За что наказывают учеников

Глава 12 Саламандра пляшет в огнеЧасть 2

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон ясного света

Цветет красный шиповник. День двадцать пятый от пробуждения Ром-Белиат. Красная цитадель

*киноварью*

— Этому титулу не стоит звучать, — пренебрежительно фыркнул Игнаций. — Элиар не Великий Иерофант. Жалкий фасад — вот и все, что осталось от когда-то священного сана…

— Может, отважишься сказать это ему в лицо, а не за спиной? — слегка усмехнулся Элирий, не отказав себе в удовольствии поставить разошедшегося названого брата на место. Конечно, и сам он не воспринимал волчонка в качестве Великого Иерофанта, но откровенное презрение к ученику со стороны Золотой Саламандры было совершенно недопустимо. — Жрец Черного Солнца или самозванный Великий Иерофант — он все еще мой ученик. И я буду решать его судьбу сам.

Строго говоря, Элирий лукавил: после того, как поднял на него руку, по закону Элиар уже не мог считаться его учеником. Духовная связь между ними была разорвана, печать контроля Запертого Солнца сломана за десять лет до первой смерти Красного Феникса. Но для Игнация, кажется, до сей поры все это оставалось тайной: тот не возразил и вообще никак не дал понять, будто знает о произошедшем в павильоне Красных Кленов поединке. Искусное притворство? Или Яниэр не предал его хотя бы в этом?

Первый ученик едва заметно вздрогнул, несомненно, уловив суть этой маленькой аккуратной проверки. Взращенный в Ром-Белиате, царстве недомолвок и полутонов, Яниэр был привычен к интригам в интригах, внутри которых — новые и новые интриги… и так этот клубок запутывался до бесконечности.

— Своими действиями ты хочешь добиться, чтобы он обрушил на Запретный город всю мощь черного солнца? — не давая Игнацию опомниться и поразмыслить над сказанным, задал новый вопрос Красный Феникс.

— Черное солнце велико и тяжело, — нахмурился Игнаций, — оно не отпускает от себя животворящий свет и само напитывается им, отправляя на землю лишь губительное излучение, вызывающее безумие и черный мор. Дело не только в Ром-Белиате: твоему городу не удастся одному остаться в стороне, когда весь Материк опрокинется во тьму. Когда взойдет черное солнце, мир должен угаснуть, и мы уже близки к этому. Черное солнце — великая бездна, в которую мы упадем.

Элирий также помрачнел. Возразить Игнацию было нечего: тот был осведомлен об истинном положении вещей не хуже, чем он сам. Обычный человеческий взгляд не видит черное солнце. Лучи его сияют глубоко внутри, проникая в самое сердце и необратимо изменяя его природу. Черное солнце велико и тяжело… так и его Второй ученик стал таким же тяжелым и темным, словно огромная переродившаяся звезда. Оказавшись в поле его притяжения вновь, второй раз можно не рассчитывать вырваться на свободу, как это чудом удалось в Ангу.

— Я думаю, Элиар и сам желает остановить черный мор, — тем не менее возразил Красный Феникс.

— Зачем ему желать этого? — Игнаций покачал головой, не забыв вновь состроить презрительную гримасу. — Из проклятия черного солнца Элиар черпает силу. Чем яростнее излучение, тем могущественнее становятся служители запретных искусств, и самые сильные из них — Черный Дракон и Ночная Фурия.

— Однако, чтобы остановить черный мор, Элиар принес в жертву своего достопочтенного Учителя, — негромко вмешался Яниэр. — Не будем забывать: он отдал для этого самое дорогое, самое большее, что только мог отдать. Нельзя утверждать, будто Элиар вовсе не борется с последствиями излучения.

— В том-то и дело, — резко оборвал его Игнаций, — Элиар лишь борется с последствиями, причем совершенно чудовищными методами. В то время как я предлагаю способ раз и навсегда устранить причину. Разве ты не согласен со мною, Яниэр? Разве ты оправдываешь принесение в жертву своего наставника?

Первый ученик только сверкнул глазами, не найдя, что можно противопоставить суровым обвинениям Золотой Саламандры.

