Чёрная лиса

Глава 2.7

Со временем одни лисицы выписывались, а другие приходили на их место. И мне всё чаще казалось, что у лисиц в теле пятое измерение. Животы у них какие-то маленькие для года беременности, я уже молчу о том, что они за раз могли родить до двенадцати отпрысков. Детей им приносили крупных, о которых едва ли скажешь, что они только появились на свет. Вначале думала, что они какой-то магией животы уменьшают, потом узнала в чем дело...

Диора родила первой и оба её ребенка оказались жёлтыми лисами, что сильно расстроило девятихвостую. Супруг долго её утешал, прежде чем она смирилась и приняла детей. Я не понимала причину её печали, пока мне не пояснила Лиера:

— Они рассчитывали, что у них будут белые лисята. У Диоры это третий брак и седьмая беременность. Все её дети от предыдущих мужей желтые. Она думала, что хотя бы от Йорея родит белых лисов.

— Разве это плохо? Или... белые лисы просто более ценные?

— Более ценные и редкие, как и чёрные, — задумчивый взгляд на меня. — У меня трое белых детей, один чёрный, остальные все желтые.

— Ясно... и Диора не знала, кто у неё родится?

— Решила не смотреть, как и пол детей. Что ж, через сто лет попробует снова.

Через сто лет... и у самой Лиеры тридцать шесть детей...

— Я не настолько стара, как ты думаешь, — со смешком догадалась лиса о моих мыслях. — Мы редко рожаем по одному. И мне всегда везло на четверых-шестерых.

— Я так рассчитываю на одного... — все сильнее вытягивалось у меня лицо.

Становиться многодетной мамашей в мои планы совсем не входило. Я и одного-то не особо хотела. Я не видела себя хорошей матерью и для одного малыша. Ну, какая мать из похоронного бюро? Пугать младенца в колыбели? При виде меня дети плакали и звали маму, словно я ведьма, которая пришла их съесть.

— Чем больше родишь, тем выше шанс, что семейство Борзых примут в твой клан, — не подозревала о моих душевных переживаниях Лиера.

— Но не клану же их растить, а мне... или же от меня их заберут? — в защитном жесте я закрыла живот руками. Как-никак это были и мои дети, хотя и не совсем запланированные.

— Зависит от решения Йенри, учитывая, что он их отец. И если их заберут по настоянию клана, они в любом случае будут воспитываться не Йенри, а его матерью Виеной, а учитывая, что Виена еще и мать Вайена, то тебе переживать не о чем.

Как у них всё просто... и как не запутаться-то во всех их родственных связях? Они все тут друг другу в той или иной степени родственниками являлись.

— Я с Виеной не знакома, хотя папа часто её упоминал, — призналась я.

— Поверь мне, уже то, что ты беременна от Йенри обеспечит тебе повышенное её внимание. Ты еще успеешь устать от неё, как устаю от неё я.

Лиера ткнула в свой живот.

— Если один из моих лисят чёрный, то его будет воспитывать Виена, как и моего старшего ребёнка.

— Не вы?!

— У черных лисов специфический характер. С ними непросто кому-то вроде меня.

— Почему?

— Ну, представь себе, ты на него орешь, а он стоит и без капли эмоций смотрит на тебя, словно вообще не способен какие-то чувства испытывать. А дело-то в том, что он просто не понимает, что сделал не так.

Очень знакомая сцена... только на меня не орали, а постоянно тискали. Маму почему-то умиляла моя холодность, как и холодность Оены.

— Конечно, я участвовала в жизни сына, однако из всех моих детей он самый непонятый мной, — продолжала Лиера. — Сейчас он в клане смерти под руководством Йенри.

— Тогда я не понимаю, за что вы недолюбливаете Виену, раз она вам помогает с детьми?

— За лживую натуру...

Чуть позже приехала и сама Виена. На вид женщина-вамп лет тридцати-тридцати пяти. Она очень ласково ворковала с невесткой, пока та слушала её с улыбкой: «меня ты не обманешь, хитрая старая лиса».

