За что наказывают учеников

Глава 28 Беседы за чаем

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон зерновых дождей

Едят лапшу в имбирном соусе. День двадцать девятый от пробуждения Леса Колыбели

*киноварью*

Яниэр вошел и торжественно, словно на импровизированный алтарь, водрузил поднос на низкий обеденный столик, после чего опустился на колени и проникновенным голосом трижды пропел молитву подношения богам, какую принято было петь в храме Закатного Солнца.

Когда церемониальная часть была завершена, Элирий приблизился и сел за столик напротив своего ученика. Кроме лапши, на принесенном Яниэром подносе оказались также небольшой керамический чайничек, округлая чаша и свежесрезанные белые орхидеи. Их нежные сахарные цветы сочетали в себе неземную чистоту и утонченность, и эти же прекрасные качества ассоциировались у Элирия с самим Яниэром.

— Я заварил бы для Учителя его любимый шафранный чай, — извиняющимся тоном пояснил Первый ученик, указывая на чайничек и чашу, — но с сегодняшним блюдом гораздо более гармонирует иной напиток. Если Учитель позволит…

Яниэр поднял глаза и выжидающе посмотрел ему в лицо. Его светлость мессир Элирий Лестер Лар замер и ничего не ответил. Он никогда не мог сопротивляться этому взгляду, полному достоинства и одновременно очень тонкого, интимного чувства, которое трудно выразить словами. Так смотрят на святыню, на пророка или на снизошедшее с небес безупречное божество.

Так смотрели они друг на друга и неловко молчали, не зная, как быть. Что говорить и что делать с ожившими призраками прошлого, нежными белыми призраками, казалось, навек оставшимися на палубе старого корабля… корабля, что давно уж ушел за горизонт, в безбрежный океан небытия. Все растворялось в пустоте. За окнами покачивалась плотная белая пелена. В этом потустороннем и чарующем туманном пейзаже они словно бы остались в Лесах Колыбели совершенно одни: все вокруг застыло, целый мир остановился для них.

Столетия текли мимо, как вода.

Элирий немедленно понял, о каком именно напитке толкует Первый ученик: тот носил поэтичное название «Малахитовые локоны весны», собирался в период цветения плодовых деревьев и был знаменит выразительным ароматом и неповторимым, чуть сладковатым вкусом. Зеленые чайные листья обжаривались и скручивались в тонкие спирали, отдаленно напоминающие крохотных улиток. В былые годы Красный Феникс любил этот деликатный напиток, который словно бы дышал самой весной и олицетворял собою все прелести весеннего сезона.

Не говоря ни слова, Элирий кивнул и пристально посмотрел на тонкие пальцы Яниэра, наблюдая, как они порхают над чайными принадлежностями так изящно, так плавно, словно выводя неведомые каллиграфические знаки. Точные движения завораживали. Соблюдая приличествующую случаю тишину, Яниэр высоко поднял чайничек и осторожно налил в чашу заранее приготовленную вскипяченную воду, чистейшую ключевую воду, затем, дав чаше хорошенько прогреться, извлек из крохотной серебряной чайницы щепоть скрученных зеленых листьев и бросил их следом.

У них на глазах листья тихо опустились на дно и принялись разворачиваться, раскрываться, постепенно возвращая прежнюю форму, отдавая свой цвет и вкус воде. То было удивительное умиротворяющее зрелище, священнодействие, уносящее их обоих в беззаботное прошлое… в дни, когда оба они не раз наблюдали сей медитативный процесс.

С выдохом сбросив напряжение, Красный Феникс зачарованно следил за тем, как распускаются длинные узкие листья в глубокой округлой чаше, как они кружатся и сплетаются друг с другом в медленном колдовском танце. Торопиться было некуда. Мысли также начали замедляться, разум успокаивался после трудного дня. Что ни говори, а с Яниэром они всегда были очень близки и оставались близки и поныне: их связывали нерушимые узы двойного совершенствования. Не так уж много людей за всю долгую жизнь его светлости мессира Элирия Лестера Лара могли похвастаться этим.

