За что наказывают учеников

Глава 19 Феникс купается в пламени

Эпоха Красного Солнца. Год 276. Сезон холодных рос

Созревают плоды хурмы

Ром-Белиат. Павильон Красных Кленов

*черной тушью*

Бухта Красного Трепанга располагалась в живописном распадке меж двух горных массивов, образованных вулканами — древними, давно уснувшими, и постепенно растущими на их месте новорожденными.

Элиар всегда считал, что вулканы очень опасны, и искренне недоумевал, почему некоторые люди добровольно селятся в относительной близости от них. К его удивлению, вулканы оказались не только грозной стихией, способной, сотрясая землю, извергаться огненной лавой и пепловыми дождями, но и богатейшим источником ресурсов и удивительно плодородных почв, тысячелетия назад сформированных этими извержениями.

В ровных как стол Великих степях Элиару не доводилось сталкиваться с жизнедеятельностью вулканов и добрыми плодами, что она дает. То, что прямо из-под земли круглый год могут течь приятно горячие воды, снимающие усталость и недомогания, обогащенные вдобавок целебными солями, казалось ему настоящим чудом.

Впрочем, за время жизни в Красной цитадели Элиар успел повидать немало чудес природы, начиная с великолепного разнообразия растительности Ром-Белиата и окрестностей, которое глубоко поразило его в первые же дни, заканчивая ярко выраженной сменой сезонов, что также было в диковинку знакомому лишь с вечным летом кочевнику.

Элиар родился в первый день осеннего сезона, но только сейчас, вдалеке от родины, почувствовал свою связь с этим мистическим временем года. Выяснилось, что влажное лето на побережье переносится куда хуже южной жары: привыкшему к сухим ветрам Великих степей кочевнику казалось, что на горле у него вот-вот отрастут жабры. После тяжелой, давящей духоты, неподвижно висящей над Ром-Белиатом несколько долгих месяцев кряду, он наконец-то дышал полной грудью — и не мог надышаться прохладным осенним воздухом, тонким и ароматным, щедро напоенным благоуханием османтуса и горьковатой морской солью.

Здесь, в горном павильоне Красных Кленов, поздняя осень оказалась еще прекраснее, чем в Запретном городе. Начинался листопад. Лес, стоящий вокруг павильона, был полон непередаваемых красот. Зима уже стояла за плечом, и лес горел все ярче, все драматичнее, а ветер то и дело приносил с собою манящие незнакомые запахи: увядающих трав, мокрой древесины и прелой листвы, прохладного белого тумана и терпкой сырости. От многоцветия оттенков кленового пожара захватывало дух: алыми красками хотелось любоваться снова и снова, не отрывая взгляда ни на мгновение. Удивительная атмосфера этого спокойного и таинственного места, куда Учитель взял его впервые, зачаровала Элиара и заставила позабыть о трудностях храмовой жизни.

Всю ночь и весь день с небольшими перерывами шел сильный дождь. Утром, во время прогулки, Элиару пришло в голову спрятать в нападавших кленовых листьях — красных с золотом — свой зонт и сделать вид, будто не может его найти. Учитель не раскусил обмана, а может, не хотел заставлять непутевого ученика мокнуть понапрасну. Втайне радуясь невинной шалости, Элиар выслушал холодный выговор и бережно принял из рук наставника зонт, общий зонт для них двоих.

К вечеру погода наладилась, и они отправились к горячему Красному источнику, из-за которого здесь, в горах, для его светлости мессира Элирия Лестера Лара и построили его личный, закрытый павильон. Слуг здесь было совсем немного: они тихо занимались своей работой и не показывались на глаза, если их не позвать. Впрочем, путаться под ногами не следовало и самому Элиару — в его обязанности входило контактировать с прислугой и делать все возможное, дабы обеспечить наставнику комфортный отдых. Учителю полагалось ни о чем не заботиться и наслаждаться уединением, восстанавливая силы в медитациях, занятиях каллиграфией и ежедневных долгих прогулках. И, конечно же, черпая их напрямую из воды.