— А это... Мирочка?

То как она повернула ко мне голову, заставило меня вздрогнуть. На миг мне показалось, что на её лице проскользнул хищный оскал. Неужели со стороны и я так жутко выгляжу?

— И как тебе она? — спросила Виена.

— Прелестна, — отвечала Лиера. — Лучшее, что создавал Вайен. И мне кажется, Вайен чуть больше ей эмоций отсыпал, чем положено настоящей чёрной лисе.

— С чего такие выводы?

Без слов Лиера взяла со стола одну из фигурок и протянула Виене.

Упс! Я забыла, что слепила её! Просто я не знала, что это она, пока не увидела её вживую! Её образ мне запомнился после того самого заседания совета клана, где главам показывали искусственных лисиц.

Вся доброжелательность с лица и позы Виены слетела, словно прошлогодний снег. Я не знаю, что лису смутило в образе, который я поймала, но она так крепко сжала фигурку, словно хотела её раздавить.

— Все-таки очень интересная способность... — только и сказала она.

— Как бы дети не унаследовали, — с каким-то намеком произнесла Лиера, не отрывая взгляда от свекрови.

— Её дар не наследуется, его пересоздавали искусственно по крупицам. Это наша плата за жизнь Лейлы.

В каком это смысле?

— Ах, так ты в курсе! — поддалась вперед Лиера. — А не посвятишь, что за дар у Миры? Ей и самой интересно.

— Это неважно. Её дар волнует лишь древних, для нас он бесполезен, — она поставила фигурку обратно.

Затем Виена снова превратилась в добрую фею и мне досталась немного её внимания:

— Питайся хорошо и ни о чем не волнуйся. Мы всё уладим. Циело уже подготовил тебе и твоим подружкам квартиру. Я подумала, что втроем вам будет жить в посольстве веселее.

Только не с Дашей, но вслух я сказала иное:

— Спасибо за заботу.

После ухода чёрной лисицы, Лиера тихо сказала:

— Какая же змея, но внуки её обожают.

— А вам... не тяжело было растить... тридцать шесть детей? — осмелилась спросить я.

— Они рождались с перерывом в сто лет. Так что все мои уже рожденные дети достаточно самостоятельны. Да и кто-то ж должен восполнять наш генофонд, раз молодые рожать не хотят.

— Учитывая, какое «удовольствие» испытываешь от девяти кругов, я не удивлена.

С каждым новым кругом боль нарастала. И в определенный момент она ставилась настолько невыносимой, что лисицу даже привязывали, чтобы не покалечилась. И последний круг настоящая пытка. Даже со стороны наблюдать за ним нелегко. Особенно когда видишь, что даже девятихвостая лиса его с трудом выдерживала. Меня тоже начали привязывать, хотя я еще могла терпеть относительно стойко.

Спрашивается, зачем терпеть такую боль? Ради силы. Чем больше кругов, тем выше начальные магические способности ребенка, тем сильнее будет его звериная сущность. Есть еще альтернатива: десять лет вынашивать потомство, но мало какая аристократка соглашалась на десять лет беременности. На это шли лишь простолюдины. Они не могли себе позволить дорогостоящего лечения у веронов, да и терпеть боль считали бессмысленным.

И Лиера имела свое мнение на данный счет:

— Боль закаляет, а изнеженных созданий наш жестокий мир сожрет с потрохами. Именно поэтому в последние столетия у нас появилось не так много девятихвостых. Останавливают развитие на седьмом.

— То есть количество хвостов зависит не от возраста?

— У некоторых девятый хвост может отрасти и в сто лет, — она взмахнула всеми хвостами, — а может не вырасти и через тысячу. Всё зависит от силы твоей сущности...

Наш разговор прервало появление новенькой молодой желтой лисы, которая заселилась вместо выписавшейся Диоры.

— Как вы это делаете? — спросила жёлтая лиса меня, беря свою миниатюрную копию со стола.

Что-то к моей работе слишком нездоровое у всех внимание...

