За что наказывают учеников

Глава 39 Журавль летает высоко

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон, когда зерна прорастают

Показываются побеги бамбука. День тридцать восьмой от пробуждения Бенну. Цитадель Волчье Логово

*черной тушью*

Некоторые вещи причиняют слишком много боли, чтобы с ней можно было справиться.

Всю свою душевную привязанность Элиар поместил в одного человека — и не мог потерять его. Он не мог опять держать в руках бесчувственное тело, в котором уже не было Учителя, не мог передать его Яниэру для проведения посмертных ритуалов… не мог перенести осознание того, что никогда впредь не увидит Красного Феникса живым. Это окончательно разрушило бы то немногое, что от него оставили две предыдущие смерти его светлости мессира Элирия Лестера Лара.

Элиар обреченно замирал в тоске, словно бабочка в предзимье. Он больше не знал, что ему делать. Он не был готов вновь существовать без наставника.

Конечно, можно было снова ждать подходящего дня, растить подходящий сосуд, уповая, что и в третий раз душа откликнется на зов… Но шансы на успех казались призрачными. Слишком многое изменилось, и на сей раз надежды не было: черный мор убивал не только Учителя, но и весь мир.

Душевная боль достигла пика и застыла, ледяная хватка отчаяния стиснула мятущийся разум. Со щемящим сердцем, с мукой Элиар смотрел и смотрел на умирающего наставника.

Еще долго он стоял у кровати, не поднимаясь с колен, не замечая ничего вокруг, не выпуская из своей руки безжизненную ладонь Учителя. Зловещее ожидание истощило, выпило все силы: от него словно бы осталась одна только хрупкая пустая скорлупа. В какой-то миг, подняв голову и устремив взгляд в недавнюю белую круговерть за окном, Элиар увидел лишь тьму и понял, что в городе уже приютилась ночь.

На прощание поцеловав руку Учителя, Элиар поднялся и ненадолго вышел, притворив за собою двери так тихо, будто боялся разбудить. Не сразу он заметил, что Яниэр не ушел, а продолжает стоять тут же, неподалеку от входа в опочивальню, по-видимому, ожидая его появления. Первый ученик выглядел еще более уставшим и осунувшимся, чем утром. Но даже крайняя степень утомления не смогла стереть печаль с его бледного лица.

— Ты что, был здесь все это время? — стараясь стряхнуть с себя слабость, грубовато спросил Черный жрец, остановившись.

— Отдал нужные распоряжения и вернулся, — слабо улыбнулся в ответ Яниэр. — Хотел скрасить твое одиночество.

Элиар покачал головой, удивленный несвойственным Яниэру доброжелательным отношением.

— Иди отдыхать, Первый ученик, — отрывисто велел он. — Впереди еще много забот. Не волнуйся, я буду здесь, подле Учителя. Если что-то случится, тебе дадут знать.

Яниэр приблизился и, не говоря лишнего, мягко положил ладонь ему на плечо. Так было лучше всего: утешительные слова только мучают и растравляют душу. Возможно ли слушать их без боли, без горечи?

К тому же Первый ученик, должно быть, не меньше его самого подавлен и нуждается в утешении. Несмотря на всегдашний холодный и неприступный вид северянина, Элиар был уверен: боль грядущей утраты свила гнездышко и в его сердце. Не показанные никому слезы прочертили влажные дорожки на его лице.

— Я буду рядом, — только и сказал Яниэр, — на случай, если окажусь нужен.

Элиар кивнул и молча посмотрел на соученика, будто взглядом силился передать то, что скопилось в душе за минувшие трудные дни. Чувство глубокой безнадежности и вновь приближающегося сиротства вдруг объединило их, погасило угли долго тлеющего раздора. Тот, кто молод и слаб сердцем, часто ранит самих дорогих людей. Обида порождает обиду, и нужно сделать большой шаг, чтобы преодолеть ее и встать над прошлым.

— Неужели сейчас все кончится? — неожиданно для самого себя растерянно спросил Элиар.

