. Поплелась за ложкой. Вернулась. Снова отошла куда-то.

Пока славка металась и пыталась найти половник, Рена уныло заглянула в горшок.

— У меня дерьмовая готовка, понимаю. Но вот это вот — готовка дерьма. Может, у тебя от еды Марьи расстройство, не от моей?

Наклонив горшок, девушка вылила содержимое на пол. Жиденькая кашица захлюпала по доскам, разбрызгиваясь и пачкая все вокруг.

— Каша не должна так хлюпать, Марья. У твоих славян так принято, наверное, но в нашей деревне кашу готовят густой. И с мясом… с крупными кусками волокнистого мяса. Иначе мужик не сможет наесться.

Сплюнув, Рена поднялась с лавки и смела со стола горшок, тарелку, ложку и какие-то кружки, что стояли до этого. Когда грохот утих, девушка до кучи пинком перевернула лавку. Опрокинула стол. Схватила стул и швырнула его в кое-как остекленное окно. Напоследок презрительно глянув на Марью, Рена направилась к выходу. Лишь у самых дверей пробормотала:

— Мудак ты, братец. Вообще не понимаю, что хочешь от этой жизни. Жалуешься, что я не девушка, при этом отлизываешь криворукой славянке, которая даже кашу приготовить не может нормально.

— Вали отсюда, монстр, — презрительно выдавил из себя парень, так и не поднявшись с пола. — Все детство на тебя убил, а ты вот как благодаришь.

Рена пожала плечами и вышла из дома, внушительно громыхнув дверью.

***

Двуручник скользнул в щель между пластинами. Воин захрипел, повиснув на внушительном лезвии.

— Впере-е-ед!! — заорала воительница, вскидывая в воздух кулак. — Их строй сломлен, добить ничтожеств!

Пальцы расстегнули ремешок шлема, и Рена триумфально швырнула его прочь, а затем выдернула двуручник из трупа и занесла его над головой, демонстрируя окровавленное лезвие. Противники были подавленны атакой отряда авангарда, и не нужно было даже ждать основных сил — враги всего лишь жалкие бунтари, деревенщина, закутанная в хлипкие доспехи. Передовой отряд короля уничтожал необученных бойцов, разрушая шансы на революцию.

— Вот что будет с теми, кто пойдет против воли короля, — довольно вздохнул один из солдат, останавливаясь рядом с Реной.

— Вот что будет с теми, кто пойдет против нас, — хмуро поправила рыжеволосая, опуская клинок и глядя на загорающуюся деревню. — Короля здесь нет, мы вершим правосудие. Не забывай, дружище, слово короля кричат те, кто идет позади. А мы с тобой — палачи, и вольны делать то, что хотим. За это мы платим своей жизнью.

— У тебя своя философия, — пожал плечами солдат.

— Это философия авангарда. Мы передовой отряд, и мы кладем жизни, но никак не несем волю правителя. Ее чинят основные силы и воеводы, прячущиеся в тылу.

— Возьми свой шлем, подруга, — солдат протягивал отброшенное.

— Оставь себе, он мне пока не нужен, — ответила Рена, делая шаг навстречу остаткам битвы. — Эти дети не дотянутся даже до моего подбородка.

Ветер взъерошивал ее короткие рыжие волосы, а солнце озаряло лицо, покрытое маской довольства. Воительница давно уже познала вкус и свободу авангарда, хоть и пришла не за ней.

— Пощадите… — простонал лежащий на земле раненый.

Его нога была отсечена, и латы мешали зажать рану.

— Умри достойно, — коротко ответила Рена, вонзая конец двуручника в глазницу мужчине.

Шлем заскрежетал, с трудом пропустив клинок. И в скрежете этом слышалось: «Смерть всему».

Неподалеку закричала Гукь. Рена невольно остановилась, глядя на то, как девушка прорубает чужой щит своим боевым топором. Рыжая не любила эту девку за ее ядовитый характер и слишком милую внешность. Это не было качествами хорошего солдата, но в битве она выглядела словно прекрасная валькирия — совсем как те, из легенд далекого детства.

Мельница медленно рушилась, подкошенная пламенем. Люди бежали из-под нее, и Рена рванула навстречу. Отслеживая врагов глазами, легкими взмахами тяжелого меча срезала ту плоть, что не была прикрыта доспехами. За годы службы у госпожи Войны, рыжая научилась убивать и бегущих, и обороняющихся, и атакующих. В этом ей было мало равных. И с каждым прожитым днем ее шансы на глупую смерть уменьшались. Это не могло не радовать Рену. Ее вдохновение — неизменно конец боя, когда смотришь на лица погибших. В них можно увидеть странный покой, присущий лишь тем, кто погиб за дело.