— Как леплю? — уточнила я.

— Нет, как вы смогли обойти мою защиту?! Откуда вы узнали, что я фехтовала с детства?! Вы даже мой любимый костюм повторили! Девчонки говорят, что это не первое совпадение и от вашего длинного носа никакая магия не спасает!

— Мира вам не ответит, — вмешалась Лиера. — Она не знает ничего о магии и не понимает, как работает её дар.

— Зачем тогда она это делает? — со злостью сжала фигурку желтая лиса.

— Ей нравится лепить, как вам нравилось фехтовать.

— Нравится издеваться над нашими мечтами?

— Ей нравится лепить, — повторила девятихвостая, начиная раздражаться.

— Я не давала разрешения использовать мой облик!

— Так забирайте его себе, — насмешливо предложила Лиера.

— Не могу поверить, что такая уважаемая лисица, как вы, поддерживаете нечто подобное! — в гневе она выбежала из палаты, продолжая в ярости сжимать фигурку.

И подумать не могла, что мое занятие могло кого-то разозлить. Оказалось, что желтая лиса не единственная, кто жаловался веронам на мою работу. Древние не запретили мне заниматься лепкой, но предложили поработать в отдельной комнате, чтобы не смущать впечатлительных лисичек.

На контрасте, веронам очень нравились мои фигурки. Они частенько заходили и забирали себе сувениры, взамен приносили еще глину. С большой охотой позировали, подсказывали, как улучшить. Еще даром учили пользоваться, как смотреть и как снимать проклятия.

— Ири, я тоже видящая? — как-то спросила я у верона, когда он показал мне что такое свет и тьма, как они выглядят и чем отличаются.

— Да, не такая сильная, как Йори или Диора, но тебе и не надо быть как они. Для твоих нужд вполне хватит того, что ты видишь. Однако... когда тебе выпустят отсюда, постарайся, чтобы о том, что ты на самом деле светлая знал ограниченный круг лиц.

— Почему? — у меня невольно опустились уши, и я обняла себя за округлившийся живот.

— В паучьем городе много тёмных. Светлых они, мягко говоря, недолюбливают, особенно, таких как ты, которых трудно распознать. Вот эти работы, — верон взял одну из фигурок. — Тебя выдают. Поэтому скрывай их. Не показывай всем и каждому.

— Но в клане жизни много кто их видел, — я машинально погладила живот.

— Клана жизни опасаться не стоит, кроме девятихвостых никто не понял, кто ты. Для всех остальных ты такая тёмная, что чернее твоей шерсти. Но жители паучьего города другое дело. Пускай думают, что ты тёмная. Так будет безопаснее, пока тебя не примут в клан и не заберут отсюда. Попадешь под защиту Йенри, и можешь не скрываться.

— То, что я мать его ребёнка недостаточно?

— Ты мать бастарда, а не законного его ребёнка, — возразил Ири. — Ты даже не фаворитка и не член клана. Не исключаю, что тебя и ребёнка попытаются убрать, как и других бастардов Йенри. Тебе сейчас важно, чтобы хотя бы твоего ребёнка приняли в клан. Ему наймут телохранителя, если он окажется полезным для клана. Будут охранять. Однако твоя собственная жизнь в твоих руках.

— Я потеряю свою ценность, как только рожу? — все больше портилось у меня настроение.

— Да, поэтому учись пользоваться даром. Наблюдай, находи союзников и постарайся не наживать врагов в паучьем городе. Даже если при удачном стечении обстоятельств Йенри сделает тебя своей фавориткой, тебе надо быть очень и очень осторожной. Беспечности в паучьем городе ты себе позволить не можешь, — он стукнул по столу одной из фигурок, намекая на мое ремесло.

— Я поняла... а я не могу остаться здесь?

Ири отрицательно покачал головой, а я поняла его без объяснений:

— За меня никто не заплатит...

— Мы даже на работу тебя принять не можем, потому что официально ты собственность клана смерти. У тебя нет гражданства. Тебя должен к нам направить клан.

— Если неофициально?