Одиночество всегда шагало за ним по пятам, и Элиар слишком хорошо знал его неумолимую поступь. Несмотря на все разногласия, Яниэр оставался единственным близким человеком, человеком из общего прошлого, который, как когда-то и его сестра-близнец Янара, мог понять глубину чувств Элиара. В присутствии Яниэра Черный жрец невольно находил облегчение: истерзанное сердце его переносило печали не в одиночку.

В этот миг Элиар невольно испытал восхищение силой духа Первого ученика: видеть настолько мучительную чужую боль, утешать и не показывать при этом своей, почти наверняка столь же чудовищной, — нельзя не признать, для такого нужно иметь колоссальный внутренний стержень.

Черный жрец вспомнил, как, много лет назад, позабыв о гордости, Яниэр стоял пред ним на коленях, целовал руку и смиренно просил отдать тело Учителя для погребения. И хоть Элиару было тяжело принять это, тяжело расстаться с Учителем навсегда, справившись с собою, он рассудил, что Красный Феникс заслуживает погребения согласно древним традициям Лианора. Он отдал Яниэру священное тело наместника небожителей, чтобы тот сделал все как положено.

Теперь же Элиар и сам готов был преклонить колени и просить Первого ученика спасти Учителя. Если бы только Яниэр мог… но, увы, этого не мог никто на всем белом свете.

На ум вдруг пришли воспоминания об их единственном с Учителем совместном визите в павильон Красных Кленов. Долгие дни, когда дождь колотился в окна вместе с яркой осенней листвой. Долгие вечера, когда они вдвоем шагали по извилистой дорожке до Красного источника и обратно. Повинуясь капризному изменчивому ветру, под ногами Учителя, точно пурпурная река, текли блестящие от воды листья. О, как обожал он те туманные лесные вечера, как был очарован их таинственной атмосферой! Выходец из засушливых Великих степей, он наслаждался пьянящим землистым запахом дождя, врывающимся во все помещения, вслушивался в дробный перестук капель по крышам… который, кажется, до сих пор стоял в ушах.

Вспоминая, как случайный неуловимый росчерк дождя высыхал на нежно-белой щеке Учителя… как голоса лесных птиц пробивались сквозь влажное марево тумана, как рот его наполнял медовый сок сладчайшей осенней хурмы, Элиар почувствовал: грудь его распирает огромная, всепоглощающая, растущая пустота, которая не могла уже уместиться внутри.

— Мне страшно, старший брат. — На сей раз при этом подчеркнуто вежливом обращении в голосе Черного жреца не было ни намека на издевку. — Не уверен, что выдержу это снова. Я не знаю, что делать… что еще могу я сделать?

Когда Элиар второй раз побывал в горном приюте павильона Красных Кленов, явился незваным, все пошло прахом. Как долго, мучительно долго смотрел он на истекающего кровью Учителя в ту их последнюю встречу… не зная, что она последняя.

Боль, боль, боль. Ничего, кроме боли, не осталось в мире. Яниэр не ответил: слова были не нужны. Но от того, что он оставался здесь и позволял изливать сердце, от его молчаливой поддержки и сопереживания Элиару становилось немного легче.

— По ту сторону разбитого сердца всегда скрывается мудрость, — чуть слышно произнес Яниэр, обращаясь словно к самому себе, успокаивая и самого себя тоже.

— Значит, все и в самом деле кончено? Никаких шансов нет?

Яниэр с грустью посмотрел на него странными пустыми глазами и замолчал, словно бы раздумывая, стоит ли отвечать.

— По правде говоря, предполагаю, существует один совсем крохотный шанс, — нехотя признался он. — Но вряд ли Великий Иерофант пойдет на огромный риск ради крохотного шанса.

— Что? — мгновенно собравшийся Черный жрец не поверил своим ушам. — О чем это ты? Неужели есть еще какое-то лекарство?

— Есть, но… лекарство столь сильнодействующее, что может оказаться опаснее болезни.

