Демон-Инквизитор

Глава 12-3: Сон с широкой улыбкой

Темнота была недвижима, молчалива и мрачна. Она скрывала все, и я, попав в нее, почувствовал ее мрак. В комнате пахло чем-то затхлым. Но при этом чувствовался легкий запах парфюма. Тонкий, неестественный, но сладкий, он витал повсюду, пробиваясь через тяжелый слой пыли. Я закашлялся. Воздух был неприятным, грязным… отвратительным. Я выдохнул. Мои пальцы ощупывали пустоту передо мной. Я наткнулся на что-то. Дерево. Резьба. «Я так понимаю, кровать?» — я опустил руки. Под ними оказалась мягкая ткань.

Я осторожно уперся коленом в невидимое ложе и опустился на него. Тело моментально откликнулось, наслаждаясь накатившей расслабленностью.

— Отдых… — одними губами прошептал я: воздуха в легких не было. Просто потому что я мог себе позволить не дышать пылью и смрадом.

Прислушиваясь к ощущениям, я с удивлением понимал, что дискомфорта не испытываю. Сердце грифона подхватило работу, и легкие стали не настолько важны для меня. Я сморщился. Ощущение пустоты в груди непонятное. Необычное. Я не чувствовал своего дыхания, и это создавало впечатление полной закрытости, непроницаемости. Как будто бы я из железа… мне не нужен воздух, скорее напротив — он, кажется, даже мешает. С пустыми легкими гораздо лучше: в груди легче, и я сам стал будто бы легче… Необыкновенно.

— Ты еще кто? — прошептали у моего уха. Холодная полоса чего-то прикоснулась к моему горлу.

Судорожно вдохнув, чтобы ответить, я понял, что не успел сказать и слова. Горло кольнуло. Резануло. Я точно почувствовал, как лезвие прорезало кожу.

Ухватившись за рану на горле, я попробовал выдавить из себя хоть звук, но моего голоса почти не было слышно. Он стал тише в разы. И я, зажимая разрез, чувствовал, как из моей глотки идет… воздух.

— Зачем? — просипел я.

Темнота ответила тишиной. Кровать подо мной скрипнула. Чьи-то пальцы требовательно ухватились за мою кисть, убирая ее от горла. Я почувствовал, как кто-то коснулся свежей раны.

— Где твоя кровь? Или ты один из тех мертвяков, бегающих на побегушках у моей маман?

— Мертвяков?.. Маман?.. — я приподнялся, вглядываясь во мрак. — О чем ты?

— Ясно. Мертвяк, — сухо ответил чей-то голос. — Проваливай из моей спальни.

Тщетно силясь разглядеть хотя бы очертания незнакомца, я с удивлением понимал — горло перерезано. Его разрезало. Достаточно глубоко, чтобы любой другой уже корчился в агонии. А я жив. Но все же… вот так вот глотки резать в темноте?! «А Некрос ведь говорила, что безопасно…» — подумалось мне.

— Объясни! — потребовал я.

— Мертвым объяснения не нужны.

Я помотал головой, будто кто-то это мог заметить.

— Объясни, какого черта ты перерезал мне горло! — твердо сказал я. Голос начинал звучать громче и четче.

Коснувшись раны, я обнаружил, что она почти затянулась.

— Потому что ты лег в мою кровать, — без выражения сказал кто-то.

Сыпнули искры. Загорелся фитиль. Свечка осветила чьи-то руки. Подсвечник подняли. Фитиль разгорался все сильнее, растапливая воск. Постепенно света становилось больше, и вскоре я увидел лицо, прикрытое красноватыми прядями. «Я знаю его!» — выстрелило в голове. Несмотря на то, что тогда его волосы были скрыты под шляпой…

Инквизитор подмигивает, вытаскивая кляп из моего рта.

— А дальше ты сам, — сказал он и выпрыгнул из телеги.

— Эй, это же ты… тот парень, который помог мне!

Юноша посмотрел на меня, наклонив голову. Подошел ближе. Уперся коленом в матрас и поднес свечу к моему лицу. Спустя секунду на его лице расцвела клыкастая улыбка.

— Ай да демон, ай да ловкач, — рассмеялся юноша. — Не успел я как следует расслабиться после дороги, а ты уже тут как тут!

— Ты здесь живешь?..

— Да, это мой дом, — в глазах «инквизитора» стрельнуло веселье. — А в телеге ты был более живым… или… да! — юноша отстранился и закусил ноготь большого пальца, задумавшись. — В телеге ты был более живым, потому что был ближе к состоянию мертвеца. Невероятно, насколько уверенно существо может считаться живым лишь из-за способности умереть, но как только оно лишается ее, сразу становится мертвым, хотя и может продолжать жизнь. Видишь ли, вот такая вот глупость.

— Ничего не понял… — покачал головой я.

— Да ничего, мысли вслух, — отмахнулся клыкастый. — Сейчас ты мертвяк, как я погляжу. Это из-за того, что я тогда не полностью тебе помог с инквизиторами? Или тебя кто-то другой пришил? Если это по моей вине, то прости, у меня тогда времени не было тебя вытягивать.