— Если неофициально, лисы всё ваше семейство истребят, и мы никак им не помешаем, если не хотим пойти на открытую конфронтацию с народом лисиц.

— Чего ждать в таком случае, когда меня выпишут?

— Тебе заберут в посольство, где тебе дадут работу, как и любой безродной лисе с низким рангом. Какую? Я не знаю. Решит Циело.

Я снова погладила себя по животу. Как ни крути, а перспективы у меня не радужные.

— Так, давай я тебя к кое-кому свожу, чтобы он тебя посмотрел, — хлопнул по коленям Ири, поднимаясь.

— Но меня сегодня осматривал Йорей...

— Йоли посильнее Йорея.

Он сопроводил меня до портала, через который мы попали в какой-то исследовательский комплекс, который выглядел для меня не менее инопланетным, чем клиника веронов. Прошли мимо огромной двери со здоровенной красной надписью с кровавыми подтеками «Студенты». И прежде чем я начала задавать вопросы, меня встретил вроде бы знакомый голос:

— Мирочка! Рад тебя видеть в добром здравии!

Я пригляделась. Очки с множеством линз, механические щупальца, как у доктора Октавиуса из человека паука. Рыжие волосы и слезливое выражение веснушчатого лица.

— Дядя Григорий?

— Для друзей Глазастый, — умилился он.

Мне всегда казалось, что дядя Григорий хотел меня расчленить, а когда я его увидела лисом, это впечатление только усилилось.

— Как себя чувствуешь, Мира? — меня знакомо погладили по лопаткам.

Я повернулась и встретилась взглядом с алыми глазами белого лиса с двумя алыми рогами длиной в ладонь. Я видимо так откровенно уставилась на его рога, что он заулыбался.

— Я — Йоли, твой папа называл меня Бациллой, — представился лис.

— Не узнала вас...

— Тебе, наверное, всё здесь непривычно.

— Да, особенно мой собственный хвост. Все время что-нибудь сбиваю.

— Ничего, привыкнешь со временем.

Он привел меня в лабораторию, где нас окружил привычный с детства гвалт, всегда сопровождавший коллег моего отца. Маньяка, оказавшегося белым лисом, я узнала сразу по фразе:

— Я тебе тут пушечку подготовил карманную. Будет, кто приставать, стреляй по ногам, а потом беги.

— Оружием мы Миру снабжать не будем, — возразил Йоли.

Маньяк мне хотел незаметно что-то запихнуть в кармашек, но Йоли его опередил и забрал опасную игрушку.

— Я думаю о безопасности нашей девочки! — воскликнул Маньяк. — В паучьем городе развелось слишком много рыжих! Спасибо идиотам тэриям!

— Если она выстрелит в долола, последнее, что она увидит, так это его докл, запущенный ей в глаз, — остался непреклонен Йоли. — У неё всего один хвост, ей ни силы, ни скорости не хватит, чтобы противостоять древнему. И в звериной форме она весит всего пять килограмм.

— Чего она такая мелкая? — показалась из-под стола лохматая голова Всадника. — Мы ж её рост вроде ускорили? Она же взрослая.

— Мы ускорили её человеческую форму, а не звериную. У звериной свои законы и туда лучше не лезть.

Йоли посадил меня за стол подальше от коллег и положил передо мной немного глины.

— Давай кое-что проверим. Слепи меня.

— Я не так быстро это делаю...

— Мне надо, чтобы ты к дару подключилась.

— А...

Я приступила, хотя было очень неуютно под его внимательным взглядом.

— Что ты видишь, когда лепишь? — спросил он, когда мне все-таки удалось настроиться на нужный лад.

— Вас...

— Может, у меня чего-то не хватает в образе, который ты видишь? — и он постучал себя по рогам.

— Да...

— Упрямо лезет этот образ в голову. Верно?

— Да...

— Значит, работает. Притом хорошо работает, — он сделал какие-то пометки в прозрачной табличке.