— Что может быть опаснее смерти? — Элиар уставился на Первого ученика тяжелым неподвижным взглядом. — Разве Учитель может умереть дважды?

— Нет, Учитель не может… — Яниэр замялся, с очевидным трудом подыскивая слова. — Однако, если мы решимся вмешаться в естественный ход вещей, велик шанс, что вместе с Учителем умрешь еще и ты. Такого исхода допускать нельзя: Учитель хотел спасти тебя, а значит, ты должен жить. Такова была его воля.

Элиар нахмурился. Конечно, повиновение Учителю достойно, но не должно идти в ущерб его жизни. А от последних слов соученика в недопустимом, кощунственном прошедшем времени Элиара и вовсе передернуло.

— Учитель еще не умер, — резким тоном напомнил он.

— Хорошо, — покладисто согласился Яниэр и тут же поправился: — Такова его воля.

— Я думал, ты сделал для Учителя все, что мог.

— Я сделал даже больше, — с тенью усталости в голосе подтвердил Первый ученик. — Но ты… ты можешь сделать кое-что еще.

Элиар поднял брови в искреннем недоумении.

— Я? Я ведь даже не лекарь. Что могу сделать я, если ты бессилен?

— Кое-что можешь… — все так же туманно отозвался Яниэр.

Кажется, сомневаясь, стоило ли вообще затевать весь этот разговор, он по-прежнему нерешительно ходил вокруг да около. Это ужасно раздражало, и в то же время Элиар чувствовал, что с каждым мгновением ожидания сердце его преисполняется отчаянной, сумасшедшей надежды.

Наконец, под давлением повисшего в воздухе требовательного молчания, Яниэр сдался.

— Если исцелять физическое тело бесполезно, — осторожно заметил он, — можно попробовать воздействовать на более могущественное духовное тело, астральную сущность Учителя — великого красного феникса, сгорающего и возрождающегося в первоогне.

— Но в нынешнем состоянии Учитель не сможет призвать зверя души. — Элиар все еще не понимал, к чему так аккуратно клонит Первый ученик.

Яниэр медленно кивнул, соглашаясь.

— Душа Учителя еще не окончательно отделилась от тела, хотя очень близка к этому… — подтвердил он. — Сейчас она блуждает где-то неподалеку, в иллюзорном царстве снов. В этом необъятном царстве каждый миг появляются и исчезают сотни миров предсмертных видений тяжело больных и умирающих людей. Это их последняя обитель: когда душа покидает ее, она покидает и тело. Можно попытаться проникнуть в мир предсмертных видений Учителя и убедить его призвать красного феникса. Ты Видящий, Элирион. Ты видишь ясно всегда: и в проявленном, и в непроявленном тонком мире, и в иллюзиях, и во снах, и в предсмертных видениях, и во всех неслучившихся реальностях. Ты сможешь найти душу Учителя, сможешь вспомнить ее и узнать. Во время призыва красного феникса я поддержу тело мессира своей жизненной энергией. Ее должно хватить, так что не беспокойся: ничто не будет угрожать Учителю. После этого ты сделаешь то же самое: призовешь зверя души и, воспользовавшись своей способностью поглощать чужую энергию, на духовном плане вытянешь черный цвет, отравляющий лотосную кровь Красного Феникса. Тьма, вошедшая в его сердце, с кровью течет по жилам. Ты должен будешь полностью поглотить ее, не оставив ни капли.

Элиар молча слушал это поразительное откровение, не зная, что чувствует по этому поводу.

— Почему ты молчал? — только и спросил он.

— Это очень опасно. — Яниэр развел руками. — И я вовсе не уверен, что настолько опасный план в самом деле получится реализовать. Но, во всяком случае, ты сможешь попрощаться с Учителем. Это я могу гарантировать.

Элиар крепко задумался. Теперь ему стало ясно, почему Яниэр усомнился в том, что он согласится на эту затею: во время ухода в иллюзорное царство снов и призыва астральных сущностей их с Учителем тела в реальном мире станут совершенно беззащитны.

