Демон-Инквизитор

Глава 33: Пробуждение

В тот день мне показалось, что людские жизни похожи на иллюзии Акселя. Они могли быть зримы только до тех пор, пока твой ум их не раскроет. После этого не будешь замечать даже попыток выстроить что-то. Да, еще один недостаток в умениях жалкого существа, и тот надо было заслужить. Это нелепо.

Я вошел в боевой раж. Толком не видел лиц, рук, оружия. Я точно помню только одну фигуру: кто-то пробовал спрятаться от меня за стойкой трактира. Его я тоже прикончил. Раскусил его жизнь и — оставил позади, навсегда потеряв возможность разглядеть хоть что-то из нее. Очнулся лишь на пороге заведения, с ног до головы в крови. Но не сказать, что это было проблемой — чей-то плащ сгодился мне на замену, кровь почти не запачкала его, потому что этот человек умер от раскола головы. Она треснула, словно орех. А кровь запуталась в волосах, не коснувшись ткани.

Накинув плащ мертвеца на себя, я мягко стер с Тласолтеотль уродливые жидкости, собрал волосы в хвост чьей-то лентой и постучался в дверь. Южанин приоткрыл и, увидев меня, позволил выйти.

— Отлично придумал, — похвалил я. — Обожаю, когда моим жертвам мешают сбежать.

— Я видел Алису. У нее отрублены кисти. Это ты сделал? — в глазах южанина поселилась необычная злость. На меня. На меня-то!

— Я, — ответ дался легко, я скользнул в подворотню, собираясь по запутанным улочкам уйти подальше с места происшествия.

Без наказания. Не потому, что я его не заслуживаю, а потому что мне никто его не может предоставить.

— За что?

— Просто так. Я ведь демон.

— И что это значит — демон? — Ян схватил меня за плечо и развернул. Весьма забавно видеть такую наглость со стороны безоружного человека. При том, что на мне висело три меча: один больше другого.

— То и значит. Нечистые — они всегда так ведут себя. Привыкай.

— И это твое оправдание? — южанин злился все больше и больше. — То, что ты нечистый, дает тебе право рубить сестре руки?!

Вдох.

Опускаю Тласолтеотль с плеча на землю.

Выдох.

Прикрываю глаза и кладу руку на плечо юноше. Открываю. Смотрю на него. Улыбаюсь.

Южанин удивленно вскрикнул, когда оказался на земле. Мое колено впилось в его живот, а ладонь легла на горло. Я наклонился вплотную к его лицу. И зашептал:

— Послушай… ты. Не знаю, кто ты такой и что ты там на своем юге привык делать. Но я у тебя вот что спрошу. Специально для твоего тупого мозга, спрошу только один раз, пусть и не должен. Ты правда думаешь, что хотя бы одна причина во всем мире может дать право отрезать руки сестре?

Парень захрипел, что-то попробовал сказать, но я сжимал его горло и продолжал:

— А еще вот что… просто подумай, ну подумай. Подумаешь? Только святой может подставить после одной щеки другую. Только. Святой. Человек. Потому что бить его будет лишь грязь и зло. Святому это выгодно. Он показывает людям, как надо бороться с искушениями и гнилью души. Святому плевать. У него есть молитва и Бог…

Ее ладони сложены вместе. Губы шепчут молитву. А плоть — ревет от боли.

— … его спасут. А кто спасет демона? Если я встану на колени и позволю бить себя по щекам, мне ведь голову снесут, одним ударом, полуударом, понимаешь это, ты, сопляк? Ты не святой и не демон, но тебе без зазрения совести прошили глотку пулей. Думаешь, тебе хуже, чем мне, и ты имеешь право судить? Я уничтожаю сам себя, в то время как мир пытается сделать это за меня.

— Ну как, больной, вам легче? — с издевкой спрашивает инквизитор, проворачивая кол в моем теле.

— Так что заткнись, Ян. Завали свой рот, пока я не заткнул его лезвием. Я ненавижу себя, тебя и весь этот мир, потому что я нечисть, грязь, срам на лице всех существ. Меня стирают, а я цепляюсь, вгрызаюсь в кожу этого мира. Заткнись, ради всего святого, что ты чтишь; пока я тебя не растоптал от обиды. Еще хоть один тупой вопрос от тебя — и клянусь, я вобью зубы тебе в глотку, развернусь и уйду.

