Время драконов

II. Глава 5. Пустое поветрие

Низкие, тяжелые тучи нависли над маленькой долиной. С самого утра склоны гор поливал холодный дождь. Порой он стихал, но облегчения это не приносило, вместо потоков стылой воды на землю начинали сыпаться мокрые белые хлопья. Идти становилось всё труднее: ноги скользили по снежной жиже и раскисшей земле.

Где-то впереди, за завесами дождя, пряталось село Большие Березняки, в котором путники надеялись найти приют. Между тем погода становилась всё хуже, Утарион всё заметнее сдерживал шаг и всё чаще кидал осторожные взгляды в сторону Тис с Яси.

Дроу шла, всем видом показывая: любой, кто посмеет заподозрить её в слабости, пожалеет об этом. Однако Утарион был опытным ходоком и потому чувствовал, что держится она из последних сил. А Яси уже и не скрывала усталости: еле брела, поскальзывалась, спотыкалась, и только вовремя протянутая Кайрином рука всякий раз спасала её от падения.

«Вот так самое красивое время года, — размышлял на ходу Кайрин, зябко кутаясь в плащ. — Вроде, с утра было тепло и солнечно, а теперь небо словно прохудилось. И конца-края этому безобразию не предвидится. Не пора ли искать место для стоянки?»

Тут Яси, очередной раз поскользнувшись, с размаху села в грязную лужу посреди тропы. Утарион вздохнул, осмотрелся по сторонам и устало промолвил:

— Всё, хватит. Пришли. Встаём на ночлег.

Оказавшись вдали от жилья в такое ненастье, люди принялись бы рубить колья и лапник. Эльфы же умели устроиться, причиняя лесу гораздо меньше вреда. Выбрав клён, окружённый подростом, Утарион прочной верёвкой связал макушки тонких молодых деревьев и стянул их к толстому стволу: получился не слишком просторный, но вполне уютный шалаш. Так как осенние листья держались уже не слишком крепко и не могли служить надёжной защитой от дождя, сверху на ветки склонённых деревьев накидали толстым слоем опавшую листву, крепя её подобранным на земле лапником. Листовым опадом щедро засыпали и пол будущего укрытия.

Пока Яси раздумывала над тем, как эльфы намерены спать на мокрой подстилке, без огня и горячей еды, Кайрин прикатил кусок ствола давно упавшего дерева и положил его перед входом в шалаш, а Утарион снял плащ, зацепил за ветви кустов и растянул его над будущим костром, словно маленький шатёр.

— Давай трут, Яси, — сказал Кайрин бодро.

Девочка пошарила в котелке, вытащила кошель с огнивом и жалобно проговорила:

— Отсырелый.

— Ничего, всё равно давай. Утарион, немного растопки?

Мокрые насквозь ветки и пучок льна легли на такое же мокрое бревно. Кайрин потёр друг о дружку ладони, сложил их лодочкой, легко дунул, и от его дыхания ветки занялись живым огнём.

Вскоре пламя разгорелось, и в шалаше стало чуть теплее. Вопрос о том, как спать на мокрых листьях, тоже решился легко: внутренность шалаша застелили плащом Кайрина. Оставалось только развесить мокрые вещи над костерком да улечься поближе друг к другу, укрывшись вместо одеял плащами Тис и Яси.

Дождавшись, чтобы все затихли, Яси прижалась к дроу и зашептала ей на ухо:

— Тис! Тис, ты спишь?

— Уже нет.

— Скажи, Тис, а как понять, сколько лет эльфу? Ну, например, с мастером Элеримом всё ясно: он хоть с виду молодец, зато рассеянный — жуть, и вечно вспоминает, как хорошо было раньше, в стародавние времена. Мне казалось, что все маги такие же старенькие. Но мастер Кай… Он то серьёзный такой, а то наоборот, как дитя малое. Или вот лорд Туилэнаро. Я думала, он из старых эльфов, но ведь леди Сиана — совсем юная, мне мастер Элерим говорил. Как же так?

Тис задумалась, а потом ответила тоже шёпотом:

— Знаешь, Яси, это сложно. Люди, насколько я знаю, меняются всю жизнь, а эльфы — только в детстве, пока растут. Поэтому по внешности многого не узнаешь, да и поведение мало о чём говорит. Встречаются и юные мудрецы, и престарелые дураки… Но думаю, что жизненный опыт оставляет свои следы.

— То есть ты тоже не знаешь, сколько лет нашему мастеру Каю? Тис, а он на твой взгляд красивый?

— Все эльфы красивы, — слегка помедлив, ответила дроу. — Даже Утарион. Что касается Кайрина, наверняка не скажу, но чувствую, что он старше меня. И Утарион тоже.

— А вот мне кажется, что Ути, конечно, постарше бедняги Райлина, но не такой уж и старый. И он очень симпатичный. Вот только глаза бы ему поменьше и поуже. Зато косички какие… Я тоже хочу научиться так заплетать, над ушами. Или это можно только воинам? Мастер Кай так никогда не делает.

Тис понимающе улыбнулась.

— Воинам важно, чтобы волосы не помешали в бою, а магам — чтобы потоки силы не перекручивались, поэтому Кайрин носит волосы распущенными. У дроу тоже так принято, чтобы не терять связь со своими животными.

— А ты если будешь сражаться, волосы не помешают?

Но тут Утарион сказал вслух:

— Милые девы. Очень трудно заснуть, когда рядом столь оживлённо беседуют.