Уничтожая взбунтовавшихся крестьян, воительница и сама не заметила, как битва окончилась. Солдаты авангарда победили без потерь. Слишком легко.

— Откуда у них все это? Мечи, доспехи? Это же обычные землепашцы.

— Может, нас надеялись задержать этим сбродом.

— Ладно, черт с ним. Идем в кабак, отдохнем и подождем основные силы, там решим, что делать.

***

— Свободу сиськам! — закричала Рена, сбрасывая нагрудник на дощатый пол и рывком срывая повязку с груди. — Ужас, как тесно!

— Зато безопасно, — заметил один из солдат.

— Поверь, походишь денек с зажатыми сисяндрами, на безопасность станет плевать. Ух, теперь даже дышать приятней стало! — Рена крутанулась на месте, совершенно не стесняясь чужих взглядов. — В этих доспехах невозможно было чувствовать себя женщиной!

— Смотрю, для женственности тебе не обязательно скидывать латы с поясницы, — ехидно заметила Гукь, будто бы для разминки покачивая бедрами. — Задница-то плоская, ха!

— Жопа — это сидушка. А вот грудь — искусство. Так что молчала бы ты, плоскодонка, — парировала Рена, с торжеством тыкая пальцами в соски. — Эти большие ребятки на моей стороне, завидуй молча и тискайся со своими жополюбами подальше от лагеря Больших Сисек.

— Девочки, девочки, не ругайтесь, — с улыбкой умиления сказал кто-то. — Вы обе у меня милашки.

— Не у тебя! — почти хором ответили девушки, и вояки взорвались хохотом.

Когда волна веселья поутихла, солдаты устроились на поздний ужин. Хозяин кабака ушел по-тихому, выставив все, что есть, и выкатив последние несколько бочек вина из подвала. Армия короля по праву считалась саранчой. Стащив столы и стулья со всех концов комнаты, братия устроила некое подобие общего стола.

— Ну, будем, друзья! — выкрикнула Рена, опрокидывая в себя кружку вина.

— Будем! — нестройным хором ответили остальные, повторяя за пышногрудой красавицей, так и не накинувшей на себя хоть что-то.

Когда первый круг выпивки был пройден, солдаты принялись за мясо.

— Рена, так скажи нам, что тебя в армию занесло? Тем более, с твоими-то размерами сподручнее платья носить.

— Я здесь, чтобы такие парни, как вы, не скучали, — подмигнула рыжеволосая и вгрызлась в куриную ножку.

Солдаты одобрительно рассмеялись, а Гукь мрачно потупилась в тарелку. Ее никогда о таком не спрашивали, да и внимания проявляли немного. Если и интересовались ею, то только как кое-какой заменой Рене, которая, в свою очередь, не дала еще ни одному солдату. Это бесило Гукь, тем более что дружеские отношения с главной красавицей отряда не задались с первых секунд встречи — та почему-то не переносит синеглазых.

— Чего заскучала, малыш? — спросил солдат, ткнув Гукь в плечо.

— Да так… устала.

— Это точно, тяжко было. Хорошо хоть Рена была, положила с десяток этих уродов.

— Что вы… — славянка хотела взорваться, но сдержалась. Только стыдливо коснулась плеча. — Ничего…

— Ты странная сегодня. Доедай и иди, поспи. Попрошу, чтоб тебя сегодня с вахтой не трогали.

— Ага, спасибо.

Гукь поднялась и поспешила выйти из кабака, спрятаться в темноте, где не будет ни Рены, ни солдат, обожающих ее сиськи, никого…

— Эй, а вы помните, как Рена вырезала тех двух огров? Вот это было жестоко, никогда не видел столько кровищи!

— Да ладно вам, — усмехнулась рыжая. — Как будто сами двуручники в руках не держали. Должны вроде знать, что они и не на такое способны.

— А ты дралась когда-нибудь с вампирами?

— Было разок…

— И как?

— Отвратно. Чуть руку не оторвали.

— Победила?

— Нет, разбежались, — Рена отвечала с неохотой.

Поначалу, когда она только попала из отряда наемников в ряды королевской армии, было забавно получать столько внимания от солдат. Но со временем это стало тошно. Стали вспоминаться былые товарищи, которые общались по-дружески, без лишнего обожания и посягательств на тело. Рена некоторое время сидела, не пряча грудей, но, убедившись, что в глазах ее товарищей по отряду до сих пор горит похоть, довольно быстро прикрылась скромным кожаным жилетом. А потом и вовсе — поднялась и вышла. Кто-то разочарованно что-то пробубнил, ее постарались позвать обратно, но девушка только отмахнулась. Чем дольше она находилась среди королевских солдат, тем больше скучала по вольным наемникам. Все равно, что прибиться к своре дворняг после стаи волков. Не спасает даже выпивка и хорошая еда.