Я поднялся и выдохнул. Поднял Тласолтеотль с земли, отвернулся.

— И да, Ян. Не думай, что святых кто-то может спасти. Это я так, для красного словца сказал. На самом деле, их души сладкие не только для Бога. Другое дело, что они сами гибнут, по своей воле, ради любимого Создателя. Вот, что их спасает. Если я умру — то ни за что, просто так, под руку попался. Это разница между демоном и ангелом. У нас нет папочки, которому мы носим косточки. Во всяком случае, я его не встречал.

***

То, что я видел на Шабаше вампиров, оставило во мне след. То, что я делал на Шабаше вампиров, оставило след в мире.

Крестная мать была культовой личностью в городе. Но ее убрали, и церковь, люди, город… лишились святыни, объекта подражания и поклонения.

Прежде, чем перевернутое распятие прочно связали с сатанизмом, привив его Сатане, демонам, бесам, суккубам и прочей швали, это был Крест Святого Петра. Некоторые инквизиторы все еще используют его в ритуалах. В чем суть — Петр не желал гибнуть смертью Иисуса. Потому что считал, что не достоин ее. Его мысль была в чем-то хорошей, но она достаточно ясно отражала суть сказанного мною Яну. Святой — он умирает ради чего-то. А грешник — умирает просто так. И крест символизирует не только нежелание гибнуть как Иисус, но и невозможность это сделать. И дело не в Святом Петре, а в том, что приобрел этот символ с течением лет. Когда-то — благородство, сейчас — печальное напутствие.

Перевернутый крест может означать многое. В свое время я рассматривал его как разворот собственного мира. Не всегда добровольный. Для человека, для инквизитора случившееся в Гриде, пробуждение внутреннего демона, связь с вампиром и прочее — это все сплошной переворот креста. В общем-то, если правильно смотреть на распятие, то оно может стоять правильно невзирая на положение в мире — стоит самому перевернуться, и Святой Петр окажется распятым подобно Иисусу. Поэтому суть тут не в конечной позе, а в том пути, который крест преодолевает по мере своего переворота. Именно это имеет значение.

Но сейчас я чувствую в этом нечто другое. Более глубокое. Отчасти — приговор для самого себя. Отчасти — знак того, что я вообще не умру, либо же умру не смертью ненавистного пророка или мученика, а обычной и непримечательной. А может, это знак того, что своей смертью я переверну еще что-то. Может, крест, может, мир.

Мне не слишком нравится символика, но от нее никуда не деться. Именно об этом я подумал, глядя, как на крест поднимают Мать.

Ее обнаженное тело было по-своему прекрасным. Хотя солнце не оставило на нем красоты, я все еще готов был поклониться ее виду. Слепая успела стать для меня чем-то сверхъестественным, в самом буквальном значении. Я не видел в ней мистику, я видел в ней неординарный талант, силу что-то изменить, что-то направить.

Поэтому, видя пробитые насквозь ладони и ступни, мое сердце что-то стиснуло. Вернее, душу в нем. Грифону было плевать на все, он лишь жаждал еще крови. Шептал: «Иди вперед, достань меч». Крылатая тварь внутри меня желала сразиться с кем-то серьезным. Но для этого мне надо было взять ресурсы.

— Беги, — бросил я напоследок южанину, срезая голову ближайшему зеваке и впиваясь в обрубок зубами. Кровь щедрыми брызгами плеснула в лицо.

В этот раз я не отступлю. Ее не распнут. Ни как Иисуса, ни как Петра, ни как Сатану. Я сниму с креста живое тело, даже если это будет стоить мне чего-то.

Сердце затрепетало, толпа всколыхнулась. О да, чувство паники, как я жаждал его почувствовать!

— Я съел Крестную мать!! — закричал я, замахиваясь Тласолтеотль.

И люди, отшатываясь от смертоносного лезвия, от окровавленного лица, передавали это оглушительным шепотом: «Он съел Крестную Мать!»

Ружье кашлянуло в мою сторону, пуля пробила плечо нежно и любя, но мне было плевать. Я прорубал себе дорогу сквозь толпу, а когда мне освобождали путь — искал новый, чтобы вновь взмахнуть мечом, дабы дорога моя не лежала на чистой земле. Я желал оросить алым каждый клочок камня под этими чертовыми ногами.

