За что наказывают учеников

Глава 13 День будет судным

Эпоха Черного Солнца. Год 359. Сезон ясного света

Цветет красный шиповник. День двадцать пятый от пробуждения Ром-Белиат. Красная цитадель

*киноварью*

Однако, вступая в прямое противоречие с самолично отданным верховным жрецом приказом, в зале для аудиенций кто-то остался.

В раздражении Элирий поднял взгляд на посмевшего ослушаться и замер, не веря собственным глазам. Увиденное не укладывалось в голове, было невероятным, невозможным, но все же — в храм Закатного Солнца прямиком из надзвездных высей снизошел небожитель.

И не какой-нибудь рядовой небожитель вроде Алейрэ, которого ему, Красному Фениксу Лианора, позволительно было поприветствовать простым кивком. Пред ним был тот, при виде которого благоговейно падали ниц даже обитатели Надмирья — сам Илиирэ, небожитель высшего ранга, управитель богов, хозяин вечерней зари и брат-близнец падшего бога Инайрэ. Красота его была словно зимнее солнце: строгий лик по выразительности не отличался от лика ледяной статуи.

В храм Закатного Солнца явился вечный и пресветлый владыка миров, которому, собственно, и был посвящен этот храм.

На несколько мгновений Элирий перестал дышать. А потом, едва придя в себя от потрясения, сошел с пьедестала и распростерся перед высоким гостем, в знак глубочайшего почтения коснувшись лбом холодных каменных плит. Длинные узкие ленты и полы верхней мантии с вязью пылающих красных солнц расстелились далеко позади него.

— Поднимись, Красный Феникс Лианора, трижды рожденный, вернувшийся из великого запределья, хранитель истинного цвета. — Напевный голос Илиирэ звучал как несколько голосов, слитых в божественный унисон: звуки священной речи ли-ан затекали прямиком в сердце, не встречая преград, точно прохладная ртуть, которая везде находит дорогу. От ртутных слов сердце отяжелело и, кажется, почти перестало биться. — Отрадно вновь видеть тебя среди живущих.

Элирий молча повиновался, не ожидая ничего хорошего от внезапного визита божества, которому долгие годы возносил он свои смиренные молитвы. Поднимаясь на ноги, Красный Феникс вдруг подумал, как, должно быть, дурно почувствовал себя Яниэр от того унижения, которому они с Игнацием демонстративно подвергли Первого ученика.

— Помнишь ли ты наш с тобою нерушимый завет? — Серебряные глаза Илиирэ полыхали бледным пламенем, серебряные волосы слегка развевались от исходящей от верховного божества лучистой энергии, напоминая крылья зимних птиц. Долго смотреть на него было невозможно, ровно так же, как и смотреть на первоогонь, по природе своей испепеляющий все живое.

— Конечно, пресветлый владыка миров, — предупредительно отвечая на этот почти риторический вопрос, Элирий склонился в сообразном случаю поклоне, а именно самом низком, самом почтительном поклоне из тех, что мог выполнить, оставаясь на ногах.

В прежние времена небожители нередко показывались людям, а некоторые даже проживали на Лианоре постоянно, обзаведясь дорогими их сердцу возлюбленными. Но то были дела давно минувших дней. С тех пор все на свете изменилось, и обитатели Надмирья стали так же недосягаемы, как звезды в ночном небе. После явления карающих божеств и гибели Лианора небожители и вовсе прекратили вмешиваться в земные дела.

По правде говоря, это было скорее благом. Времена Лианора прошли, кровь Первородных выродилась, и отнюдь не каждый смертный смог бы выжить при прямом контакте с небожителем высокого ранга.

Исключение было сделано только для его светлости мессира Элирия Лестера Лара, когда в построенный им храм Закатного Солнца в один прекрасный день, ставший началом новой эпохи, на глазах всего Ром-Белиата снизошел благодатный огонь, зримый символ благословения небожителей. Тогда же Илиирэ лично предстал пред ним и объявил священную волю: своею властью владыка миров даровал Совершенным помилование и новую надежду, а также назначал верховного жреца храма Закатного Солнца своим наместником на земле. Из ныне живущих один только Красный Феникс удостаивался чести воочию лицезреть лик верховного божества и внимать высочайшим повелениям.