Холодный воздух несколько освежил Рену. Она поежилась, обняв себя. По рукам пробежали мурашки. Выдохнув, она поспешила уйти во мрак, подальше от кабака и возможных «хвостов» в лице обожателей.

Неподалеку — маленький лесок, и там была полянка, которую Рена приметила для себя еще когда отряд только приближался к деревне. Сейчас там никого не должно было быть, и воительница решительно направилась на то место. Она не боялась — ее ноги все еще закованы в стальные пластины, как и бедра. А некогда стройные руки теперь носят на себе груз мышц, бугрящихся под кожей. Из Рены вышел прекрасный воин, раз уж домохозяйка и сестра получились никудышными.

Луна надежно пряталась за облаками, и в воцарившейся темноте девушка чувствовала себя хорошо. У нее был острый слух, который подсказывал, что рядом никого; а ветер нес с собой лишь запах свежей травы. Это вызывало умиротворение. Возле поляны росли цветы. Их фиолетовый цвет днем был чем-то ярким, настолько, что терял право на жизнь. Но в темноте и мраке эти цветы были такими же, как и все. Живыми и спокойными. В них Рена видела себя. Как и этим цветам, днем ей досаждали. Наглые руки пытались сорвать побольше и сплести из этого венок, водрузить его на голову, словно корону. Лишь ночью наступал относительный покой.

Когда девушка приблизилась к поляне, она увидела, что та не пустует. Во мраке силуэт другого человека все же узнаваем, а скрежещущие звуки были хорошо знакомы: кто-то точил лезвие.

— Что ты здесь делаешь? — грубовато обратилась Рена к сидящему на бревне.

— А?.. — Гукь вздрогнула, оборачиваясь. — Рена?..

— Она, — кивнула воительница, присаживаясь рядом.

— Я здесь… отдыхаю. Да… А ты?

— Хотела бы отдохнуть.

Разговор утих. Зато поднялся ветер. Скрежещущие звуки возобновились. Гукь точила свой боевой нож. Совсем не кинжал, скорее тесак. Рена не знала, мог ли он помочь в бою, но заточка ни одному оружию не помешает.

— Мне уйти? — спросила славянка, не отрываясь от своего дела.

— Сиди.

Рена прикрыла глаза, погружаясь в медитативное состояние. Конечно, это не очень безопасно рядом с кем бы то ни было, но она чувствовала, что Гукь можно довериться. Мужчины — вот, кто не заслуживал ни капли доверия. Это воительница выучила еще давно. Может, даже в детстве. В ее родной деревне предавалась каждая женщина. Запиралась мужчиной в доме, погружалась другими в хозяйство, сюсюканье с детьми. Омерзительная рутина, ждущая каждую девушку с рождения. Каждую, кроме Рены.

Перед глазами проносились образы. Родная деревня — приятная и в то же время отталкивающая местность. Холодный ветер зимой и мягкий, влажный — летом. Ценные моменты детства, болезненные часы юности. Семья, отдалявшаяся от Рены. Отец никогда не был близок, а брат…

Со временем воительница решила, что произошедшее случилось не из-за славянки, она была лишь последней каплей. Девушка не винила голубоглазую. Та, очевидно, не совершала никакого зла. Лишь стала такой же жертвой очередного мужчины. Которые всегда падки на бесплатную юбку.

— О чем ты думаешь, Рена? — спросила Гукь.

— Прошлое. Таким, как мы, больше не о чем думать.

— Ты говоришь о солдатах?.. Ну, у многих есть карьера, и…

— Авангард. Понимаешь, где оказалась? Мы ядро, которое обречено на удар об стену, а не об цель. Здесь только и можно, что думать о былом.

— Но ты ведь давно служишь в этом отряде? И вроде не так уж плохо…

— Однажды я умру вместе с остальными. Ты здесь месяц? Еще не видела крупных битв. Мы разбиваем строи кавалерии, копейщиков, щитоносцев. А потом умираем.

— Впереди ведь… не совсем люди, да? Может, не так все плохо будет…

— Демонам и исчадиям Ада плевать, в каком строю идти. Возможно, мы столкнемся с основными силами.

— А может, с разведкой или кем-нибудь слабым… И сможем пробиться!

— Боги будут милостивы в этом случае. Только я пришла сюда отдыхать, а не болтать, — сухо напомнила Рена.