— Нет, не по твоей. Отравили, когда я в Альтстон попал.

Юноша рассмеялся.

— Обидно, наверное, умереть от яда, тогда как выжил после стольких пробоин в теле? — спросил он, ставя свечу на столик рядом с кроватью.

— Ужасно обидно, — с безразличием кивнул я, пользуясь возможностью посмотреть на клыкастого поближе. — Хотя я ничего понять не успел. А что у тебя с зубами?

— С зубами? — переспросил юноша, широко улыбнувшись. — У меня акулья улыбка. Нравится?

— «Акулья»?..

Мой собеседник активно закивал. Его красноватые пряди растрепались и опали на лоб. «Волосы совсем как у Некрос, — заметил я. — И живет здесь. Он ее родственник?»

— Акула. Здоровенная такая морская тварь, — улыбнулся юноша. — Я много путешествовал по морю, и как-то удалось поймать одну из этих рыбин. Зубов у нее много, все мне в рот не влезли, но и так хорошо.

— Ты… всадил в рот акульи…

— Да! Вырвал свои зубы и заменил их этими, — парнишка показал пальцем на бритвенно-острые клыки. — Круто, да? Хочешь, могу и тебе как-нибудь такие зубы достать.

Я помотал головой. «Он поехавший», — понял я, пока мой собеседник продолжал увлеченно рассказывать:

— У меня ведь маман помешалась на мертвяках. Постоянно экспериментирует. Так что я хорошо умею… — он замолчал, пытаясь подобрать формулировку, а затем вдруг улыбнулся, — вырывать одно и вставлять другое. Это у нас с ней что-то вроде семейного увлечения.

— «Маман»? Ты говоришь о Некрос? — уточнил я.

— О ней самой! — кивнул юноша, а потом неопределенно пожал плечами. — Хотя у нее много имен.

«Значит, он ее сын? Неудивительно, судя по его поведению и склонности разрезать всех, кто под руку попадется», — усмехнулся я про себя.

— А тебя самого как зовут?

— Зовут? — растерянно спросил сын Некрос. — У меня нет имени.

— Как это?..

— Оно никому не нужно. И мне тоже. Я редко общаюсь с живыми, — улыбнулся парень. — Понимаешь, маман не очень общительная, да и зовет меня не по имени. А другие… они для меня просто еда, — закончил он. — Не думаю, что еде обязательно знать мое имя, потому что еда — это еда.

— И как мне к тебе обращаться?

— Как хочешь! — рассмеялся юноша. — Думаю, ты можешь придумать мне что-нибудь, потому что я вряд ли смогу тебя съесть, — и он кивнул на нож, лежащий у подушки. — Во всяком случае, не с этим. Для тебя понадобится что-то посерьезнее. Гильотина, например, — расплылся в улыбке парень.

— Я надеюсь, ты шутишь?..

— Кто знает, кто знает, — оскалился зубастый. — Иногда такой голод нападает, что прямо страх!

— В любом случае, я спать, — бросил я, откидываясь на подушки.

Клыкастый некоторое время молча смотрел на меня, а потом, пожав плечами, улыбнулся и затушил свечку.

— Тогда я тоже.

Мертвым сон не нужен.

И я лежу в темноте, а рядом во всю сопит клыкастая тварь. Та, что спасла меня из лап инквизиции. Та, что выручила меня, лишь вытащив кляп. Как много он сделал для меня, всего лишь оказавшись в нужном месте в нужное время? Что бы было с Алисой и со мной?

Я коснулся шеи. Под пальцами медленно пульсировал рубец. Так быстро затянулось. Интересно, почувствовала ли она боль? Ощутила, что кто-то вспорол мне глотку? Может, она до сих пор корчится, а черные вены сеткой хватают ее шею? Вряд ли. Я мертв. А смерть разрывает все связи. Во всяком случае, те, что связывают тела.

Насколько быстро я изменился? От человека к… чему? Монстру? Твари? Я все меньше похож на людское существо. На моем теле шрамы, которые обычный человек вряд ли бы вынес. Если верить Некрос, моя душа искалечена. Так ли это? Я могу это почувствовать?

Во мне чужое сердце, без которого тело перестанет существовать, ткани начнут разлагаться, а кости обратятся в песок среди песка. Как я могу это назвать? Могу ли я благодарить за свое спасение, и если да, то кого? Бога? Демона? Или того грифона, которому раньше принадлежало это сердце? Нужны ли вообще благодарности, или же я обязан принять эти изменения как и все остальное — молча и без слов? В конце концов, так ли много это меняет? Оказывается, мое существование — это нечто большее, чем тело; нечто большее, чем душа. Это что-то, что тянется корнями в прошлое. Это не так сложно понять — подобно моим органам, пронизанным нитями сердца, моя жизнь прошита чем-то, что существует без моего ведома. И я был брошен в этот водоворот, в котором крутится все и вся: люди, вампиры, демоны… и даже высшие силы вроде «жнецов». И как ни странно, о моем прошлом все знают больше меня самого. Единственное, что мне остается — существовать до момента, когда все начнет проясняться.