— Еще у вас нет татуировки на плече и... какой-то город строят вокруг вас. И я вижу вас маленьким, держащим за руку какую-то очень страшную рогатую женщину.

Йоли постучал ручкой по столу.

— Далеко копнула... Это не татуировка, Мира, — он закатал рукав и показал рисунок, — это клеймо преступника, осужденного на пожизненный срок.

— У моего отца такая же...

— С недавних пор мы узаконенные преступники, поэтому не переживай за папу.

— Это как?

— Нас называют колючим светом или по-другому чистильщиками. Мы очищаем лисий мир от врагов внутри сообщества. Казним осужденных на казнь ради процветания лисьего мира и на их основе делаем открытия.

Впервые встречала такую странную систему правосудия, где одни преступники казнили других... и только после его слов, обратила внимание на банки, в которых плавали расчлененные трупы.

— То есть вы нарезаете всяких серийных маньяков, делая открытия? — спросила я.

— Да, но только тех, чья вина стопроцентно доказана.

Своим человеческим мировоззрением я понимала, что его слова дикий зашквар и трэш, но в глубине души... я оправдывала нарезку маньяков, что не укрылось от Йоли:

— Ты тоже колючий свет. Обычно мои слова воспринимаются более эмоционально, особенно женщинами, а ты едва удержалась, чтобы не пожать плечами. Дело в том, Мира, что ты — чёрная лиса. Изначально колючий свет встречался только среди вас, потому что именно вы выполняли эту некрасивую роль чистильщиков. И к вам никогда не возникало вопросов, если других лисов убивали вы, потому что вы — солдаты на страже порядка и мира. Вы олицетворяли правосудие. Но лисы испугались, когда колючий свет появился среди мирных профессий. Они не поняли, что это те же чёрные лисы, только принявшие другую форму.

— Хотите сказать, эволюционировали? — поняла по-своему я его слова.

— Можно и так сказать. Чёрных лисов стало недостаточно, чтобы они полноценно выполняли свою роль, поэтому появились, такие как твой папа. Мы до сих пор обыкновенных лисов сильно пугаем, но сейчас хотя бы разработана система нашего вычисления и обучения, чтобы мы не вышли из-под контроля.

— Дверь «Студенты».

— Да, дверь «Студенты», — кивнул Йоли. — Конечно, об этом не афишируют, но их сейчас много и будет становиться только больше.

— Как вообще при системе казни за преступления получилось, что некоторым заменили казнь на пожизненный срок?

— Когда поймали меня. Я выходец из клана жизни, а в клане жизни есть видящее. Йори заметил, что у меня колючий свет и попросил клан повременить с казнью. Он хотел разобраться, что мной двигало. Он же и выяснил, насколько огромен багаж моих знаний и умений.

— То есть польза превысила наносимый вред? — догадалась я.

— Да. В силу своей природы мы достигаем огромных результатов в своей сфере. Мы настоящие фанаты своего дела. После моей поимки впервые приняли решение заменить казнь на пожизненный срок, сделать из меня палача и разрешить мне дальше работать под присмотром клана. И уже когда появился Вайен и ему подобные эту систему просто расширили. Задумались над тем, как нас контролировать так, чтобы мы продолжали приносить пользу обществу и не творили запредельное беззаконие. Наша деятельность, несмотря на сильный протест остального лисьего сообщества, приобрела более официальный статус. С Вайеном вообще для лисов шокирующая ситуация вышла. Он прошёл на пост двадцать первого главы клана.

— Ого! Он не рассказывал! — удивилась я.

— Он не любит об этом вспоминать, — засмеялся Йоли. — Его на ритуал родственники пинками пригнали.

— Мне одно непонятно, почему я — колючий свет? — ткнула я себя в грудь. — Моя работа никак не связанна с нарезкой маньяков. Я совершенно мирная. Я даже больше скажу, я муху ловлю и на волю выпускаю.

— Ты не встречала агрессии в сторону своих работ? М?

— Встречала... — вспомнила я пару инцидентов и многочисленные жалобы лисичек.