— Прости… Я просто хотела пообщаться. Познакомиться поближе. Мы ведь вроде товарищи, но как-то… не заладилось, что ли…

— У нас не может ладиться. Мы две женщины с разными достоинствами, не лучше одна другой, но это-то и ужасно. Будь одна из нас совсем уродиной, было бы лучше. Могли бы стать подругами или что-то вроде. Но две красивых девушки в одном отряде — это всегда плохо.

— Не всегда! Мы ведь можем изменить это… на своем примере. Плевать, что там думают мужики, мы ведь можем строить свои отношения, без них?

— Как ты собираешься строить отношения без остального отряда? — с недоумением спросила Рена.

— Легко. Если мы будем знать друг о друге что-то такое… чего никто не знает, то будем отдельными от отряда.

— Это плохо.

— Все равно ведь умирать будем. Так чего уж…

— И что надо знать, например?

— Расскажи, как ты сюда попала.

— М… Зачем? — напряглась рыжеволосая.

— Я тебе после этого тоже расскажу, не переживай, — Гукь улыбнулась, но в темноте Рена не заметила движения губ, только услышала. Но и этого хватило, чтобы чуточку смягчиться.

— Если честно, то я пришла сюда умирать. Раньше была в наемниках, но отряд почти весь полег. Записалась в королевскую армию. Опыт есть, поэтому могу служить. Тем более, для авангарда хитростей не надо, только мышцы и отсутствие багажа. И то, и другое у меня присутствует.

— А почему ты пришла умирать?..

— Говорю же, прошлый отряд перебили, — с недоумением пробормотала Рена.

— Ну… они были тебе дороги, настолько, что ты решила умереть?..

— Я поняла, что совершенно провалилась как воин. Отряд уничтожили по моей ошибке. А так как я умею только сражаться, то решила умереть в бою.

— Неужели ты умеешь только воевать?..

— Да.

— А как же семья? Она у тебя есть?

— Нет.

— Ладно… А я записалась сюда, потому что хочу попробовать свои силы в авангарде. Контракт на три месяца.

— Планируешь выжить?

— Да. До этого была в кавалерии, но как-то надоело. Хочу быть на острие атаки. Это вдохновляет.

— Глупо.

— Почему?

— Острие атаки ломается. Основную работу выполняют те, кто следом идет.

— Мне нечего терять.

— Семьи тоже нет?

— Я ушла. Еще в юности.

— Зачем?

— Я… сломала жизнь одной девушке. Та застукала меня со своим братом, и они сильно поссорились. Девушка пропала. Больше ее никто не видел. Ее брат обвинил меня. Все село травило мою семью. И я… не смогла так больше жить. В этих краях к славянам плохо относятся. Решила пойти в армию, раз уж жить с родителями и найти нормального жениха уже не выйдет.

— Ты поступила импульсивно.

— Наверное, да… поначалу. Но сейчас я занимаюсь этим больше десяти лет. Много времени прошло, и я чувствую определенную тягу к войне. Не могу уже без нее. Оказывается, готовить жиденькую кашицу и парней под юбку пускать не так весело… Наносить раны, получать их, сражаться… Это гораздо лучше. Я чувствую себя живой, отнимая жизни.

Рена молчала. Абсолютная темнота скрывала все вокруг, можно было ориентироваться лишь по очертаниям. Но даже этого хватало. Девушка обернулась к собеседнице.

— Ты меня узнаешь или нет, Гукь?

— Узнаю, конечно. Думаю, мы с самого начала поняли, кто такие, да?.. — славянка грустно усмехнулась. — Да и… не так много славян в этих краях. Тем более, в армии.

— Я подозревала. Но не могла делать поспешных выводов, тем более, что меня эта история не слишком интересовала. Я не виню тебя.

— Зато винят остальные. Село, твоя семья и… даже моя собственная. Отец был зол. Но… знаешь… знаешь, твои слова вдохновили меня. Когда ты приказала брату подойти и показать твое место, а потом нос ему сломала. Это было… впечатляюще. Тогда я увидела, что женщина может не только на кухне готовить.

— А ты запомнила кое-что другое? — спросила Рена, протягивая руку, спрятанную в латную рукавицу.

— Да… — Марья улыбнулась, хватаясь за ладонь подруги. А потом хихикнула. — Кашу надо готовить густой, с большими кусками волокнистого мяса. Иначе мужчина не наестся.

— Не только мужчина. Нам с тобой тоже нужно мясо. И густая, густая каша.

— Потому что мы с тобой тоже… не наедимся? — тихо спросила Марья.