Вода в Красном источнике была насыщена особым составом минералов и — из-за щедро растворенных в ней солей и мельчайших, не различимых человеческим глазом водорослей — приобретала цвет от розоватого — весной — до насыщенно-алого — осенью. Она обладала множеством полезных свойств, но Красного Феникса интересовало самое главное и самое редкое из них: вода восстанавливала духовную энергию цвета.

Когда они пришли, солнце уже садилось за горы, и свет колеблющихся от ветра красных бумажных фонарей причудливо отражался в воде. Большие кленовые листья сонно плавали на поверхности, словно стайка случайно потревоженных алых карпов. Этот тихий пейзаж настраивал душу на не свойственный кочевнику созерцательный лад, и Элиар внезапно задумался, что же на самом деле движется: кленовые листья или вода?

Вечерело, и воздух постепенно остывал. Но здесь, неподалеку от горячего источника, даже в самые холодные дни года сохранялось тепло, и можно было ожидать наставника долго.

Среди соучеников Красного ордена было принято посещать купальни без одежды, и это никоим образом не смущало Элиара. По правде сказать, стыдиться ему было нечего: подростковое тело выходца из Великих степей за минувшие два года выросло, окрепло и теперь являло собой замечательный образчик силы и мужественности.

Но Учитель — совершенно другое дело. Элиар не мог и помыслить о том, чтобы однажды увидеть его обнаженным. Никогда прежде Элиару не дозволялось лицезреть наставника без верхних одежд… да что там: его светлость мессир Элирий Лестер Лар никогда не развязывал перед Вторым учеником даже пояс этих самых верхних одежд и нередко принимал его, оставаясь за ширмой. Неся себя высоко и сохраняя положенную его статусу дистанцию, подобную непреодолимой пропасти.

Сейчас же на его глазах недосягаемый Красный Феникс спускался в термальную купель в одной только легкой накидке, словно возвышенный и непорочный обитатель Надмирья.

Намокнув, тончайший шелк стал совершенно прозрачен. Созерцая точеные абрисы священного тела наместника небожителей, обрамленного сиянием заходящего солнца, Элиар задохнулся от смущения. Почти всю жизнь кочевник провел под открытым небом, и кожа его была поцелована солнцем: золотистая, приятного теплого оттенка янтаря. А вот кожа Учителя белизною могла соперничать с нежнейшими цветами жасмина: молочно-белая плоть едва угадывалась в полумраке зыбких закатных сумерек.

Багряные деревья качали ветвями, роняя разлапистые резные листья. Клубящийся над водой пар скрадывал очертания, делая различимым только силуэт наставника: словно благородный белый нефрит мерцал в поднимающихся от воды облаках, плывущих в пронзительно-ясном осеннем воздухе.

Должно быть, потому, что Элиару никогда не оказывали чести присутствовать при омовении Учителя, он почувствовал себя до крайности взволнованным. Но делать было нечего. На сей раз Первого ученика не взяли в павильон Красных Кленов, и кому-то следовало прислуживать наставнику вместо него: держать наготове тяжелые полотенца, украшенные гербовой вышивкой красных пионов, подавать Учителю чашу охлажденного сливового вина со сладостями, сушить и расчесывать волосы, и прочее, и прочее.

И, хоть все это было очень важно, главная задача ученика при посещении Красного источника была другой: несмотря на охватившую его робость, Элиар не имел права ни на миг отвести глаз от теряющейся в полумраке фигуры Учителя. Если Красный Феникс вдруг потеряет концентрацию или, наоборот, уйдет в нее слишком глубоко и задержится в источнике надолго, нужно будет броситься в насыщенную духовным цветом воду и вытащить наставника прежде, чем тот пострадает от искажения. Элиар был тщательно проинструктирован Первым учеником и знал, что будет обязан сделать это немедленно — в тот же миг, как заметит, что что-то пошло не так.

То, что великий Красный Феникс доверил ему свою безопасность, волновало и будоражило кровь. Элиар чувствовал, какая ответственность лежит на нем, как он необходим Учителю, — и собственная необходимость вызывала острое чувство восторга и затаенной гордости. Он был нужен, впервые нужен! Наконец-то его не отвергали и принимали всерьез… и, возможно, даже принимали за своего.