Мать тянула меня. Но не ядом, который сама же и впрыснула. Он здесь ни при чем. Меня притягивало желание отречься от правил инквизиторов и людей, разрушить возведенный ими крест и посеять страх. Я пошел в бой ради этого. Это окрыляло меня.

Это то, что мне нужно.

Чувствуя брызги горячей крови, стук десятков сердец, слыша крики и вопли искреннего страха, я наконец прорвался к эшафоту. Оскверненная сцена не должна была принимать такого артиста, как Мать. Даже Инквизиция не имела на это права.

— Держись! — закричал я, сталкиваясь клинками с ближайшим служителем креста. — Симфония металла!!

Тласолтеотль дрогнула в руках, я отпустил ее, выхватив свой старый меч. Рукоять привычно легла в руку. Двуручник метнулся в сторону. Разрубленное горло священника рассмеялось. Кадило упало, тлеющим пеплом разбросав благовония.

Инквизиция тряхнулась, когда к эшафоту повалили вампиры. Молниеносные движения одних обрубали нити жизней; смертоносные касания других вырывали внутренности так, словно рисовать картины кровью — высшее искусство; третьи взрывали землю сильными ударами, раскидывали людей, превращали их в кашу. Я заметил пару фиолетовых глаз — они закрыли солнце тучами, пустили в город могильный холод. И это вызвало во мне хохот. Я разъяренно выдохнул, разрубая грудь ближайшему инквизитору.

Они все — слабы.

Мать не могла остаться на кресте, это было понятно. Ее дети были готовы. И мое появление стало частью стихийного плана по перевороту всех крестов в этом мелком городке.

Стена пламени раскалила воздух передо мной. Я отскочил. Бросил взгляд. Инквизитор махнул кадилом священника, благовония изрыгнули огонь в мою сторону.

А этот — сильнее.

Я заметил кровь в глазах Охотника. Это пробудило во мне радость. Я швырнул ему свой инквизиторский меч, а сам перехватил Тласолтеотль. Буквы, выгравированные на лезвии, — первая строчка боевой молитвы Креста разожглась.

Мне никогда не приходилось видеть, какую силу может пропускать мой меч через себя. Как ребенок вампиров, я был лишен святой силы. Поэтому, налюбовавшись всласть и изобразив попытку сражаться с освященным клинком, я прошептал:

— Симфония металла.

Клинок крутанулся в воздухе, вырвался из ладоней инквизитора, поверившего в честный поединок. Лезвие вспороло ему брюхо, но по яростному притоку крови к зрачкам я понял, что до смерти еще далеко. Впрочем, пожирательница грехов готова была это исправить. Двуручник разогнался в воздухе и врубился в шею, слегка застопорившись на позвоночнике, но все же с хрустом переломив его. Тело рухнуло на землю. Глаза инквизитора лопнули, их содержимое потекло по земле. Я подошел ближе, наклоняясь к его груди. Сердце не билось, но душа должна была быть внутри.

— Демон, берегись!

Прежде, чем я успел что-то сделать, мою ногу резануло. Я упал на колено. Боковым зрением заметив надвигающийся удар, упал на землю, в полете выкидывая Тласолтеотль. Тяжелый двуручник едва провернулся, но все же смог куснуть бок нападающего. Кольчуга кое-как выдержала удар, хотя я слышал звон колец, выбитых из оплетения. Мне поспешили на помощь.

Гроза разорвалась над нашими головами. Вампир кулаком пробил насквозь грудь инквизитора, напавшего на меня со спины. Я с благодарностью кивнул, пытаясь подняться, и с сухим удивлением отметил расширяющуюся рану на ноге.

Святой минерал меня убьет.

Запустив пальцы в плавящийся разрез, я ногтями стал выдирать таящие клочки плоти. Где-то в них была скрыта соль, которую наносят на инквизиторские клинки. Вампир вызвался прикрыть меня, но я ухватил его за руку.

— Вырви сердце из трупа, отдай его мне, — попросил я, не прекращая терзать ширящуюся рану.

— Понял.

Его огненно-рыжие глаза и близко не напоминали омуты Некрос, но я почувствовал прилив любви к этому клыкастому. Он даже был чем-то похож на Акулу.

Спасло только то, что меня приняли за вампира. Если бы они знали, что я демон, то ударили бы в грудь.

Вампиры могут держаться на пороге жизни и смерти более суток. Их выносливость не знает разумных границ. Поэтому им рубят ноги и обездвиживают, стараясь задержать на одном месте и помешать убивать людей. Демоны — совсем другие. Их надо не обездвиживать, а лишать сил, которых у них хоть и много, но они могут быстро иссякать.