Все потому, что выбирать партнера для двойного совершенствования следовало очень осмотрительно: оно являлось предельным слиянием двоих людей. В момент объединения энергий меридианов отдельные разумы сплавлялись в единое общее сознание и становились породнены навек. Незримые нити духовных связей протягивались меж душами… между тобой и тем, с кем ты обменялся чем-то очень важным, в чьей жизни навсегда оставил след. Такую связь невозможно разорвать: даже если земные пути с партнером разойдутся, он все равно останется в сердце, и в самый трудный час поддержку его можно будет почувствовать подобно незримым объятиям.

Когда весенние листья полностью заварились, дав прозрачный бледно-малахитовый настой, Яниэр почтительно склонил голову и подал наставнику чашу, с приятным стуком бросив в нее несколько охлаждающих камешков, — что позволяло не ждать, пока чай немного остынет. Поднимавшийся легкий пар сулил удовольствие. Элирий с достоинством принял подношение и осторожно пригубил напиток, ощущая успокоение и вместе с тем прилив сил. Свежий цвет, свежий аромат и свежий вкус — все было сделано безукоризненно. Чай, заваренный заботливыми руками его ученика, согревал душу.

Словно завороженный, Яниэр молча глядел на чайный настой в чаше и на губах своего наставника.

Утолив жажду, Элирий улыбнулся ученику и приступил к трапезе. Он хорошо помнил это блюдо — традиционное блюдо для подношения богам и старшим, которое было положено готовить именно сегодня, только сегодня. Но однажды… однажды Яниэр нарушил это известное правило и приготовил лапшу в иное, неположенное время. Он словно бы почувствовал, что Красный Феникс остро нуждался в этом… и как же была вкусна тогда эта простая, нехитрая лапша, изгнавшая из сердца печаль.

Казалось, в своей жизни его светлость мессир Элирий Лестер Лар не ел ничего вкуснее той лапши, в которую было вложено столько искренней заботы, столько душевного тепла и беспокойства за его судьбу…

— Душа моя, мне жаль, что на твои плечи легло столь непосильное бремя, — посмотрев на Яниэра, вдруг сказал Элирий. — После моего ухода тебе пришлось непросто. Я… заставил тебя нести непомерно тяжкую ношу без помощи, совершенно одного.

— Таков был мой долг. — Первый ученик вновь поднял на него прозрачные голубые глаза. — Разве мог ваш ученик поступить иначе?

— Жаль, что другой мой ученик не был столь сознателен. — Красный Феникс горько усмехнулся. — Иначе все мы могли бы избегнуть многих бед.

Некоторое время Яниэр молчал, словно бы собираясь с мыслями. Сквозь открытые окна туман забирался в дом и отсвечивал перламутром.

— Не во всех бедах Материка виновен ваш Второй ученик, — наконец отважился заметить сдержанный северянин. — Элиар совершил много ошибок, это бесспорно… но в то же время именно Элиар был тем, кто предложил сообща бороться с набиравшей обороты тиранией владычицы Ишерхэ, которую больше никто не мог сдерживать. Он искренне желал установить справедливость…

Элирий удивленно — или даже скорее сердито — приподнял бровь, и Яниэр осекся на полуслове, кажется, поняв, что речи его неугодны и несвоевременны. В острые моменты нужно уметь промолчать: иногда это единственный способ спасти ситуацию. Прежде Первому ученику частенько приходилось прибегать к чудесам дипломатии, стараясь избегнуть раздражения наставника, так что Яниэр умел узнавать его дурное настроение в зародыше, считывать по одному только мановению руки, по едва уловимому движению глаз. Это был крайне полезный навык. Но… с каких это пор Первый ученик защищает в его глазах Второго? Ученики знали друг друга много лет, но друзьями так и не стали. Напротив, в прежние времена эти двое были как псы, что грызутся за ласковое слово хозяина. Что же изменилось?

— Неудивительно: все те, кто сражается за справедливость, в конце концов становятся угнетателями, — холодно отрезал Красный Феникс. — Всю жизнь я учу глупцов вроде вас, чтобы в ответ они устраивали бунты против меня же и платили ненавистью за мою науку… Довольно! Слишком поздно что-то исправлять. Слишком поздно искать оправдания твоему младшему брату — мы должны будем сделать то, что должны. Другого выбора нет.