Несмотря на то, что при контакте с алой водой источника сам он неминуемо получит пагубную степень духовного искажения, он без раздумий последует полученным от Яниэра указаниям. Один волос с головы Учителя был более ценен, чем его — или любая другая — жизнь.

В ужасном смущении Элиар неотрывно наблюдал за Учителем, медитирующим в этой необычной, пугающей воде, похожей одновременно на темное пламя и на кровь. Яркие закатные сумерки поблекли, а потом почернели, и вода стала казаться еще более густой, тягучей и вязкой. Элиар занервничал. Ему вдруг стало безотчетно страшно, что наставник не сможет выбраться из нее, застынет в ней навсегда… В груди тревожно заныло.

Солнце полностью скрылось за цепью горных хребтов, и апогей силы Учителя пошел на спад. Он находится в опасной воде уже слишком долго… почему он не выходит?

Красный Волк шевельнулся и нерешительно подошел к краю. Исходящий от воды духовный жар опалил горло на вдохе, и кочевник глухо закашлялся.

— Поди сюда, Элиар, — очнувшись, негромко позвал Учитель, собираясь наконец закончить омовение.

Знакомый певучий голос казался неземным: отрешенный от мирских забот прохладный голос небожителя. Но — удивительное дело! — Учитель обратился к нему по имени. Такое случалось крайне редко и означало знак благорасположения, которым, что и говорить, Второго ученика удостаивали нечасто. Встрепенувшись, сердце забилось быстрее.

— Ваш недостойный ученик рядом. — Обычно он не очень-то жаловал все эти притворно самоуничижительные формулы вежливости, принятые в храме и при дворе Ром-Белиата, но сейчас отчего-то хотелось произнести нечто подобное. От души хотелось порадовать наставника. Или, по крайней мере, не вызывать его раздражение, не портить мирное расположения духа.

Посещение Красного источника оказало на Учителя странно расслабляющее, почти опьяняющее воздействие. Очевидно, даже жрецу самого высокого уровня мастерства приходилось непросто удерживать концентрацию в настолько мощном природном источнике цвета.

Наблюдать Учителя в таком состоянии было непривычно: охваченный истомой Красный Феникс едва мог справиться с колоссальным притоком духовной силы. Пока она еще не усвоилась в лотосной крови, наставник был слаб. Элиару внезапно пришло на ум, что он мог бы воспользоваться этой временной уязвимостью. Вместо того чтобы помочь Учителю выбраться из источника, он мог бы резко толкнуть его обратно в горячую красную киноварь, вызвав тем самым необратимое искажение цвета.

Элиар спрятал недопустимую улыбку. Он мог сколь угодно долго смаковать заманчивую картину расправы в своем воображении, но наяву никогда не решился бы на такую подлость. Как возможно предать того, кто доверился тебе безоговорочно? Это означает лишиться чести.

Надо признать, после вышедшей из-под контроля шутки Яниэра, когда высокомерный Красный Феникс на глазах у всех спас Второго ученика из воды, и выдох священного фениксового пламени сделался живительным вдохом, отношение Элиара переменилось, и обида на наставника подспудно сошла на нет, превратившись скорее в застарелую привычку. А после прошедшей в прошлом году церемонии мистерии Элиар и вовсе почти не вспоминал о былых разногласиях и детской клятве однажды убить Учителя.

А потому он не столкнул наставника в бездну искажения, а почтительно помог выйти и облачиться в сухую и теплую одежду, после чего надел на ноги мягкие туфли. Яниэр с юных лет был обучен помогать Учителю во всем и хорошо знал, что и как следует делать, для Элиара же, несмотря на полученные подробнейшие инструкции, все было внове. Путаясь от неловкости, он кое-как высушил, расчесал черно-серебряные волосы и наполнил чашу Учителя вином.

Когда Красный Феникс перевел дух и утолил жажду, они пустились в обратный путь по дорожке, ведущей к павильону. Шли они молча и пару раз ненадолго останавливались, должно быть, чтобы Учитель мог передохнуть. Чем дальше отходили они от источника, тем явственнее ощущалось в воздухе дыхание близкой зимы.