— Да, — прошептала Рена, пододвигаясь ближе. — Мы ведь не хуже мужчин.

— Наверное…

— Совершенно точно, — убежденно сказала рыжеволосая. — Ты ведь уже ломала нос тем, кто ползал к тебе в койку?

— Нет… — тихо отозвалась славянка, чувствуя на себе дыхание Рены. — Знаешь же, какая я потаскуха…

— И ты так спокойно говоришь?

— Конечно.

— После того, что делала с моим братом?

— Это он делал со мной, а я получала удовольствие. Ведь так надо вести себя с мужчинами…

Рена рассмеялась и прошептала в губы Марьи:

— Ты такая сучка…

— Но тебе это нравится, не так ли? Жополюбка!

— Перестань, это не из-за твоей шикарной, упругой задницы, — зарычала рыжая, набрасываясь на славянку.

Легкий стон раздался среди цветов, после того, как тихонько звякнули расстегиваемые латы. Девушки касались друг друга, раздевая, двигаясь медленно и мягко, переставая и продолжая целоваться. Луна вышла из-за облаков, ненадолго осветив сильные тела, прижимающиеся друг к другу. Пальцы, уверенно скользящие по коже; губы, соприкасающиеся и срывающиеся на подбородок и шею.

— Помягче, — томно выдохнула лежащая снизу.

— Не переживайте, сударыня, я буду с вами нежна, — прошептали в ответ.

Тело скользнуло вниз, бедра раскрылись, подались навстречу, пальцы впились в короткие волосы. Марья зашипела, когда Рена легонько укусила, — и тут же застонала, когда губы раскрылись в порыве ласки. Ветер легонько потрепал цветы, обдул разгоряченные тела и скрылся среди деревьев. Луна медленно окуталась тучами, прячась и пряча тех, кто хотел уединения в лесной тиши. Лишь стонов не могла скрыть темнота…

***

— Удачи, друзья!

Латы загремели, кулаки столкнулись.

— Рена, будешь моей Девой Марией? — спросил какой-то солдат.

— Христианство не входит в мои планы, — мрачно ответила рыжая.

— Врагов не так много, неужели тебе против этой мелочи нужна хранительница? — с издевкой спросила Гукь.

Мужчина замолчал, оскорбленный обеими женщинами. Все как-то невесело усмехнулись. Битва предстояла странная, необычная. Враги заранее увидели друг друга. Обоим нужно было спускаться с холмов. И все чувствовали что-то дурное в том, что столкновение не началось сразу.

— Нам нельзя было останавливаться, — сухо сказала Рена. — Нужно было идти. Они теперь готовы.

— Мы тоже. Наши успели подойти еще чуть ближе, скоро будут здесь.

— Стоит постараться оттянуть их либо на этот холм, либо оттеснить их за тот. Нельзя драться во впадине или на возвышении.

— Справимся, всего лишь несколько десятков еретиков да какие-то твари. Мелочь, мы в доспехах и хорошо отдохнули.

Гукь молчала, сжимая рукоять своего топора. В теле чувствовалась легкость, но на душе было тяжело.

— Ладно, вперед!

Авангард пошел вниз.

— Напомни, почему мы не дождались основные силы? — тихо спросила Гукь у идущей рядом Рены.

— Потому что мы самоубийцы. Если за холмом ждет кто-то еще, один из нас должен будет об этом рассказать. Авангард всегда идет на любую ловушку.

— Но ведь это…

— Мы самоубийцы. Возрадуйся песне смерти, — тихо оборвала разговор Рена. — Если пришла сюда жить, то в случае чего — хватай знамя и беги обратно с докладом. Я буду драться до последнего, пока не сдохну.

— Я не хочу тебя оставлять!

— У нас не любовь, и нет никаких обязательств. Мы просто старые знакомые. Расслабься, сестрица, война наша жена, она же и споет панихиду.

Воины заорали. До врагов оставались десятки метров. Уже виднелись сатанинские рясы. Гончие, посаженные на цепь. Отряд авангарда предвкушал легкую победу над вырядившимися ублюдками, стоящими, как ни в чем не бывало.

Это продолжалось до тех пор, пока из воздуха не ударили молнии. Они прошибли сталь некоторых бойцов, оставив дымящиеся кучи металла на земле. Гукь вздрогнула, но Рена закричала и рванула вперед с еще большей скоростью. Ее двуручник занесся и врезался в ближайшую преграду — гончая взвизгнула. Молнии ударили вновь. Гукь едва шла, оглушенная разрядами и скорыми смертями солдат. Видела лишь Рену, что резала впереди. И кого-то еще, кто тоже орошал себя кровью. Но удар довольно скоро мог прийтись и по ним.