— Демон, почему ты не используешь свою Силу? Ты ведь носишь кровь вампиров, так? — спросил рыжеглазый, протягивая сердце, из которого почти вышла душа.

— Я не умею, — ответил я, вгрызаясь в орган.

Ране на ноге стало чуть легче. Я махнул вампиру рукой, с благодарностью кивнув, и отполз чуть дальше.

Мать уже сняли с креста. Фиолетовоглазые закрыли ее туманом. Дети берегли родительницу и уже уводили ее в логово.

Яна видно не было. Это утешало — вампиры его порвали бы на кусочки. Хорошо, что я почувствовал их близость.

Позволив душе инквизитора уплыть куда-то в землю, я выдохнул и отер губы от крови. Серебряная нить сейчас меня не интересовала. Бросив взгляд на разрез, я с утешением осознал, что основную часть соли выцарапал, так что вскоре останется лишь шрам.

Кое-как поднявшись, подпирая себя Тласолтеотль, я призвал инквизиторский меч и просунул его в ножны. Хорошая приманка вышла. Инквизитор небось уже обрадовался — уж со святым-то клинком он меня покрошил бы.

Двигаясь через кучи трупов, я старался дойти до ближайших вампиров. Они еще дрались, но уже вяло — оставшиеся инквизиторы драться практически не могли, они были лишены артефактов и сил. Скорее всего, их братья бросили товарищей, чтобы перегруппироваться и контратаковать, если вампиры решат напасть на другую часть города. Конечно же, этого делать никто не собирался. Мы лишь отбили собственную Мать.

— Спасибо за помощь, демон. Хотя мирных людей мог бы и не трогать, — сухо заметил фиолетовый, протягивая мне руку и пытаясь помочь забрести в проулок.

— Без невинных жертв не так весело, — оскалился я.

— Думаю, мы планируем уходить из города. Ты с нами?

Некоторое время подумав, я с готовностью кивнул.

— Хоть на край света. Вы через Врата?

— Глупый, что ли? Из-за рушащегося барьера Лесов с Вратами лучше не связываться. Уничтожат.

«Логично», — усмехнулся я. В конце концов, баланс магии в мире всегда был шатким, а в свете последних событий нельзя доверять ничему дикому и «природному».

Тласолтеотль хранила безмолвие. Осознав это, я с грустью сжал рукоять чуть сильнее. Почему-то мне показалось, что богиня не в настроении. Но радостный звон тут же развеял мои опасения.

— Таким ты мне нравишься, Джордан. Даже не знаю, что и говорить. Браво? Ты убил Акселя, наказал Алису, вырезал невинных людей. Это безумие, но я в восторге. Ты и в правду достоин этого меча.

Ее теплые слова вызвали у меня улыбку. И твердое намерение. Я наконец-то почувствовал, что не только грифон имеет крылья. Приятный ветер смерти обдувал лицо, снег, до того переставший идти, пошел с новой силой. Маленькие белоснежные феи окутывали окровавленные одежды мои и вампиров, ласкали наши волосы, щипали нашу кожу. И я заметил — улыбка не только у меня. Мы все улыбаемся. Кто-то — криво, злорадно; а кто-то — счастливо и беззаботно. Мальчик, пристававший ко мне в подвале у Матери, радостно пропрыгал рядом, неся в руках головы людей и что-то насвистывая себе под нос. Кровавые трофеи зияли открытыми глазами, медленно стекленеющими на холоде, а мальчишке все нипочем: знай себе, щебечет, радуясь новым ранам и что-то бурно обсуждая с кем-то из вампиров. Слов я не слышал.

Заметив вдалеке знакомую фигуру, я поспешил к ней. Занес руку для пощечины, но в последний момент передумал и, прижавшись, крепко обнял.

— Чертяка! Что ты здесь делаешь?! — в моем восклицании смешался восторг с обидой.

— Ну, я… — южанин был несколько сбит с толку. — У одного парня была лютня, я взял ее и стал играть. Получалось так себе, но я решил, что если буду стоять на одном месте и просто играть, то меня не убьют. Почувствовал это.

— Лютнист, мать твою! — расхохотался я и тут же обернулся к вампиру, который имел настолько приятный рыжий цвет глаз.