— Разве могу я оправлывать подобное тяжкое преступление? — как можно спокойнее отозвался он наконец. — Разве могу я не согласиться с мудростью вашей светлости? За то, что Элиар сделал с Учителем… за то, что он сделал со всем Материком, он должен понести заслуженное наказание. Так или иначе, мы обязаны остановить его.

Элирий вздохнул: в словах Первого ученика он слышал правду. Да, Яниэр, несомненно, говорил пред лицом наставника правду. Но в чистейшей правде этой не было милосердия и любви, а значит, она была много хуже лжи. Кроме того, и Яниэр, и Игнаций оба умалчивали о главном. О том, о чем сам он упрямо молчал долгие годы в прошлом и не мог признаться даже сейчас: часть вины за происходящее была и на нем.

Очень трудно порой не искать удобного внешнего врага и принимать собственные преступления.

Очень трудно не только произнести вслух, но и осмыслить эту горькую истину. Не трудно, нет… невозможно. Во лжи ведь главное — самому первым поверить в нее. Только тогда ты сможешь вынести ее тяжесть.

— Я предлагаю вам самый быстрый путь к победе, — в голосе Игнация послышалось нетерпение и растущее раздражение.

— Не бывает быстрых путей, — покачал головой Элирий. — Кто ищет кратчайший путь — идет сквозь бездну.

— Что останавливает тебя от того, чтобы свершить возмездие, Лестер? — все более выходя из себя, Игнаций подозрительно сузил глаза. — Неужели ты не смеешь выступить против своего ученика?

— Мне не нравится твой тон, — сухо оборвал Элирий. — И как должно понимать слова «не смеешь» в отношении законного наместника небожителей?

Пытаясь успокоиться, Красный Феникс медленно вдохнул и сделал длинный выдох, словно вынырнул из-под воды, прежде чем вновь заговорить.

— Я не поощряю бессмысленную ненависть, — объявил он наконец. — Жестокий метод запечатывания души относится к особо опасным и запрещенным магическим техникам. Применять его следует лишь в исключительном случае. Силу можно проявить и через милосердие.

— Преступление, о котором идет речь, слишком серьезно, чтобы демонстрировать милосердие, — безапелляционно заявил Игнаций. — Чистая кровь Совершенных, пролитая твоим недостойным учеником, сквозь века взывает к отмщению! Элиар запятнан самым черным грехом: он предал тебя и предал свой храм. От содеянного не уйти: ни один предатель не должен избегнуть наказания.

— Каждый из вас в свой час предал меня, — веско заметил Элирий, приподняв бровь. — Когда вы подумаете о собственных грехах, времени обсуждать чужие не останется.

Воистину, в этом несовершенном мире не предают только мертвые. Что толку говорить об этом вновь и вновь.

Прекрасные цветы обещаний распускаются лишь затем, чтобы однажды увянуть.

— Меж нами были серьезные разногласия, это верно, — нехотя признал Игнаций, по-видимому, осознав, что перегнул палку и был слишком напорист в беседе верховным жрецом. Тщательно взвешивая услышанное, он продолжил с вкрадчивой кошачьей осторожностью: — Но это были разногласия между людьми, не между богами. Никто из нас не отступал от древних традиций поклонения небожителям и не переходил на сторону падших богов. Никто из нас не начинал мятеж против священной воли Илиирэ, бессмертного властителя Надмирья.

Элирий вновь глубоко задумался. Отрицать очевидное глупо. Преступление имелось, с этим никто не мог поспорить. Преступление имелось, а это значит, должно быть и наказание. Но мысли о настолько жестоком наказании переворачивали, глубоко возмущали душу Красного Феникса. Второму ученику пришлось потратить уйму времени и приложить колоссальное количество усилий, чтобы вернуть его в мир живых. На этом пути Элиар совершил много ошибок, и в конце концов сердце воспитанника обратилось к запретным искусствам. Да что там, волчонок хладнокровно убил его, самолично вонзил ритуальный кинжал ему в сердце! Конечно, подобное нельзя игнорировать, нельзя прощать. Но то, что Элиар пал настолько низко и стал таким… возможно… возможно, это последствия его собственных давних ошибок и просчетов.