Одна из гончих странно задергалась, будто в агонии, хотя ее не коснулся ни меч, ни что-то еще. Свиток упал на землю рядом с ней, и Гукь увидела, как пес начал увеличиваться. Все, что она смогла, так это закричать:

— Справа!

Рена отреагировала вовремя. Пес припал на землю с рассеченной лапой, но все же бросился вперед. Рыжую смяло. Гукь вскрикнула, бросилась вперед, вонзила топор в бок гончей, выросшей до размера человека. Разряды вокруг продолжались. Странные свитки летели на землю. А за холмом — было море плоти.

— Это безумие! — закричал кто-то. — Мы здесь подохнем все!

Гончие рвались с цепей, увеличивались в размерах, бросались на доспехи, прижимая их к земле и не давая подняться. Сатанисты безмолвно сражались с помощью пергамента и перьев. И это потрясло Гукь. Она замерла, не в силах оторваться от зрелища вокруг. И даже топор, застрявший между ребрами гончей, остался недвижим.

— Не стой, Марья! — закричала Рена, выбираясь из-под тела и теряя под ним свой кинжал. — Дерись, черт тебя возьми!

Не успела Гукь посмотреть на свою подругу, как та бросилась дальше — вперед, вниз, с холма, рубить сатанистов и все, что могло попасться под руку.

— Доложите, кто-нибудь! Нам нужна помощь! — закричали сбоку.

Гукь не могла понять, что происходит. Битва перекатывалась, то враги их сминали, то они теснили врагов. Гончие стали кончаться, но заклинания все еще попадали по людям. Воняло кровью, жареной плотью, и славянка растерялась. Все, на что решилась — пойти следом, по трупам, оставленным Реной.

За десять лет она не видела таких битв. Люди бывали жестокими, непредсказуемыми. Но здесь все шло линейно и просто — смерть всему, что идет от человека, от короля, от Бога. Сориентироваться в этом невозможно.

Разряд ударил в землю рядом. Гукь вздрогнула, подняла взгляд. Сатанист отбросил свиток, достал из-за пояса другой. Обмакнул кисть. Славянка в ужасе посмотрела на то, как ворс скользит по пергаменту. Закричала, бросилась вперед. Топор вонзился в шею колдуна, укрытого мантией и капюшоном. Тощие руки вздрогнули, не успев вывести последнюю линию.

Рена вгрызлась в толпу врагов. Изуродованные тела, непонятные существа, люди… Она дралась спокойно. Ее глаза определяли следующего мертвеца быстро, а руки доводили меч до нужной цели. Освященный двуручник плавил плоть, доспехи надежно защищали от нападок когтей и клыков. Жалкие твари пытались прокусить пластины, но Рена топтала их и отбрасывала. Бойцы отряда остались позади — ее это не заботило. Рыжая шла против наступающей толпы, огибающей ее, оставляющей наедине с теми, кто попадался на пути. Ее двуручник чертил широкие дуги, она нагло выедала путь в рядах врагов, пока те стремились уничтожить основные силы. На нее будто не обращали внимания. Словно кто-то приказал им игнорировать. Но Рене было наплевать. Она шла вперед, к своей цели — к огромной фигуре существа, стоящего на коленях спиной к полю боя. Его спина была усеяна клинками, укладывающимися в некое подобие крыльев, и воительница прокладывала путь, опьянев от жажды боя. За Реной следовало еще несколько воинов, прикрывающих авангардистку со спины и флангов. Доспехи солдат покрылись кровью.

— Стойте.

Голос громыхнул столь внезапно, что сама битва, казалось, замерла. Рена остановилась перед медитирующей тварью. Нагло посмотрела на нее. Ткани скрывали огромное тело. На одеждах были изображены символы, люди, звери, кровавые сцены и — клинки.

— Повернись ко мне лицом! — приказала Рена.

Гукь встала за ее спиной. Она пришла в себя и сориентировалась в боевой ситуации, пока помогала другим прикрывать боевую подругу. И сейчас даже знала — кто-то отправился докладывать о ситуации, скоро прибудет помощь.

Их окружали. Не нападали. Это обнадеживало и пугало одновременно. Гукь это нравилось, она вошла во вкус. Драться в авангарде в такой обстановке было непривычно, ужасно страшно, безумно, но она вернула свою уверенность.

— Вы пришли… зачем? За чем? Почему? По чему?

— Мы пришли, но не болтать, а умирать. Повернись лицом и сразись со мной, тварь! — зарычала Рена, вскидывая двуручник, собираясь ударить по огромной спине.