Так закончились Сумерки и началась благостная и спокойная эпоха Красного Солнца, эпоха Второго Рассвета.

Прежнее тело его светлости мессира Элирия Лестера Лара мало чем уступало телу небожителя, и, когда Илиирэ явился ему в первый раз, он не испытал затруднений. Но сейчас, в гораздо более слабом воплощении Красному Фениксу пришлось несладко. Выносить такое близкое присутствие, выдерживать неизмеримое могущество демиурга было подобно тому, как сгорать заживо в чистейшем солнечном огне. Захлестываемое этим предвечным огнем, словно сосуд — горячим пряным вином, сердце томилось, мучительно истекало им, не в силах его вместить.

Оставалось только одно: призвать все вернувшиеся на данный момент способности и войти в самую глубокую из доступных концентраций. Нужно опустошить себя, наполнить себя пустотой. Нужно стать абсолютно пустым, бездонным, чтобы сила верховного божества не затопила сердце до краев и не разрушила его.

— Не утруждай себя избыточным поклонением, которое пристало простым смертным, — без всякого выражения произнес Илиирэ, посмотрев на него долгим взглядом. Небожитель нанизывал слова так, как нанизывают полновесные бусины на нить священных четок. — Мы разрешаем тебе стоять в нашем присутствии, а значит, в наших глазах ты по-прежнему верховный жрец и наш наместник на этих землях. Твоими устами боги произносят свою волю, а значит, твое место высоко. Мы ведь не похожи на нашего необузданного брата, одержимого властолюбием, жаждавшего лишь одного — утвердить в земном мире свое единоличное господство. Он обращался со всеми вами, как с рабами. Но мы проявляем великодушие, не так ли, Красный Феникс Лианора?

Сейчас, как и в тот приснопамятный день, когда на храм Закатного Солнца снизошел благодатный огонь, пресветлый владыка Надмирья Илиирэ возвышался над ним в поистине беспредельном великолепии. Серебряные одеяния, расшитые сложными витыми узорами, слегка покачивались: верховный бог величаво парил в воздухе, совсем немного приподнимаясь над полом. Элирий припомнил, что его Второй ученик от рождения также обладал этой божественной способностью, однако редко пользовался ею, предпочитая крепко стоять на ногах.

Повинуясь желанию верховного божества, Элирий обратился мыслями к образу Денницы, падшего темного бога. По натуре они с братом и вправду значительно отличались друг от друга…

Каждое слово Инайрэ было тяжеловесно, каждое слово острием клинка метило точно в сердце, заставляя трепетать от ужаса и подобострастия, а если нужно, то и от боли.

Голос Илиирэ же просто тек, широко и вольготно, заполняя собою все, и в нем так легко, так сладостно было захлебнуться и утонуть, отдав владыке свое сердце добровольно.

Или почти добровольно.

— Все именно так, как говорит пресветлый владыка миров, — с чувством подтвердил Элирий, на сей раз предусмотрительно воздержавшись от поклона — тот не был угоден божеству. — Милосердие, великодушие и доброта управителя богов переполняют мое сердце благодарностью и любовью.

Пригвожденный к месту серебряной стрелою взгляда, Элирий стоял, не в силах пошевелиться. Изнемогая от столь близкого присутствия демиурга, он замер на самой границе экстаза, готовый провалиться в него в любое мгновение, и только крепость собственной воли и снисходительность благоволящего ему пресветлого владыки миров удерживали его в рамках достоинства. Малейшее движение мысли Илиирэ — и он потеряет себя, обратится в ничто… будет биться у ног верховного божества, дрожать в конвульсиях и заходиться в мучительно-сладком религиозном исступлении, пока от личности его совсем ничего не останется… Как сильный менталист, Элирий и сам умел проделывать подобное. Но оглушающая сила Илиирэ превосходила все мыслимые пределы… это была сила, которой невозможно противостоять. Сопротивление — глупая попытка уцепиться за воздух, падая в бездонную пропасть. Нет, нет, никакого сопротивления. Даже великий темный бог Инайрэ проиграл в противостоянии с извечным властителем Надмирья.