Не сам ли он, не своими ли руками невольно сотворил из верного ученика отступника и предателя?

— Мой ученик не глупец и не доверчивый ребенок, — сердито проговорил Элирий, уже понимая: все кончено. Выбора нет. Кажется, выбора больше нет. Не ошибется ли он снова? Не совершит ли новый ужасный просчет? — Он поймет, что приглашение явиться в Красные скалы — смертельная западня.

— Иногда можно обмануть и самое осторожное сердце. — Выражение лица Игнация смягчилось, просветлело, и на нем расцвела холодная хищная улыбка. — А Элиар храбр и всегда был чужд осторожности.

— Однако сердце его закрыто более, чем можно представить…

— Не для всех, — вновь осторожно вступил в разговор Яниэр, тихим замечанием своим подливая еще больше масла в огонь творящегося ужасного судилища. — В руках Учителя сердце Элиара совершенно беззащитно. Если Учитель позовет, Второй ученик явится на зов. Поверьте, он обязательно явится.

Элирия пробила дрожь. Почему-то от одной мысли о том, чтобы заманить волчонка в ловушку, да еще и так вероломно, воспользовавшись священной властью Учителя, воротило с души. Да, Элиар убил его, принес в жертву, но то, что они втроем задумывали сейчас, было много хуже. Как сможет он жить, зная, что душа ученика по его милости томится где-то между жизнью и смертью, беспомощная, навеки пойманная в один-единственный миг — и в бесконечность, которую нельзя разорвать. Волчонок не сможет спастись и будет знать это — все те долгие годы, бессчетные века и тысячелетия, пока будет существовать мир и длиться его заточение.

Это будет подобно тому, как наткнуться на стену и бесконечно долго идти и идти вдоль нее, не находя выхода.

Потому что нет выхода за пределы смерти.

— Вы просите меня обмануть его доверие? Заманить моего ученика в ловушку обманом? В этом нет чести. — Красный Феникс задохнулся. Он вдруг почувствовал, что может признаться, признаться хотя бы самому себе: ученик сбился с пути по его вине. Как тяжело было это признание! — Это недостойно…

— По отношению к врагу все достойно, — без жалости отрезал Игнаций, не желая слушать никаких возражений.

Конечно, вовсе не такого результата своего обучения ожидал Элирий. Но они с учеником — словно две звезды, словно два солнца, не способные сойти с орбит и изменить предначертанное. Случилось так, как случилось. И теперь с этим нужно было что-то делать. Нужно было что-то решать и на что-то решаться.

— Второй ученик не заслуживал доверия Учителя и первым предал его, — опустив взгляд, кротко напомнил Яниэр. — Боюсь, ненависть, проросшая в его сердце, не принесет добрых плодов и в будущем.

— Не изводи свой дух сомнениями и тревогами, Красный Феникс, — вторил Первому ученику Игнаций. — Ненависть и ярость пожирают твоего ученика изнутри, как болезнь. Люди, одержимые ими, неминуемо скатываются на самое дно. Избравший путь предательства должен понести наказание — таков закон. И таков позорный удел отступника.

На миг утратив самоконтроль, Элирий стиснул ладонями виски. Невыносимый разговор превратился в изматывающий жестокий спор. Да, Игнаций прав: таков закон! В прежние дни, во времена Черного Лианора, когда усобицы между боровшимися за власть адептами старой и новой религии начали набирать силу, предателей распинали на позорных столбах у самой воды, где до них могли добраться волны. Это была ужасная, мучительная казнь на глазах у всего общества. Поливаемые презрением, несчастные сутками дожидались нужной высоты прилива, который накрывал их с головой, чтобы наконец упокоить свободолюбивых мореходов в морской пучине, как того требовал обычай.

Милосердное море водами своими очищало их души — и вымывало их кости до белизны самого белого жемчуга.

Сейчас же они столкнулись с предательством, равного которому еще не случалось.

— Возмездие есть удел небожителей, — наставительным тоном провозгласил Игнаций.