Лезвие просвистело, но замерло на мече, который непонятно откуда взялся прямо в воздухе перед солдаткой.

— Что за черт?.. — Рена отпрянула, глядя на парящий клинок.

— Ответь на вопросы.

— Я их не понимаю. И зачем? Ты можешь взяться за оружие и драться?

— Я демон. Сильно сомневаюсь, что люди смогут драться со мной.

— А если смогут? — Рена стянула с головы шлем и дерзко швырнула его об землю. Ее лицо излучало уверенность. — Что тогда?

Существо обернулось. Гукь замерла, пораженная, шокированная, обезоруженная увиденным. Рена усмехнулась. Солдаты нервно оглянулись. Демон скалился, и вместо зубов его — мечи, столь старые, что ржавчина заменила железо, осыпалась каждую секунду, но все же не исчезала и не превращалась в пыль. Веки существа подпирались лезвиями неведомого происхождения. И зрачки двигались за блестящим металлом, оглядывая небольшой отряд тех, кто смог прорваться.

— Я командую этим войском. Если вы убьете меня, вы убьете всех вокруг. Но этого не случится.

Демон вскинул руки. Его губы раздвинулись в оскале.

— Познайте музыку всего, что используете с такой уверенностью! — заревел он, смыкая глаза. Лезвия прошили веки, кровь ручьями полилась по щекам демона.

Металл скрипнул. Рена вскинула клинок, отбив удар парящего меча. Солдаты закричали — лезвия в мгновения ока отсекли им руки. Гукь скользнула за спину подруги, уклоняясь от промелькнувшего кинжала.

— И самое главное, мне подконтрольны даже ваши доспехи!

Рена задохнулась, когда нагрудник смял ее торс. Ее глаза изумленно распахнулись. Гукь закричала, чувствуя боль от впившихся в ребра стальных пластин. Солдаты хрипели, но держались, хоть и без толку — руки было не вернуть. Шлемы хрустели, впиваясь в головы, и лишь трое имели шанс выдержать пытку: Гукь, спасающая длинные пшеничные волосы от грубых пластин; Рена, в запале откинувшая бесполезный кусок металла; солдат, почти отключившийся от обильной кровопотери — он, потерявший руки так же, как и шлем до этого.

Демон смотрел на стоящих перед ним людей с усмешкой.

— Вы оросили себя кровью моих подданных, а я орошу вас вашей собственной. Даже ваше оружие обернется против вас самих.

Без лишних слов двуручники, топоры, булавы и секиры поднялись в воздух. Ни Рена, ни Гукь, сохранившие свои руки, не смогли удержать экипировку. Лезвие топора впилось в череп славянке, а Рена закашлялась, когда двуручник пробил ее грудь. Легкие истерично задрожали, чувствуя острую боль, сердце застучало, выбрасывая кровь через свежую рану и рот.

— Вы, люди, такие ничтожные, такие жалкие… Вы не можете тягаться со мной и с моими подданными, — демон не скрывал праздного торжества.

Его давно уже не удивлял мир и населяющие его существа. Он был лишь стратегом, иногда выходящим на шахматную доску, чтобы вспомнить вкус крови.

Рена рухнула на колени. Гукь обмякла, упав на спину своей подруги. Рыжая из последних сил пыталась удержаться и не завалиться.

— Ты чертов… ублюдок, — хрипела Рена остатками воздуха. — Ты убил нас не как воин…

— «Воин»? Что это за глупое слово? — расхохотался демон, а потом замер, посмотрев на стоящую перед ним. — Но ты права. Что хочешь, чтобы я сделал сейчас?

Презрительный взгляд Рены был ему ответом. Последним. Рыжая завалилась на бок, погружаясь в лужу крови своей и Марьи. Умирающее сознание не успело ухватиться за иронию происходящего. Она вряд ли смогла осознать, каким невероятным совпадением является встреча двух девушек, никогда не знакомых слишком близко, но в то же время — знавших друг друга. Все, что осознавал ее мозг, — смерть вне боя. Смерть от вероломства, от шутки, от паскудного жульничества. Острая несправедливость перешла из разума в душу. И та содрогнулась. Серебряная нить задрожала. Закричала: «Я не могу так умереть!» Воин, искавший смерть, постигшую его братьев, получил подлый клинок под ребра. Рена ревела.