сорвав с ветки чуть посеребренную инеем вызревшую хурму, на ходу задумчиво продекламировал Красный Феникс.

Элиар замер, вслушиваясь в мягкие переливы медоточивого голоса Совершенного. Очевидно, разомлевший наставник позабыл, что рядом с ним не искушенный в высоких искусствах утонченный и начитанный Яниэр, драгоценный любимец, а всего лишь Второй ученик, выходец из презираемого им южного племени дикарей. Обсуждать красоты поэзии с приземленным темным зверенышем всегда казалось Учителю чем-то нелепым, и он не снисходил до этого.

И действительно, Элиар понятия не имел, откуда взяты прозвучавшие строки, и не мог по памяти продолжить их, на что, очевидно, рассчитывал наставник. Выросший в суровых Великих степях кочевник был чужд поэзии и с трудом понимал ее сокровенные смыслы, но проникновенно произнесенные Учителем слова неожиданно пленили слух и запали глубоко в душу. Возможно, причиной этому внезапно вспыхнувшему интересу явилась атмосфера сегодняшнего чудного заката, удивительная красота здешних гор и непривычно расслабленный тон наставника, рождающий приятное ощущение доверия.

И вправду, есть ли на свете время прекраснее закатной зари, особенно осенью?

Вернувшись в Ром-Белиат, нужно будет обязательно выяснить, чем заканчивается это волнующее стихотворение. В конце концов, для чего-то же Учитель припомнил его именно сейчас.

Впрочем, Учитель всегда был для него слишком загадочен и непостижим. Он совершенно не походил на людей, которых Элиару доводилось знать в юности, на грубых и простых степняков. Не походил он и на утонченных Совершенных, избалованных своим положением титульной нации. О, как же отличался он от всех них! Красный Феникс и впрямь напоминал мифическую птицу, прилетевшую к ним из глубин прошедших столетий. Второй такой не было на белом свете: диковинной яркой птицы, божества, пришедшего из далеких, ныне не существующих земель.

Тем временем Учитель лениво разломил аппетитную на вид хурму и откусил крохотный кусочек, пытаясь распробовать вкус.

— Учителю нравятся эти осенние плоды? — невольно улыбнулся Элиар, глядя на диковинную дегустацию. Виданное ли дело: известный своей придирчивостью Красный Феникс по доброй воле вкушает какие-то дикие плоды, причем в натуральном виде, а не преобразованные до неузнаваемости в изысканном и сложном блюде.

— Да. Они очень сладкие. Попробуй сам, волчонок.

Красный Феникс обернулся: в ладонях его лежала разделенная спелая хурма, большая красно-золотая хурма, надкушенная его светлостью мессиром Элирием Лестером Ларом.

Элиар не нашелся что ответить и молча принял из рук Учителя ароматный плод. Памятуя об изощренном гастрономическом вкусе наставника, зачастую совершенно не близком ему, кочевник вознамерился в два счета расправиться со злосчастной хурмой, проглотить ее и забыть, но не тут-то было. Терпко-вяжущая, сочная мякоть наполнила рот такой нежной сладостью, такой восхитительной легкой сахарностью, что Элиар растаял и сдался. Вдыхая прохладный лесной воздух, он медленно шагал за Учителем и ел пригубленный им плод, ощущая себя одаренным самой дорогой драгоценностью, и от сладости кружилась голова.

Здешние места окончательно очаровали его. И все тут было так просто и по-домашнему, так естественно, что, когда наставник вдруг покачнулся, делая очередной шаг, Элиар не задумываясь поддержал его под руку, как близкого друга, про себя беззлобно посетовав: не стоило Учителю сразу после омовения пить молодого вина! И без того энергия цвета, переполнившая меридианы, вела себя нестабильно. Но кто он такой, чтобы давать советы наместнику небожителей? К такому, как Красный Феникс, ему никогда не приблизиться: он даже заговорить с ним не может без позволения.

Так под руку дошли они до беседки, где Учитель вновь пожелал остановиться. Он опустился на скамью, наслаждаясь свежестью ночного воздуха и протяжными голосами птиц. Элиар встал было рядом, но Красный Феникс жестом указал ему на место у своих ног, и тот повиновался, чувствуя, как в тот же миг ладонь наставника властно ложится ему на макушку, мерно поглаживая волосы.