— Ему повезло, — признался упырь, останавливаясь рядом с нами. — Я сначала хотел убить именно его, а потом решил, что пусть играет, если он не дерется и не бежит, то можно будет прикончить его в числе последних. А потом, когда стало потише, он сказал, что путешествует с демоном. Жаль, — рыжеглазый глянул на южанина. — Люблю горячую кровь юных.

— Не ты один, — усмехнулся я. — Ян! Сыграй то, что играл во время боя. Я хочу послушать. Только тихо, мы все-таки отступаем.

— Сейчас… — южанин на ходу стал подбирать аккорды, перебирать лады, легонько щипая и проводя по струнам пальцами.

Я вслушивался в мелодию и понимал, что это древняя как мир баллада о Черном рыцаре. Он был жестоким воином, никогда не снимавшим доспехи. Но однажды, влюбившись в дочь им же убитого лорда, он добился ее расположения и они поженились. Во время брачной ночи рыцарю пришлось снять с себя броню, и тогда возлюбленная вонзила в него три кинжала: в сердце, в глаз и в пах. Версии песен разные, некоторые поют, что сначала в пах, чтобы защитить свое целомудрие, а потом в глаз, чтобы ослепить воина и убить его. Другие убеждены, что дева сначала умертвила силача, а потом надругалась над его телом. Но суть песни всегда в одном: непобедимого сразит не враг и не друг, а женщина. Сила любви может обернуться против любящего. Грустная история, но одна из любимых у воинов. Служа в Инквизиции, я часто ее слышал.

— Не сказать, что идеально подходит, но ты молодец, — улыбнулся я, когда Ян закончил.

— А мне понравилось под это драться, — пожал плечами рыжеглазый вампир. — Никогда еще не чувствовал во время битвы столько умиротворения.

— Песня вдохновляет. Но ее играют обычно после боя, когда остались только непобедимые воины, — заметил я. — Впрочем, не говорю, что она не имеет права играться во время сражения. Думаю, к этому можно привыкнуть.

— Странные вы ребята, — озвучил вампир.

— У меня просто отец музыкантом был. Поэтому я знаю некоторый толк в музыке.

— Много песен знаешь? — спросил Ян.

— Скорее, мелодий. Мой отец дирижировал оркестр. Но если захочешь, на досуге сможем подобрать что-нибудь на твоей лютне. Только ее чуть настроить нужно: слышу фальшь.

— Не знал, что ты в этом разбираешься, — южанин несколько смущенно отвел взгляд. — Буду рад, если поможешь с инструментом. Я так и не научился этому.

Вампиры впереди уходили в один из подвалов. Я, глянув на рыжего, заметил его легкий кивок.

— Значит, там выход из города?

— Нет, там — путь к его центру. Мы убьем управляющего, — мрачно объяснил вампир.

— Фиолетовый говорил, что мы уходим. Да и… Там ведь Инквизиции до черта.

— С тобой мы справимся. Главное, не балуйся, как делал это сегодня. В тебе гораздо больше силы.

Меня хлопнули по плечу, и я невольно скис. Силы во мне было много, но я не был уверен, что одной Симфонии может хватить.

— Пойми правильно, демон. Раз уж так получилось и ситуация с Крестной и нашей Матерью вызвала такие страсти, надо доводить дело до конца. Убьем управляющего, открутим ему башку и подвесим на балконе. А из его дома сразу уйдем в другой тоннель, там уже и до свободы недалеко.

— Вы рискуете.

— А ты — нет?

— Выкручусь.

— Это ва-банк, а у нас есть козырь, — оскалился рыжий и ушел вперед, нырнув в темноту тоннеля.

Я обернулся к Яну. Он застрял в нерешительности.

— Держи меч, — нехотя протянул ему ножны с коротким куском дешевой стали. — Держись позади, прикрывай спину. Не дерись с теми, кто кровью плачет. Если увидишь, что у кого-то просто кровь в глазах, кричи мне и беги как можно дальше. Желательно, к вампирам, а не к тем, кто плачет. Не знаю, сможем ли выжить, но надеюсь, что кое-как прорвемся. Если вампиры хотят проредить свою семью, пусть так. Но я играю не на риск.

— Какой из тебя инквизитор? — Самюэль с усмешкой направляет на меня палец. — Ты даже святые силы призвать не можешь, кровосос.