— Ты не убиваешь, но залезаешь по локоть в чужую душу, и вытаскиваешь на поверхность самые сокровенные мечты и тайны. И ты сейчас искренне не понимаешь, что такого плохого ты делаешь? Не всем нравится, когда ты к ним в душу заглядываешь и бередишь старые раны. Потому что твой дар откликается на неосуществленные мечты, болезненные, причиняющие очень сильную боль и страдания. И чем сильнее боль, тем сильнее твоя страсть.

— Кажется, я поняла...

Хотя не до конца, мне образы казались светлыми и добрыми, а не болезненными, я не чувствовала от них никакой боли, а только безмерное счастье. Йоли добродушно погладил меня по голове и что-то снова записал.

— Можешь к папе заглянуть, прежде чем в клинику вернуться, — предложил он. — Заодно посмотришь, как на самом деле выглядит его место работы.

Я только порадовалась лишней возможности встретиться с родителем. Его лаборатория оказалась... гм... специфической.

— О, наш человек, ты не заорала, — оценил батя, чмокнув меня в макушку. — Твоя мамка, когда впервые зашла ко мне визжала как поросенок и бежала от меня так, словно встретилась с маньяком Чекатило. Она до сих пор ко мне на работу не любит приходить. Ей всех этих не товарищей жалко.

— А тебе нет? — указала я на ближайший развороченный труп с кучей подключенных трубок.

— Знаешь, мне обычно рассказывают, что они натворили, так что, нет. Да и убивают их гуманно: инъекцией. Они ничего не чувствуют. Хотя, на мой взгляд, это слишком гуманно при их послужном списке.

— Люди бы тебя повесили...

Папа засмеялся.

— Лисы тоже периодически хотят. Поэтому у меня три или четыре псевдонима, всех точно не помню. Но услышишь о профессоре Зарене, так знай, это твой папочка, — и самодовольно погладил себя по воображаемой бороде, которой в лисьем облике у него отсутствовала.

— Я слышала, что у него самый отвратительный характер из возможных, а еще он скандалист, который любит говорить пациентам, что они сдохнут самым мучительным образом, — обломала я папулю.

Батя не смутился и почесал нос. И тут я заметила в его лаборатории кое-что помимо мертвых заключенных.

— О, сколько у тебя восторга, обычно его пугаются, — заметил мою реакцию папа. — Ты прям преобразилась. Глаза горят.

— Что это? — я осторожно приблизилась к предмету моего интереса.

— Маховое перо хранителя миров Далака, которого еще часто называют Карающей дланью.

— Оно прекрасно...

Папа даже расщедрился и позволил мне прикоснуться к сокровищу.

— Что ты видишь, когда смотришь на него? — спросил он.

— Я вижу, как играют и смеются крылатые дети.

— Мира, я тебе тут перчатки подготовил. В паучьем городе не касайся никого голыми руками, особенно крылатых детишек, которых увидела в видении.

— Кто они?

— Самая могущественная и древняя раса союза миров — мирайя. Никто из тёмных не может прикасаться к ним голыми руками, как делаешь это ты.

Я отдернула руку от пера. Батя засмеялся с моей реакции.

— Кстати, не хочешь лисяток посмотреть? — сменил он тему, слегка похлопав меня по животу. — Наше узи даже цвет передаст.

— Нет, — и я скосила взгляд на лежащий рядом труп. — Опасаюсь, узнавать раньше времени их реальное количество. Тут одна мамаша на днях выписалась с двенадцатью отпрысками. Так ты бы видел какое «счастье» читалось на лице папаши, который уже представлял, как всю эту орущую ораву прокормить.

— Даже если у тебя будет двое или трое, — предпринял попытку меня подбодрить папа, — у них будет много больших бурых нянек во главе с моим братом Циело. В посольстве хоть не самые лучшие условия, но самые лучшие няньки со здоровенными мачете и кулаками.

— Бандиты что ли? — подняла я бровь.

— Близко... дипломаты.

Кажется, мы с ним имели разное представление о том, какими должны быть дипломаты.