— Как вам угодно, мессир, — помедлив, податливо ответил Яниэр. — Вы знаете, что я поддержу вас в любом выборе.

— Не будем об этом сейчас… У меня есть для тебя подарок.

На миг воцарилась тишина. Элирий поднялся из-за стола и проследовал в глубину опочивальни, к неразобранной постели. Вернувшись, он держал в руках прямой меч в старинных белых ножнах.

С изумлением и некоторым испугом Яниэр воззрился на оружие, не в силах припомнить, чтобы когда-нибудь прежде видел меч в руках Учителя. По традиции жрецы Лианора применяли в бою исключительно духовные способности, а в качестве грубой силы использовали элитных храмовых бойцов из числа Карателей. Клинки были для них лишь красивым церемониальным украшением, но, памятуя о своем особом статусе наместника небожителей, Красный Феникс никогда не носил их даже в качестве украшения — его оружием была нерушимая воля небес.

Но сегодня был особенный день, и Учитель взял меч для своего ученика.

Элирий потянул клинок из ножен: показавшееся узкое молочно-белое лезвие засветилось от переполнявшей сталь духовной энергии и стало почти прозрачным, словно облако, просвеченное солнцем. Заполнивший комнату туман делал все происходящее нереальным.

— Это мой родовой меч, — терпеливо пояснил он, видя полнейшую растерянность на лице ученика. — Фамильный меч рода владетелей Лазоревых гаваней, который многие века хранился в Бреалате. Когда-то давно, в прошлой жизни, я отдал его Алейрэ. Тогда я почувствовал: близится время, когда я потеряю Ром-Белиат, как уже потерял когда-то и Лианор, и этот клинок — последнее напоминание о Священном острове — также может сгинуть в пожаре войны… Я знал, что в руках небожителя меч останется в сохранности и не будет использован во зло.

— Этот клинок из Лианора? — почтительно переспросил Яниэр, давая понять, что сознает, как все это значимо, как важно для наставника и как важен для него этот меч. — Должно быть, это единственное сохранившееся духовное оружие старых дней. Последняя вещь со Священного острова, что уцелела в жерновах времени.

— Да. — Элирий кивнул. — Все так. Этот клинок из далекого прошлого, как и я сам. Не думал, что когда-нибудь снова увижу его… Как ты знаешь, я не владею мечом: это было не принято среди жрецов Лианора. А тебе, душа моя, он будет в самый раз. Его имя — Серебряные Небеса, и я думаю, что он очень подходит тебе и твоей руке.

С этими словами он вновь вложил меч в ножны и, более не откладывая, протянул его Яниэру.

— Для меня этот меч служил украшением, но в твоих руках он станет смертоносным оружием.

В небесно-голубых глазах вдруг показались светлые слезы. Без сомнения, чуткий Яниэр уловил и еще один глубокий смысл этого великодушного дара. Более он никогда не пересечет незримой черты, проведенной Учителем.

— Я… понимаю… — едва справившись с волнением, прошептал Первый ученик, с поклоном принимая подарок. Это был даже не шепот, а смутная тень шепота. — Для Учителя все, что было, — лишь отголоски прошлой жизни. Но Учитель должен знать, что для меня по-прежнему длится все та же.

Наполовину вытащив клинок из ножен, Яниэр трепетно поцеловал его.

Воздух был мутен и влажен от плывущих в нем капель тумана. Затаенная печаль в простых словах ученика делала их почти невыносимыми… она могла бы размягчить камни. Элирий застыл на месте, глядя, как красиво льется туман на длинные белые волосы Яниэра.

— Спасибо, душа моя, — так же тихо сказал он, не отводя взгляда. Шепот в шепоте. — Благодарю за службу.

— Я буду служить вам всегда, что бы ни случилось. Где бы я ни находился, ваша светлость, я всегда отвечу на ваш призыв и явлюсь, если буду нужен. Вы провели меня по всем ступеням мастерства, и для меня будет честью стать держателем вашего меча.