Да, как ни посмотри, а это крайне рискованный план. Но, похоже, другого выбора нет: иначе Учитель снова умрет, и снова по его вине. В третий раз ему не пережить этого.

— Ты можешь решить, что риск есть только для Учителя, но, повторюсь, не меньший риск существует и для тебя самого, — еще раз серьезно предупредил Яниэр. — Когда Красного Феникса не станет, мир его предсмертных видений разрушится в то же мгновение. Если твоя теневая проекция в это время будет находиться внутри, ты тоже погибнешь.

— Я не страшусь смерти. — Элиар нетерпеливо пожал плечами. Ему казалось, это и так понятно. — Если кто из нас двоих и должен погибнуть, так это я.

— Учитель может умереть в любой момент, а значит…

— Значит, нужно поспешить, — перебил его Элиар, не желая напрасно тратить и без того утекающее меж пальцев время. — Что я должен делать?

— Сейчас, когда Учитель при смерти, его ментальная защита очень слаба и не представляет трудностей для проникновения в сознание, — объяснил Яниэр. — Однако, оказавшись в мире предсмертных видений, будь крайне осторожен и деликатен: любая оплошность будет стоить Учителю жизни, а вместе с ним и тебе.

— Я понял, — просто сказал Элиар. — Я согласен.

Яниэр благодарственно поклонился и первым подошел к нему, широко раскрывая объятия.

— Омой сердце Учителя алым цветом, — напутственно произнес Первый ученик, и голос его был необычайно торжественным.

От легкого касания рук соученика Элиар подспудно почувствовал тревогу. Может ли он доверять Яниэру настолько? Может ли он и в самом деле доверить ему собственную жизнь и, самое главное, драгоценную жизнь Учителя? И не поздно ли задаваться такими вопросами, когда они уже зашли так далеко?

Конечно, верная Шеата тоже будет здесь, будет защищать его от опасности… но, случись что-то непредвиденное, против могущественного и хитроумного Белого Журавля ей не выстоять. К тому же без поддержки Яниэра тело Учителя естественным образом очень скоро достигнет истощения…

В душе шевельнулось и окрепло смутное предчувствие беды. Сердце захолонуло.

Пока Элиар размышлял над этими непростыми вопросами, Яниэр чуть отстранился и, не размыкая до конца дружественных объятий, не отводя от его лица внимательных строгих глаз, вдруг сделал то, чего так сложно было ожидать в час объединившей их трагедии. Элиар почувствовал мощную вспышку чужой духовной силы… увы, слишком поздно, чтобы что-то успеть предпринять. Показалось, в него ударила молния: внезапная боль обожгла и горячей волной окатила с головы до ног.

Изящные, опасные руки Яниэра до поры прятались в глубоких рукавах — вместе с оружием, которым он, не задумываясь, поразил его со спины. То был подлинный удар врачевателя — безошибочный, безжалостный, хирургически точный. Элиар только охнул, и изо рта его выплеснулась темная кровь: белый ритуальный нож, в нужном месте пробив защиту грудной клетки, протиснулся меж ребрами и вошел аккурат в сердце, в пылающее честное сердце дракона.

Доброта и жестокость на поверку нередко оказываются одним и тем же.

— Ше… ата… — задыхаясь, едва слышно прохрипел Черный жрец, надеясь позвать на помощь приближенную. Надеясь, что она снова спасет его, явится вовремя, как совсем недавно в Красных скалах, когда ситуация была так же безнадежна… Вместе с именем Первого иерарха из уголка рта вытекла тонкая солоноватая струйка.

— Не сопротивляйся, — с убийственным спокойствием попросил Яниэр, одной рукой как ни в чем не бывало продолжая придерживать его за плечо. В глазах Первого ученика стыли бритвенно-острые осколки голубого льда: смотреть в них было невозможно. — Не трать необходимые нам силы на борьбу, иначе умрешь напрасно. Теперь ты в любом случае умрешь, но, послушав меня, получишь шанс спасти Учителя. Разве не этого ты желал? Я исполнил твое пожелание. И я исполнил свой долг.