— Милосердие также есть удел небожителей.

— Разве проявили они милосердие к Лианору? — Золотая Саламандра без раздумий привел неоспоримый, отточенный как нож аргумент, ударил туда, где все еще болело. Прошло так много лет, но Элирий по-прежнему со слезами на глазах вспоминал о прекрасной цивилизации Лианора, подвергнутой божественному наказанию и полностью разрушенной. — Кто мы такие, чтобы быть больше небожителей? Ты ищешь возможности прощения там, где их быть не должно. Это опасный путь. И это также — нарушение закона. Продолжая оправдывать непростительные преступления, мы вновь обрушим на Материк гнев карающих божеств.

Игнаций прав, стократ, тысячу раз прав… И все же Элирию не хотелось принимать это решение прямо сейчас. Элиар был его воспитанником — и останется им, что бы ни совершил.

— Сердце твоего ученика до краев наполнилось тьмою, — настойчиво продолжал Игнаций, ясно видя болезненные сомнения Красного Феникса, — она проросла в его меридианах, потекла по духовным каналам, разлилась полноводными реками его крови. Тьма слишком долго отравляла его сердце: теперь он сам есть средоточие тьмы, средоточие огня черного солнца. Прости, Лестер, но ты должен понять: ничто в мире не удержит Элиара от падения. Придется тебе спасти его от него самого. Это твоя ответственность — и твой долг как Учителя.

— В нем всегда было сильно желание недоступного… страстное желание из своеволия нарушить всякий запрет, — растерянно пробормотал Элирий, пытаясь найти верные слова. — Но все же Элиар не из тех, чья душа может пасть во тьму…

— Его вольнодумство, которое ты поощрял, не могло не привести к серьезным последствиям. — Игнаций невозмутимо пожал плечами. — Ты знаешь правду не хуже меня. Я лишь имею смелость произносить вслух то, о чем мы оба думаем. Твой Второй ученик поклоняется падшему богу Инайрэ, добровольно приносит Деннице кровавые жертвы и заслуживает его печальной участи. Тысячи смертей будет мало для отступника! Как и тысячи лет заточения. Человеколюбие велит нам запечатать душу Элиара и навеки избавить Материк от узурпатора, не имеющего никаких прав управлять нами. Следует прервать его тираническую власть как можно скорее. В этой борьбе мы должны стать соратниками — или погибнуть.

— Я должен подумать об этом, — уклончиво проговорил Элирий.

Игнаций только вздохнул, улыбаясь вежливо и с напускным сочувствием.

— Я хорошо понимаю твои сомнения, Лестер, но на кону стоит нечто большее, чем жизнь одного твоего воспитанника. Устранив его, мы сможем спасти тех, кто еще уцелел. Кроме того, Элиар уже не совсем тот человек, которого ты знал когда-то: он превратился в безумца. Поверь, за эти годы мы имели достаточно оснований убедиться в этом.

— Яниэр? — Красный Феникс вопросительно изогнул бровь и перевел взор на ученика, обращаясь за подтверждением выдвинутых обвинений. — Это правда?

Некоторое время Яниэр молчал, и по лицу его, как и ожидалось, нельзя было определить, между какими именно ответами он сомневается. Элирий ждал слов Первого ученика со смутной, спрятанной глубоко внутри тревогой: в конце концов, столь сильный дар без присмотра и наставлений опытного Учителя вполне мог привести к безумию.

— Его светлость мессир Игнаций Лермон Арк неизмеримо мудрее и опытнее вашего недостойного ученика, — откликнулся наконец Яниэр. — Как известно, слова Первородного ни в коем случае не должны подвергаться сомнению со стороны простых смертных…

Он на мгновение замолк, взирая на точеные лица Первородных и ловя на себе сразу два выжидающих, проницающих его насквозь взгляда.

— А потому не мне отвечать на этот вопрос, мессир Лар, — обтекаемо подытожил Яниэр, опустив глаза.

— Но я спрашиваю тебя. — Красный Феникс нахмурился. Сколько же времени прошло с их давних совместных прогулок по побережью? И насколько сильно изменился с тех пор его Первый ученик?