Правда, Илиирэ тогда поддерживали сотни могущественных карающих божеств, а Инайрэ — только смертные чародеи Лианора. Говорят, души самых верных из них также были запечатаны в камне вместе с душою своего хозяина.

Сейчас, как и в те далекие времена, у Красного Феникса имелись обязательства по отношению к высшим небожителям, под покровительством которых он находится. Из таких, как он, боги всегда ковали оружие. Такова была его роль и предназначение в мире. Такова была его судьба — вспыхнуть и, если потребуется, сгореть в пламени божественной воли, исполняя свой долг.

Да, в смертных землях жрецы обладают великой властью, но взамен лишены воли. Верховные жрецы храмов распоряжаются всеми жизнями — за исключением собственных. Они лишь вместилище воли вечных, глашатаи их приказов, клинки в их руках.

— После неудачи с Лианором небожители приняли решение не вмешиваться прямо в дела проявленного земного мира и не являться смертным в зримых ипостасях, — безупречно ровным голосом продолжил Илиирэ. — Однако скверна, пустившая корни на острове блаженства, оказалась живуча и распространилась на весь Материк. Искоренить ее полностью не удалось, и это огорчает нас. Я даровал тебе свое благословение, дабы ты вернул Материку благоденствие прежних дней и восстановил почитание богов Надмирья в том виде, в каком мне угодно.

Красный Феникс вздрогнул. Илиирэ имел обыкновение говорить о себе во множественном числе, и внезапный переход на единственное ошарашивал, рождая в душе тревогу. Должно быть, это маленькое отступление от привычного слога было призвано заострить внимание и особо выделить нужную мысль, чтобы ее точно заметили и уяснили.

— Что же мы видим в итоге? Смертные вновь отреклись от достойного служения и возобновили на Материке пагубные традиции Черного Лианора. Мы начинаем думать, что человеческий род безнадежен и не заслуживает искупления. Возможно, твое пришествие в мир сможет покачнуть чаши весов и восстановить баланс. Мы помним тебя как нашего преданного слугу, ни разу не запятнавшего себя запрещенными темными практиками.

Илиирэ говорил негромко и мягко, но от сказанного Элирий невольно похолодел. И причина не только в том, что по сердцу резануло скупое «неудача» в отношении главной трагедии всей его долгой жизни. Слова верховного божества прозвучали как неизбежность. По сути, только что ему был зачитан суровый обвинительный приговор вкупе с упреком в том, что он не оправдал надежд, оказался недостоин благословения небожителей. И это еще пресветлый владыка миров соблаговолил не заострять внимание, что как раз из-за оплошности его избранного жреца Триумфатором в Ром-Белиате стала Ишерхэ, безумная дочь падшего бога.

Внешне все они были очень схожи, и просветленный лик Илиирэ напоминал Красному Фениксу черты не только Инайрэ, но и владычицы Ишерхэ.

Инайрэ как две капли воды походил на брата-близнеца, только волосы его были не серебряными, а аспидно-черными, чернее воронова крыла. По легенде они почернели в тот миг, когда сердце властителя утренней зари обратилось к темному пути: так на материальном плане проявилась энергия черного солнца. По характеру Инайрэ был властным, порывистым и жестоким. Казалось, самые пагубные человеческие страсти близки и понятны ему. В эпоху Последних Дней юному Элирию посчастливилось не служить темному богу лично, иначе он, как и все прочие приспешники Денницы, уже давно был бы мертв. Долгое время на Лианоре Элирию приходилось подавлять свои способности и особенно не высовываться: из страха, что в непрекращающейся борьбе за влияние его уничтожат, он тщательно скрывал редкий дар феникса. И только оказавшись на Материке, вдали от интриг храма Тысячи Солнц и в относительной безопасности, Элирий позволил себе раскрыться во всем блеске и приобрел легендарное прозвание Красного Феникса Лианора.