Кругом было белым-бело: ветер стих, и все вокруг заволокло туманом. Осенние туманы густы. Дымилась холодная белесая марь, плавно наползала из леса, бесшумно поглощая окружающие пейзажи — дерево за деревом, куст за кустом. Она поглотила даже саму ночь, сделав ее непохожей на себя: призрачная серебристая мгла смутно просвечивала тьмою. Последней растворилась затянутая туманом дорожка, ведущая от беседки к павильону, и мир наконец исчез: уже в двух шагах было ничего не различить. Это ощущение нереальности очень понравилось Элиару. Казалось, что там, за белой дымной пеленой, нет больше ничего, и они с Учителем парят где-то вне времени и пространства, плывут в невесомом светящемся облаке, только вдвоем. С наслаждением Элиар вдохнул влажный туманный воздух и, замечтавшись, безмятежно прикрыл глаза: сквозь растекающееся вокруг густое молоко все равно невозможно было разглядеть хоть что-либо.

Еще долго наставник гладил его по голове, возможно, уже неосознанно, позабыв о присутствии ученика. Не желая прерывать блаженный сон наяву, Элиар притих у ног Учителя. Про себя он отнес эту странную доброту на счет опьяняющего воздействия Красного источника. Потрясенный, околдованный ею, Элиар не смел пошевелиться, не смел даже дышать, чтобы случайно не разрушить волшебство момента. Хоть Второй ученик никогда и не выказывал своего чувства прямо, не давал понять этого, но ласка Учителя была для него желанна.

Холодность этого надменного человека поражала, а потому каждое проявление его милости ценилось на вес золота. Элиар всегда плохо переносил тишину, и пытка молчанием от Учителя, которую тот иногда устраивал, была для него невыносима: в такие дни наставник становился еще более холодным, отчужденным и непонятным.

И все же его светлость мессир Элирий Лестер Лар обращался с ним не так плохо, как мог бы. Даже в молчании его крылось определенное благо: в первый год пребывания в храме Учитель говорил со Вторым учеником так мало, что приучил понимать себя без всяких слов. Это стало своеобразной игрой, единственным развлечением в гробовой тишине, которая каждый раз обрушивалась на Элиара при появлении в обществе: пока длилось установленное Учителем время, никто в храме Закатного Солнца не имел права заговаривать с ним. Таково было наказание: все вокруг делали вид, что он не существует.

По статусу своему Учитель и сам редко с кем общался за пределами необходимости. По характеру это был сложный и замкнутый человек: почти никогда он не выражал свои мысли прямо и не любил, когда ему противоречат. Откровенность и прямота не были свойственны Красному Фениксу: непритворная глубина его души завораживала, а в скупых словах был заложен далеко не единственный смысл. Увы, зачастую Элиар не мог раскусить и одного, однако, будучи внимателен, по малейшим изменениям бесстрастного лика Совершенного научился определять расположение его духа и мог предсказывать опасные вспышки раздражения, что было очень полезным навыком. Бросив украдкой единственный краткий взгляд, Элиар точно угадывал переменчивое настроение наставника. Угадывал по одному только выражению глаз, движению бровей, взмаху длинных ресниц.

Так мало-помалу возникла чудовищной силы привязанность, а вместе с нею и ревность к любимому Учителем Первому ученику, выворачивающая душу наизнанку.

Иногда казалось, как раз эта самая холодность, отстраненность и резкие язвительные слова, которые порой позволял себе Красный Феникс, когда выходил из себя, привязывали к нему еще сильнее. Значимость этого непостижимого человека сложно было переоценить.

Единственный совместный визит в павильон Красных Кленов — удивительный жест доверия — не мог не повлиять на Элиара. И сегодняшняя тягучая, горько-сладкая осенняя ночь, и священная красная вода с кленовыми листьями, и дышащий туманом лес, и разделенная с Учителем дикая хурма, опушенная первым инеем, — все это удивительным образом соединилось, сплавилось в его сердце и отложилось в памяти навсегда.