— Смерть Учителя усугубила природную импульсивность Элиара, — уступая давлению, Яниэр вынужден был подчиниться и вновь заговорить. — В моменты сильных эмоциональных потрясений у него случаются приступы темного безумия, во время которых Элиар не осознает, что делает, совершенно не контролирует свою ярость. Возможно, Учитель помнит, что Второму ученику всегда было сложно совладать с яростью…

Элирий ничего не ответил, давая знак продолжать.

— Он и вправду легко впадал в бешенство, особенно первое время, но… если мне разрешено высказаться со всей откровенностью, то была мрачная эпоха отчаяния и безысходности, во дни которой и самые стойкие духом были близки к тому, чтобы потерять разум. Не уверен, что краткие эпизоды помешательства можно расценивать как подлинное безумие…

Учитывая всегдашние разногласия, в прежние времена Яниэр не упустил бы возможности навсегда избавиться от ненавистного соученика. Да, не хотелось и вспоминать, какой ценой он отделался от волчонка однажды. Но сейчас Яниэр отчего-то колебался, и Элирий с удивлением следил за тем, как аккуратно и тщательно Первый ученик подбирает слова и как будто бы даже ищет компромисс, который устроил бы всех.

— Если мне позволено выразить мнение, — поклонившись, заключил Яниэр, — я не смею оспорить обвинения Первородного. При необходимости я исполню свой долг и приму участие в ритуале запечатывания души. Состоится он или нет, зависит только от Учителя. Я умоляю Учителя поразмыслить и принять правильное решение. Последнее слово за вами, мессир Лар.

Игнаций благосклонно улыбнулся этой речи, но Яниэр никак не отреагировал, оставаясь зримым воплощением хладнокровия. До какой же степени Первый ученик опасается своего спасителя? Впрочем, то были разумные опасения: от Золотой Саламандры и вправду можно ожидать всего чего угодно. Игнаций хитер, безжалостен, злопамятен и силен и совершенно не зря занимал в свое время пост верховного жреца храма Полуденного Солнца. Наверняка он рассчитывает восстановить свое положение в Бенну после того, как чужими руками расправится с Элиаром. Яниэру приходится быть очень осторожным в суждениях, а потому он давно обучился тщательно взвешивать все, что говорит.

Элирий сухо кивнул и отвернулся. В любом случае, что бы ни сказал сейчас Яниэр, слово Первородного весило больше, чем любое другое слово, даже больше, чем прямые свидетельства очевидцев. Даже выступи Яниэр в защиту соученика, по закону Красный Феникс должен был пренебречь его показаниями.

Вдобавок, как ни отвратительно признавать, слова Игнация не грешили против истины. Черное солнце действительно сводит с ума, дотла выжигает рассудок. Конечно, Элиар и его приспешники не подвластны губительному воздействию излучения, но все же они, как прежде и последние чародеи Лианора, заражены черным безумием, что с сиянием черного солнца просочилось в их кровь.

И разве не первым Элиар лишился чести? Разве не сам навлек на себя беды? Он предал все, что было свято: отступился от учения небожителей, от верности наставнику и собратьям. Он отрекся от храма и без жалости, как со слепыми котятами, расправился с оставшимися без защиты Совершенными. Он уронил мир во тьму, а значит — он враг. Своим собственным предательством он заслужил, чтобы однажды предали и его.

Душа Элирия была не на месте, но другого выхода, увы, он не видел. Какое же будущее ждет их всех впереди? И ждет ли вообще?

Если не предпринять ничего прямо сейчас, никто не уцелеет, и будущее не наступит ни для кого.

Невероятно, но в новом предательском мире светоносное солнце стало его врагом. Его ученик стал его врагом. Эта единственная дикая мысль с силой пульсировала, билась в сознании Красного Феникса и не давала покоя: его ученик — враг ему.

— Оставьте меня, — бесцветным, ничего не выражающим голосом приказал его светлость мессир Элирий Лестер Лар. Напоенный дождями сладкий весенний воздух вдруг показался ему горьким. — Оба.