Самюэль тоже не мог. И Ливер. И пастор Альтор. В тот день Бог отвернулся от Грида, и единственная кровь, которая текла — это кровь тел, а не глаз. Выжил лишь я.

— Джо, так ты сильнее инквизиторов или нет? — спросил Ян. — Ты же справишься?

— Как карты лягут, — буркнул я, перед тем как нырнуть в пасть змеистого тоннеля.

***

Для нас — потолок. Для них — пол. Знали или нет об этом тоннеле, знали или нет, что мы знаем, но подготовиться они не успели. Рыжие пробили камень, выпрыгнув в усадьбу как чертики из табакерки. А следом полезли мы. Фиолетовые тушили свечи и факела, завешивали черными полотнами стекла окон. Зеленые рвались впереди, отпрыгивали от стен, скользили между людей, нанося удары кинжалами. Их щуплые, паучьи тела рвались в бой. Лезвия были смазаны ядом. И защитники, парализованные, не могли даже отбиваться. Все было почти идеально. Почти. Инквизиции в коридорах не было.

Первыми со служителями креста столкнулись желтоглазые. Потеряв одного, они отшатнулись от комнат на втором этаже и рванули вниз по лестнице со всей доступной скоростью. Замерли у нашего отряда и доложили: там полно инквизиторов. Стратегию прорабатывать не стали.

Рыжие разорвали потолки и вновь вырвались из-под ног обороняющихся. Зеленые прыгнули в образовавшиеся дыры. Наверху послышалась паника, звуки ударов, звон клинков. Я побежал наверх. Желтые уже были там и на ходу взрывали выстрелами картечи инквизиторские тела. Их руки молниеносно вырезали куски плоти. Они без устали передвигались, и я с удивлением понимал, какой невероятной силой обладала моя мать.

Чуть дальше по коридору, ближе к лестнице на третий этаж, бушевало пламя. У его подножий корчились вампиры. Это первые серьезные потери. С огнем упыри поделать ничего не могли. И я понял, что время действовать мне.

— Разойдитесь! — приказал я, расталкивая вампиров.

Стена пламени взметнулась под моими ногами. На ходу сдергивая с себя плащ, я метнул его вперед и выскочил следом. Ткань послужила мне кое-каким прикрытием.

— Симфония металла! — рявкнул я, игнорируя боль от пламени.

Инквизиторский меч выскользнул из-под моей руки и резанул по ступне ближайшего инквизитора. Тласолтеотль обрушилась на упавшее тело, сломив попытки прикрыться клинком. Я провернулся, ударил следующего. Ружья плюнули в меня. Я почувствовал, как святой металл взрывает мою плоть.

Они сильны.

Сердце грифона клокотало в груди, задыхаясь от собственного ритма. Его нити пульсировали по всему телу, понимая — я лишусь всех сил в ближайшие секунды.

Двуручник рубил столпившихся служителей креста. Они не могли прикрыться, не могли уклониться, лишь мешали друг другу, осознавая, какую ошибку допустили. Я вскрывал, кромсал, рубил, с ненавистью замечая вокруг себя все больше печатей на лбах.

— Суки! — заревел я, чувствуя, как лезвия пронзают тело. — Я доберусь до вас!

Богиня разрубала руки, опрокидывала мечи, гнула ружья. Но все бесполезно — инквизиторов оказалось слишком много.

Говорил же, я не играю на риск, сукины дети! Я знаю, на что способен!

— Симфония металла!! — мой крик эхом отскочил от стен. Оба меча разложились на мельчайшие кусочки. — Наконец-то вы навалились!

Вихрь закружился вокруг меня, бритвенно-острыми клинками второй истории потроша людские тела. Звон стыкающихся кусочков и доспехов заканчивался криками агонии. Инквизиция отшатнулась, навалилась вновь. Я развел руки, чувствуя, как почти мертвые люди втыкают в меня святую сталь. Соль жгла мою плоть, разъедала кости, но мне было плевать. Люди вокруг умирали, и это давало все больше и больше шансов вампирам. А раны — они не пугали меня, я чувствовал, что сердце грифона живет.

Стена у лестницы взорвалась. Один из обломков попал мне по лицу, я едва не рухнул в огонь, но устоял. Рыжие запрыгнули. Их руки впились в оставшихся инквизиторов. Симфония знала, кого убивать, а кого щадить, она чувствовала мои намерения — и потому превратилась в мечи лишь когда погиб последний человек. Рукояти, которые я сжимал в руках, тяжелели. Не только от металла, который возвращался на положенное место. Моя одежда была изрублена, а руки — практически отрублены. Лишь остатки кости удерживали испаряющуюся плоть.