Элиар хотел что-то сказать в ответ, но не мог даже вдохнуть, не мог восстановить дыхание, сбитое этим неожиданным подлым ударом. Он чувствовал, как от застрявшего в сердце длинного узкого клинка во все стороны растекается странный холод. Черным цветом наружу выплеснулась кровь — антрацитовое сияние черного солнца. Холодно, как же холодно… Узнаваемая магия Яниэра… Холод снаружи, холод внутри… проклятье…

— С твоего позволения я сыграю нужную мелодию. — Яниэр отступил на несколько шагов и уверенным движением коснулся струн своей кифары смерти.

Музыка обрушилась на него ледяной волной, и Элиару захотелось кричать от звуков, что он услышал. Вдребезги разбивая его самоконтроль, живая и нервная мелодия болезненно задевала самые глубинные, потаенные струны его собственной души и как будто разрывала связи между ним и этим миром. Музыка лилась. Реальность таяла и угасала. Мелодия окутала его душу, спеленала и лишила возможности сопротивляться. Как когда-то в прежние дни, он снова недооценил вероломного Первого ученика и снова поплатился за свою беспечность.

— Царство снов находится на самой границе с тонким миром. — Сдержанный голос Яниэра донесся до сознания сквозь влажную предобморочную пелену. — Зыбкие образы его могут сильно отличаться от привычных нам. Чтобы проникнуть в предсмертные видения Учителя, ты и сам должен оказаться на границе жизни и смерти…

Элиар с трудом улавливал нить происходящего. Красные покои вокруг него принялись кружиться и уплывать куда-то по реке бесцветия. Он был одновременно здесь и не здесь. Неужели это конец? Неужели таков и будет его конец…

Это еще жизнь или уже смерть? Или особое состояние не-жизни и не-смерти?

Горлом шла кровь. Ноты сплетались в узоры, властно увлекая в странные переливчатые лабиринты других миров. Послышались шепоты ветра, в черном небе над головой показался отточенный белый серп луны. Капли призрачного дождя полетели в лицо и заставили зажмуриться. Элиар был одновременно взбешен, испуган и… благодарен?

Он всего лишь жертва. Он не столь важен, как Учитель. Пусть будет так.

— Слушай очень внимательно… следуй точно за мелодией… — со странными тягучими интонациями продолжал говорить Яниэр. Неверный ночной свет набросил вуаль на его лицо, в голосе зазвенели льдинки. Не замолкая ни на миг, Яниэр не давал ему отвлечься, не оставлял со страшной музыкой наедине. — Не подведи Учителя и сделай что должен. В предсмертных видениях время течет иначе, медленнее, так что у тебя будет крохотный зазор, совсем небольшой запас. Но не обольщайся: помни, что времени все равно очень мало. Поторопись. Не удивляйся ничему, что увидишь, и постарайся не забыть, зачем ты там. Желаю удачи…

Хрустальные звуки рассыпались в тишине. С облегчением Элиар почувствовал: у него наконец получается дышать. Давясь поднимающейся к горлу горькой кровью, он сделал желанный глубокий вдох — и тут же знакомый мир исчез.

Холодные небесно-голубые глаза, пронзительные прозрачные глаза и белые волосы Яниэра, похожие на безукоризненный белый снег, что однажды покроет все следы, — последнее, что увидел Элиар, прежде чем рухнуть на колени и потерять сознание.

В то же мгновенье пришла дикая боль — огромная, бесконечная, как дар истинной любви. А может, она всегда была внутри, эта драгоценная боль, а теперь лишь высвободилась, вырвалась наружу. И, околдованный, окутанный облаком собственной крови, Элиар уже проваливался куда-то за пределы реальности, глубже, чем мог вообразить.

И вместе с выдохом вдруг вышел из измученного тела куда-то… прямо в огромное черное небо, рассеченное надвое серебряной рекой звезд, или в бездонное море… Куда-то, где душа, истончаясь, почти совсем растворялась в вечной пустоте небытия.