Гукь же не осознавала, что случилось. Ее душа, тянущаяся к возлюбленной, пыталась сделать это даже после смерти. Тонкая ниточка слабой души шептала: «Посмотри на меня, огляди меня, коснись меня». Но не могла нащупать хоть что-то в темноте. Да, душа не осознавала вокруг ничего. Она, может, лишь отдаленно чувствовала демона. Только это никак не помогало сориентироваться. Словно сильный запах, источник которого определить невозможно. Марья блуждала во мраке, пытаясь найти Рену. Она и сама не могла понять, почему питает к ней такие чувства. Может, эта девушка имела то же, что и ее брат, но в гораздо большей степени, притягивая Марью еще сильнее? А может, ее захватила мимолетная влюбленность, рожденная перед битвой? Неважно. Душа запомнила это чувство, умерев с ним. И теперь желала выплеснуть его хоть куда-то.

Демон не смотрел ни на что. Он видел слишком много душ вокруг, и едва ли мог сфокусироваться на какой-то одной. Он лишь махнул рукой, под кожей которой были спрятаны сотни лезвий. Отдав приказ на дальнейшее наступление, он вновь погрузился в свой тревожный сон, полный кошмаров и спокойствия.

Закат быстро приблизился. Поле боя было усеяно трупами. Сектанты поднимали тех, кто погиб — людей, гончих и даже тварей, что переживали не первое свое воскрешение. Несмотря на магические силы, дарованные хозяином, подчиненные ему люди были глупцами. Такими же, которых воскрешали. Потому они не могли видеть две сплетенные души, что нашли друг друга, так и не открепившись от мира.

Марья обнаружила Рену, когда та корчилась и кричала, страдала от несправедливой смерти, желая найти силы вернуться в мир и сразиться со своим врагом честно, достойно умерев либо триумфально убив. «Это моя цель, это моя миссия!» — кричала душа воительницы, разрывая саму себя и мечась во все стороны. Гукь прервала эти метания. «Тише, любимая, я рядом», — прошептала нежная нить, молодая, наивная, но искренне любящая. Рена замолчала. Замерла, продолжая держаться у своего тела. И чувствовала, как Марья обвивает своей душой сущность возлюбленной. «Что ты делаешь?»-«Спасаю нас, любимая».

Сатанист опустил свиток, исписанный проклятыми письменами. Окропил его кровью Рены. Пергамент растворился, наложив литеры на тело рыжей. И она вздрогнула. Меч выскользнул из ее груди. Душа прикоснулась к коже, ухватилась за символы, а затем впилась в плоть, кости и кровь. Сердце застучало, впитывая сущность обратно. Но на этот раз их было две. Марья крепко ухватилась за возлюбленную, не желая ее отпускать ни в коем случае.

Рена поднялась. Закинула голову назад. Кровь забурлила в жилах. Души слились в единое целое. Демоническая сила захлестнула тело, что должно было быть мертвым и лишенным любой энергии. Глаза распахнулись, Рена посмотрела на мир новым взором: красным, как кровь, как ярость, хлещущая в ее сердце. Волосы, до того короткие и рыжие, тронутые юной сединой, вспыхнули алым.

— Что за черт… — вздрогнул сатанист, пугаясь восставшему… не трупу — но существу.

— Я не черт, дорогуша, — прошептала Рена, на секунду расслабляя тело, а затем наклоняясь за своим двуручником. — Я мертвый воин, вернувшийся к жизни, чтобы надрать вам задницы.

Лезвие рассекло грудь сатаниста. Разрубленная мантия скользнула на землю, свежая рана растеклась кровью. Мужчина захрипел, падая на колени перед Реной. А та, оглядев поле боя и поднимающихся мертвецов, лишенных душ; сатанистов, раскрывающих свои свитки; гончих, скалящих зубы; усмехнулась:

— Я мертва. Вы уже ничего не сделаете.

Доспехи скользнули на землю. Рукоять двуручника была перехвачена. Рена почувствовала в себе столько сил, сколько не было никогда. Ее глаза вспыхнули омутом жажды.

Ее ждал бой. Первый, настоящий. Тот, в котором она наконец-то по-настоящему поймет, что для нее значит вкус крови. Тот, в котором восставший воин осознает, что он не просто случайная ошибка. Он — новый демон, рожденный от слияния двух душ, уничтоженной цели и демонической силы. И позже, когда Рена поймет, что она уже не та, кем была когда-то, не обычная девушка и не простой солдат, она, скрепя сердце, возьмет новое имя.

Некрос.

И будет это имя того, кто убивает всех, ибо сам был убит. Имя того, кто несет разочарование всем, ведь сам постиг его. И будет это имя того, кто способен знать дружбу и любовь, ведь именно они своими объятиями удержали его от ухода в мир страданий.

Наконец, имя того, кто живет ради мести, которую никогда не получить…