— Помогите демону! Остальные — наверх! — кто-то раздавал указания, а я понял, что ноги подкашиваются.

Надо мной склонились. Я почувствовал что-то теплое, хлынувшее на мои раны.

— Терпи, все в порядке, — шепнул чей-то голос, и я, полностью доверившись, прикрыл глаза.

Все в порядке. Я сделал свою часть.

Перед тем, как мир снов забрал меня, я услышал далекое пение лютни. Это вызвало у моей души усмешку.

***

Перед моими глазами набирало обороты пиршество. Длинный стол, покрытый кувшинами и блюдами, люди, вампиры и сущности, поглощавшие жирное мясо, нежные фрукты и опьяняющие напитки. Я стоял среди этого всего, не зная, куда деться.

— Джордан! Иди сюда! — Ливер махнул мне рукой, в которой была зажата надгрызенная куриная ножка. — Присаживайся, выпей с нами!

Я неловко подсел. Мне кинули на тарелку половину курицы. На ее костях было мясо, с которого стекал сок, подлива и вино. Впившись пальцами, я почувствовал зажаренную плоть. Оказывается, я давно не ел чего-то подобного. Желудок заурчал, готовясь принять нежнейшее блюдо. Сглотнув слюну, я вгрызся в мясо, с наслаждением жуя его.

— Ну что, как тебе черви? — спросил Ливер, обернув ко мне избитое лицо.

Замерев, я с недоумением посмотрел на стол. На тонком фарфоре извивались трупные тельца, и подобное шевеление я почувствовал во рту. С отвращением выплюнув «еду» обратно на тарелку, я вскочил, отстраняясь.

— Ты ведь любишь мясо с душком, верно? — хохотнул Ливер.

Черви извивались на костях того, что некогда было курицей, а сейчас — даже сложно как-то это назвать. Я сплюнул кишками пережеванных червей. Мои руки были в крови, она стекала на землю, как будто в ладонях были раны. Но боли я не чувствовал.

Пиршество замерло. Ливер, проглотив порцию трупоедов, поднялся со стула, медленно направляясь ко мне. Я хотел остановить его, попросить не подходить, но мой язык не подчинялся.

— Я не злюсь на тебя, друг, — прошептал инквизитор. — Я просто очень скучаю и хочу, чтобы ты побыстрее вернулся к нам — Самюэлю, Альтору и другим людям. Ты ведь человек, Джордан.

Его плоть разорвало. Передо мной еще некоторое время стояла нижняя часть туловища, но вскоре она рухнула, лишившись сил. Я поднял взгляд.

Он стоял над нами. У него не было глаз, а крылья за спиной — выложены клинками. Его язык жадно слизнул кровь с губ.

Демон был выше всех, его лицо обращено к нам, словно к маленьким оловянным фигуркам. Существо оскалилось.

— Здравствуй, Джордан. Смотрю, ты повеселился без меня?

Не зная, что делать, я встал на колени и коснулся пальцами земли, склоняя голову.

— Поднимись, вампир. Я не желаю подчинения. Хочешь ли ты владеть этим телом?

Мой язык все еще не подчинялся мне. Я с недоумением посмотрел вверх, на лицо демона. Оно чем-то напоминало мое, но все же отличалось кое-чем. Оно было хищным.

— Вижу, что хочешь. Но знаешь, я имею и на тебя права, и на эту оболочку. Только вот забирать вас бесполезно. Ты пока не умеешь использовать силу родителей. А она нужна мне. Если хочешь — управляй телом. Нам ведь будет несложно уживаться вместе? Только ты должен стать сильнее. Твои безрассудные действия меня разозлили. Чуть не погиб, что сложно сделать с сердцем грифона. Глупость, вызванная неумением. Ты умеешь пользоваться моей Симфонией, но тебе нужно изучить еще две истории. Я расскажу о них, когда ты овладеешь Силой. Своей Силой. Дерзай, мальчик.

— Я хочу слиться с тобой, — выдавил я, когда демон собирался уже отвернуться. Его сгорбленное, сильное тело замерло.

— Ты не желаешь отвергать меня?

— Мы одно целое.

Демон посмотрел на меня. И сказал:

— Неделя.