Душа. Тонкая серебряная нить или нечто большее? То, что находится в наших сердцах?..

Жизнь как листок — однажды будет сорвана. Смерть подобна ветру… Мой ветер просвистел. Но я еще живу. Что нужно, чтобы меня убить? Вырвать мне сердце? Раздавить его неумолимым сапогом? Если вся моя жизнь лишь в паразите, то чего она теперь стоит? И можно ли это назвать жизнью? Существование. Мне кажется, не больше и не меньше. Я паразитирую на паразите, который живет благодаря моему телу. Существует. В сердце не может быть жизни, пусть оно и хочет питаться и продолжать свое бытие. Жизнь является чем-то большим, нежели обычным поглощением.

Тогда что мне делать? Я жил. Я был инквизитором. Хотел ли я этого? Хотел ли я отомстить за то, чего никогда не знал как следует — за друзей, за родителей? Наверное, я хотел. Во всяком случае, это желание привили мне в Академии, как и все остальное. Чего оно стоит? Если я действительно тот Жнец, выходит, я когда-то хотел стать демоном? Чем-то, подобным ему? Что ценнее, желание Жнеца или желание человека? Равнозначны ли они, одинаково ли дешево стоят? Человек умрет — и его желаний нет. А Жнец? Возможна ли его смерть? Может, он и мертв давно, а моя история совсем другая?

Тело ломит. Слабость. Кости будто рассыпаются. Я напрягаю мышцы, чтобы прогнать нищету сил, но лишь сильнее чувствую наваливающуюся беспомощность.

Надо встать. Авось и пройдет. Но малейшая попытка, и судорога сковывает мышцы рук. Я медленно опускаюсь обратно на подушки. Странное чувство. Это паразит? Он что-то делает?

— Перестань, — шепчу я губами.

Внутри бурлят странные чувства. Что это? Противоречие? Паразит спорит со мной? Почему-то он уверен, что происходящее необходимо. Почему-то он понимает больше, чем я.

— Что ты хочешь? Чего добьешься? Если ты сделаешь что-то не так — мы станем бесполезны, — говорю я ему.

Но внутри все сильнее разгорается решимость. Я чувствую, как кости движутся.

Они вылезают.

Паразит просит терпеть. Он говорит, что это необходимо. Мое сердце уверено, что так можно решить проблемы.

Я терпеливо жду. Мое тело растягивает гарпунами. Каяки расплываются по моему иссушенному телу. Они скользят внутри меня, соединяются и рассоединяются. Это разрушение, но разрушение наоборот.

Перестройка.

Лежа в темноте, не дыша и не двигаясь, я молча тону в водовороте боли. Судороги отпустили мышцы, но дело не в этом. Все внутри взрывалось. В груди становилось все тяжелее. Что-то концентрировалось в ней — но не чувства. Они вытеснялись, исчезали. Это был физиологический процесс, тут уже не место эмоциям. Орган поглощал каждую клеточку и переиначивал ее. Пересоздавал и копировал. Наполнял…

Вспышка за вспышкой — взрывы колотили мое сознание. Темнота перед глазами прыгала и скакала, переливалась. Вот как это происходит. Мрак наполнялся смыслом.

Все имеет смысл.

Мрак защищает. От чужих глаз, от солнца, от света. Он позволяет изменениям происходить, не затрагивая ничье сознание. Каждый клок темноты — это клок правды, которую человек не сможет понять. Что за ней скрывается? Что мы должны видеть в темноте, но не видим? В ней скрыт смысл. Он есть, но его прячут. Человек не вынесет то, что прячется во мраке. Людское существо настолько не в состоянии поглотить абсолютную правду, что вместо нее видит темноту. Так всегда, так во всем. Все гениальное, все, наполненное глубочайшим, кажется людям мраком. Человек боится темноты, потому что просто не может ее понять. Он не может осознать происходящее в ней. Поэтому живет в свете. В свете всего наиглупейшего, наибессмысленнейшего. Важнейшее всегда происходит в темноте. А свет для тех, кто не может понимать, кто не может осознавать. Кто не может думать. Поэтому зло является не более чем непониманием, необразованностью человека. Когда личность не понимает — она отметает это к плохому, потому что ее пугает непонятое. Все, что человеку кажется бессмысленным, оказывается либо в мусоре, либо на вершине глупости — идолы, фетишизм… глобальное идолопоклонство. Но так ли это все бессмысленно?.. Возможно, будь люди хоть капельку умнее, зла не существовало бы, все было бы подвластно нам, и не было бы дороги, солнца и колес… и нас — слизняков.

Я ощутил покой. Все в теле затихло. Паразит удовлетворенно замолчал. Продолжил существовать в том же ритме, что и раньше. Я поднял руку. Ни слабости, ни судороги. И отлично.