Яниэр не оговорился: он не смел полноправно владеть оружием своего достопочтенного наставника, а потому умышленно назвал себя не хозяином, а держателем… эта древняя почетная должность имела глубокий церемониальный смысл и как будто снова связывала их. Конечно, то была только иллюзия, только мираж. Но от осознания хрупкого единства им обоим становилось немного легче.

— Когда все закончится, приходи сам, когда пожелаешь, — мягко улыбнулся Красный Феникс. — Владетель Севера и держатель моего меча всегда будет самым дорогим гостем в Ром-Белиате. Пусть это станет залогом примирения в новой жизни.

— Благодарю, ваша светлость. — Яниэр вновь поклонился и сделал первый маленький шаг назад, деликатно, как и положено, не поворачиваясь к нему спиной. Несмотря на то, что боль его самой мучительной раны до сих пор не утихла, он оставался все так же чувствителен к настроению наставника и четко понимал, когда он нужен, а когда — нет.

Сердце на миг застыло… и вдруг забилось, затрепетало так часто, что стало больно дышать. Мирная беседа за чаем неожиданно сильно взволновала Красного Феникса. Его светлость мессир Элирий Лестер Лар и сам не ожидал, что это окажется так трудно, так невозможно, так… неправильно. Под сдержанностью слов ученика он чувствовал боль, чувствовал разрывающую душу печаль. Куда подевалась его знаменитая безупречная выдержка, его холодность, во все времена делавшая выходца из Лианора похожим на неумолимую статую божества? Он словно бы резал по живому, как безжалостный вивисектор, рвал самому себе жилы и длящуюся столетиями связь душ… Нет, он не мог перенести эту сцену, не мог позволить Яниэру уйти. Иногда сделать то, что должно, оказывается выше наших сил.

Все однажды совершают ошибки. Все без исключения имеют право на них.

Не каждый поступок можно расценить однозначно как правильный или нет. Иногда чему-то просто суждено случиться. Иногда без ужасной ошибки бывает сложно понять что-то очень важное.

Если чему-то суждено умереть, к чему торопить события? Не лучше ли быть благодарным и ценить каждый отпущенный миг, в котором может скрываться вечность? Будущее туманно, и самые надежные прогнозы не всегда сбываются точно… Разве должен он своими руками разделаться с каждым, кто ему дорог, из-за ошибок прошлого? Не слишком ли жестоки насмешки судьбы?

Что ж, даже если чему-то и суждено умереть — не он будет тем, кто нанесет последний удар.

Он собирал свою прошлую жизнь по кусочкам, как странную, иногда страшную мозаику. И наконец нашел в ней что-то, от чего на сердце потеплело.

Элирию вновь захотелось остаться здесь, на самом краю света, где никогда не наступит зима, где не властно проклятое черное солнце, где белые цветы будут вечно благоухать в меде и молоке лесного тумана… В последний момент, вновь пленившись старой памятью о днях, исполненных красоты и безмятежности, с великолепным напускным спокойствием Красный Феникс окликнул своего подавленного ученика, уже собиравшегося выйти вон.

— Не спеши, душа моя, — вдруг сказал он с необычной интонацией.

Прошло совсем немного времени, прежде чем его светлость Элирий Лестер Лар вновь услышал хорошо знакомый голос Яниэра, чистый и нежный, такой, будто этого разговора и не случилось… и вообще ничего не случилось в прошлом, что омрачило бы их отношения. Память о когда-то причинившем боль зарастала туманом, словно быльем.

— Чего ждет от меня великий наместник небожителей? — Первый ученик замолчал и выжидающе встал на пороге. Ясные глаза его подернулись легчайшей голубоватой дымкой, затянулись туманной поволокой. Элирий вдруг понял, что перестал дышать, глядя в эти глаза. Время замедлилось и замерло. К чему лишние разговоры? Человека сложно понять с помощью слов. Слова только все запутывают.

Комната была уже насквозь пропитана туманом. Туман тонул в тумане, и они двое так же беспомощно тонули в нем без возможности спасения.

— Не покидай меня без нужды, душа моя, — очень мягко попросил Красный Феникс, вплетя в голос шелковые ноты цвета. — Весенний вечер дышит медом. Раздели со мной его сладость.