В отличие от Инайрэ, Илиирэ считался чуждым всякой жестокости. Тем не менее представления о справедливости пресветлого владыки миров порой казались самому Элирию очень уж близкими к этой самой жестокости. К примеру, наказание, которое он избрал для Лианора… или для собственного оступившегося брата. Беспощадное наказание, которое собираются применить и к Элиару и всеми способами пытаются склонить Красного Феникса участвовать в расправе над учеником.

— Пресветлый владыка миров слишком добр к своему жрецу, тогда как в случившемся на Материке только моя вина. — Элирий покаянно опустил голову, мысленно расценивая возможные варианты действий. — Управитель богов всегда был известен безграничным милосердием и состраданием. Прошу проявить их и теперь и дать последний шанс недостойным народам Материка, изнемогающим от тяжести праведного гнева небожителей.

Илиирэ резко свел брови и бросил на него пристальный взгляд. От этого взгляда, вошедшего ему в грудь так легко и точно, так неотразимо, как обоюдоострый жертвенный нож, Красный Феникс задохнулся. Он мог только молчать и смотреть в ответ, не в силах отвести взор, не в силах вдохнуть. Владыка Надмирья был прекрасен, подобен совершенному серебряному изваянию, вдруг ожившему по воле творца. Тело божества двигалось плавно и текуче, источая сияние, словно далекая холодная звезда, а в глазах, несмотря на строгое выражение лица, отражалось безупречное, ничем не замутненное спокойствие небес.

— Твой Второй ученик долго и упорно пытался забрать у нас предложенную им же жертву, приняв которую мы временно остановили черный мор, — с легкой ноткой недовольства изрек наконец Илиирэ после выразительной паузы. — Но мы дозволили тебе вернуться только сейчас, когда ситуация стала критической.

— Так, значит, мое возвращение — воля пресветлого владыки миров? — неизвестно зачем уточнил Элирий, разумеется, не рассчитывая на ответ.

— Нет, — к его удивлению, Илиирэ ответил, как ему показалось, с некоторым разочарованием. — По праву рождения душа Первородного имеет свободу воли и в посмертии. Мы не можем принудить душу Первородного воплотиться снова без его желания. Ты вернулся сам. Потому что захотел сам. Мы лишь позволили тебе вернуться.

Элирий промолчал, не зная, что следует сказать. Как загадочно и двусмысленно прозвучали слова управителя богов. Возможно ли предположить, что его собственная душа все это время была запечатана где-то, как душа Инайрэ — в ушедших на дно сияющих руинах Лианора, чтобы жертва не могла вернуться к своему дарителю? Или он и вправду по своей воле не хотел откликаться на зов, а потом… что-то изменилось? Ответить на эти вопросы было невозможно, так что не стоило и гадать.

— После великого искупительного жертвоприношения твоего Второго ученика более поздний и сильный ритуал на крови отменил действие более раннего и слабого. Теперь твоя душа не связана с лотосной кровью и не обязана откликаться на призыв. Принесенная нам в жертву, теперь твоя душа принадлежит нам безраздельно.

В одно мгновение Элирию все сделалось ясно. Ученик мог призывать его душу хоть сотню, хоть тысячу лет кряду, но без позволения Илиирэ она бы никогда не вернулась в мир. А владыка миров дал это позволение только лишь потому, что ситуация достигла критической отметки, и вмешательство Красного Феникса стало жизненно необходимым.

Своими руками Элиар отдал его другому, сам не сознавая того, вручил призванную из небытия душу наставника верховному божеству, который стал его хозяином взамен Ишерхэ. Теперь многострадальная душа Красного Феникса всецело принадлежит новому владельцу!

Мотивы Илиирэ были более чем понятны, но сам-то он почему пожелал вернуться в кромешный ад черного солнца? Почему пожелал увидеть падение мира? И действительно ли он пожелал — или смиренно принял в качестве наказания?

— Не тревожься о прошлом, — снисходительно заметил Илиирэ, будто прочитав его полные опасений мысли. — Душа твоя омыта и отмолена священным пением младших небожителей. Все прежние грехи мы отпускаем тебе.

— Благодарю пресветлого владыку миров, — немедленно отозвался Элирий. — Но что же будет с грехами народов Материка, обессилевших под властью черного солнца? Будут ли они отпущены?

— Народы Материка сами определили свою судьбу, позабыв поклонение милосердным богам Надмирья, — непререкаемым тоном холодно сообщил Илиирэ. — В своих бедах они могут винить лишь себя.

Его светлость мессир Элирий Лестер Лар прекрасно понимал, что в этом мире дозволено, а что нет. Даже для него, почитаемого за наместника небожителей на земле, существовала четкая грань, которую ни в коем случае нельзя преступать. Но все же — он всегда был искусен в хождении по этой грани, тонкой и острой, словно лезвие клинка.

— Народы как овцы, оставшиеся без пастыря, — очень осторожно начал Красный Феникс. — Можно ли винить овец в том, что они не имеют разума? Всем известно, что люди нуждаются в руководстве Совершенных. Без наставничества потомков небожителей они не способны к духовному развитию. Но, увы, почти четыреста лет на Материке не было жреца, знающего и чтущего старые традиции. Теперь все станет иначе: если служба моя угодна пресветлому владыке миров, я лично возобновлю ежедневные богослужения и подношения. Приняв новых послушников, я возобновлю также практики прославления, ликования и распевов: и днем и ночью в храме будет проходить непрерывное пение хвалы верховному богу, как было в золотые времена эпохи Красного Солнца. Я верю: приняв во внимание все обстоятельства, пресветлый владыка миров не проявит к своим заблудшим овцам суровость большую, чем необходимо.

Илиирэ удовлетворенно кивнул, строгий серебряный лик его немного смягчился. Действительно, разве кто-то из служителей солнца возносил обитателям Надмирья славословия более усердные и ревностные, чем Красный Феникс? Небожители нуждаются в поклонении не меньше, чем смертные нуждаются в покровительстве. Небожители вкушают песнопения и вдыхают молитвы, как вдыхают жрецы курящиеся священные благовония, и преисполняются их сладостью.

— Делай, что должно, Красный Феникс Лианора, и будешь вечно стоять на краю зари в сиянии моего благословения, — торжественно провозгласил Илиирэ, взирая на него сверху вниз. — Мое благословение пребудет с тобою, ибо я всегда держу слово. Но, как ты верно заметил, на тебе лежит ответственность за случившееся, а значит, ты должен все исправить.

Элирий хотел бы поинтересоваться, каким именно образом может он совершить подобное чудо, но знал, что беспокоить владыку миров вопросами не следует. Это уже означало бы перейти незримую черту. Илиирэ сам скажет все, что сочтет нужным, — ни слова больше, но и ни слова меньше. К тому же Элирий и сам догадывался, почему пресветлый владыка миров явился именно на разговор с Игнацием и Яниэром, на котором решалась судьба непутевого Второго ученика.

— Ты знаешь, что должно сделать, — словно в подтверждение этих мыслей раздельно произнес Илиирэ, повторяя уже прозвучавшую мысль. Бесчувственный чеканный голос резал, как нож. — Подумай дважды. Цена твоей ошибки будет высока. Если совершишь ее, тебя и весь Материк ждет поистине ужасная судьба. В муках пройдут ваши последние дни, и даже если раскаетесь и будете взывать к нам в безутешных слезах и мольбах, будет слишком поздно — мы не услышим.

Элирий содрогнулся, немедленно вспомнив гибель Священного острова и отчаянный плач погибающих в морских волнах, плач, переполнивший землю и поднявшийся к небесам, но так и не достигший слуха богов… плач, оставшийся без ответа.

Тоска по Лианору пронзила грудь: прежние воспоминания ярко восставали в памяти, и в них таились острые темы, которых ныне нельзя касаться. Нельзя было говорить и вспоминать о многом.

Идея наказания без надежды на помилование терзала сердце Элирия. Это касалось и поверженного навек Лианора, и до конца времен запертого в ловушке Инайрэ, брата Илиирэ. Разве должно наказание потрясать и ужасать сильнее преступления? Разве такие победы, победы путем великой силы, которой нельзя возразить, — не есть зерно будущего зла? Разве не проросло оно после поражения Инайрэ и лучших чародеев Лианора?

Разве не черное солнце сияет сейчас над Материком — результатом всех этих ужасных побед?

Невозможно просто вымарать все случившееся из мира и забыть, сделать вид, что ничего не было. Да, именно это сам Элирий и попытался когда-то сделать с историей Черного Лианора, но он ошибался. Главное, чтобы теперь в его силах оказалось исправить совершенные ошибки.

Из всех добродетелей сложнее всего постичь сострадание. Говорят, далеко не всем богам доступна эта добродетель, ибо сильному неимоверно тяжело понять горести слабого. И чем больше сила, которой ты обладаешь, тем дальше от тебя сострадание к простым смертным. Такова природа силы: милосердие становится невыносимым.

Так где же проходит граница между рациональностью и жестокостью? Между милосердием и жестокостью? В какой момент одно превращается в другое? Милосердие обладающего силой часто бывает холоднее льда.

И в этот раз пощады также не будет, а бежать, в отличие от Лианора, больше некуда. Корабли, чьи паруса целовали закаты Полуденного моря, чьи крутые бока купались в ослепительно-синих водах, — эти корабли больше не спасут их, не увезут в безопасные земли. Безопасных земель не осталось.

Бежать некуда, и выбора нет.

— Нет ничего, что я не сделал бы для пресветлого владыки миров, — вслух только и сказал Красный Феникс, в молитвенном жесте сложив руки перед грудью. — Я лишь оружие в его руках.

Илиирэ удовлетворенно улыбнулся, и на мгновение Элирия словно бы осенило неземной благодатью, которая царила когда-то на Утонувшем острове.

— Воля бога — единственный закон для его жреца, — негромко добавил он, но Илиирэ уже не было здесь, чтобы услышать этот безукоризненно верный ответ.

Оставшись в одиночестве, Элирий перевел дух и глубоко погрузился в размышления. Удивительно, что владыка Надмирья соблаговолил явиться лично, а не использовал для связи традиционные божественные знаки, видения или сны. В прошлый раз для того, чтобы Илиирэ пожаловал в храм Закатного Солнца, потребовалось сорок семь лет беспрерывных молитв и подношений. В этот раз не потребовалось ничего. Для этого поистине выдающегося события должна была быть причина, и причина крайне веская.

Вернувшись на престол Великого Иерофанта, Элирий задумчиво переплел длинные холеные пальцы. Вознося жертвы во славу Черного Солнца, вот уже много десятилетий подряд Элиар питает не только себя и своих преданных соратников, но и заключенного в морской бездне падшего бога Инайрэ и его черных чародеев-приспешников. А что, если силы их однажды наберется достаточно для снятия печатей? Что, если Денница сумеет освободиться от оков и вернуться? Что тогда? Грянет новая война богов? Обещанный пророчеством конец мира? Элирий вздохнул и с усилием потер виски, пытаясь сосредоточиться и понять, чего от него ожидает пресветлый Илиирэ.

Увы, больше ни один корабль не заберет его домой, в золотой и серебряный Лианор, священную землю предков. Он не может потерять еще и Ром-Белиат. Он не имеет права рисковать всем Материком, всеми людьми. Мир должен находиться под покровительством небожителей, таков закон. Иначе никому из них не выжить.

Если присмотреться, на поверку черное могло оказаться не таким уж и черным. Но вовсе не каждому позволительно самому решать, какой цвет видит он перед глазами.