— Всё-всё, уже молчим, — заверила его Яси. А потом шепнула Тис: — Некоторым бы ещё и уши покороче…

Настало утро, такое же серое и ненастное, каким был вечер накануне. Ёжась от холода, Яси выглянула из-под плаща. Утарион в подаренной ею рубахе помешивал что-то в котелке и напевал себе под нос. Кайрин развлекался, управляя огнём их самодельного очага, а Тис неторопливо расчёсывала свои белоснежные волосы. Все выглядели такими расслабленными и умиротворёнными, будто собрались провести остаток жизни в этом лесу, в хлипком шалашике из ветвей.

— Доброго утречка, — сказала Яси. — А мы что, никуда не идём?

— Погода не располагает, — спокойно ответил ей Кайрин. — К тому же нет никакого смысла снова мокнуть до нитки. Судя по приметам, к полудню дождь закончится, и тогда мы сможем добраться до Больших Березняков без неудобств. А там, возможно, удастся нанять повозку или купить лошадей. Пешие переходы начинают казаться мне чересчур утомительными.

— А далеко они, эти Березняки? Сколько до них идти?

— Ровно столько, сколько надо, чтобы одна аданэт три раза упала в лужу, — ответил Утарион.

Нынче у Яси не было настроения выслушивать насмешки, да и обидно показалось, что эльфы считают её столь неловкой. Она молча сунула ноги в мокрые сапоги.

— Ты куда? — сразу насторожился Утарион.

— До ветру, — ответила девочка сердито.

— Далеко не ходи.

— Какая разница, далеко или близко, — проворчала Яси едва слышно, выбираясь из шалаша. — Всё равно ведь в лужу упаду.

Раздвигая руками мокрые ветки, она вернулась к тропе, на которой вчера так бесславно закончила переход. Постояла, прислушиваясь. В лесу было тихо, казалось, будто вокруг на много эльфийских миль нет ни одного живого существа…

Вдруг сквозь шелест дождя прорвался едва различимый петушиный крик. Сперва Яси вздрогнула от неожиданности. А потом ей в голову пришла озорная мысль: «Не так уж и далеко, раз петуха слышно. Посмотрю-ка, что там». И, не медля больше ни мгновения, она двинулась вперёд.

Бежать вниз по склону было легко. Яси согрелась, развеяла дурное настроение. Внезапно улучшилась и погода: налетел ветерок, туча истаяла, над головой раскинулось чистое небо. К тому же лес вскоре заметно поредел.

Вывернув на простор, тропа попетляла между куп ивняка и берёзовых рощиц, а затем по широкой луговине вывела Яси к реке. На другом берегу за хлипким мосточком поднимался новый склон. На нём темнели пятна огородов, желтели пажити, зеленели отавой покосы, роняли последнюю листву яблоневые сады. Выше вдоль дороги стояло с десяток дворов, каждый из которых был похож на отдельную маленькую крепостицу. Находясь снаружи, Яси могла видеть лишь скаты крыш под светлой дранкой, да тёмные бревенчатые стены. Но из труб над избами поднимались дымки, а из внутренних двориков ветер приносил запах навоза. Значит, в деревне жили.

Яси подошла к ближайшим воротам, постучала в них и крикнула:

— Люди добрые!

Никто не ответил. Девочка чуть толкнула калитку — та неожиданно поддалась.

— Эй! — на всякий случай ещё раз позвала Яси. — Есть кто?

Не дождавшись отклика, она решилась шагнуть во двор.

Прежде здесь было богатое хозяйство: куры, овцы в закуте, рыжий сторожевой пёс… Теперь все животные неподвижно лежали на залитой кровью земле. «Волк, что ли, сюда ворвался? — подумала Яси, испуганно озираясь по сторонам. — Но где же люди?»

Дверь в жилую избу оказалась чуть приоткрытой. Заметив это, Яси подумала: «Странно. Зачем топить и тут же выпускать из дома тепло?» Потом приблизилась, осторожно заглянула в сенцы… Заходить внутрь Яси не захотелось. Запах крови животных, пролитой на дворе, неприятно щекотал ей ноздри, но даже сквозь эту вонь она чувствовала, что из горницы пахнет куда большим неведомым злом.

Выскочив на улицу, Яси поспешила к другим домам, от которых слышался обыденный шум. Не долго думая, она постучала в первые же ворота. Ей ответил звонкий, заливистый собачий лай. И только тогда Яси удивилась: почему собак держат запертыми по дворам, а не пускают наружу? Если б на голос рыжего пса сбежались хвостатые сторожа со всех дворов, возможно, в первом доме не случилось бы беды.

Между тем гостью заметили.

— Кто здесь? — раздался из-за ворот неприветливый человеческий голос, с трудом перекрывающий собачий лай. Яси пискнула как можно жалобнее:

— Люди добрые, пустите сироту обогреться!

Калитка чуть приоткрылась, в щёлочку выглянул дядька весьма угрюмого вида. Даже убедившись, что за порогом всего лишь стучащий зубами от холода подросток, он не распахнул дверь, а сказал строго:

— Выдь на свет, чтоб я тебя видел!

Яси попятилась. Во дворе вздохнули с облегчением.

— Да нормальная она, не пустая, — сказал бабий голос. — Отворяй, не доводи до греха.

Яси шагнула в открывшуюся калитку и оказалась среди людей, в ухоженном, чистом дворе. Хозяйкой здесь была тщедушная, сгорбленная тяжелой работой тётка, а кроме неё и хозяина, что впустил Яси, в доме жили трое рослых и плечистых парней, две румяные, толстощёкие девки и ветхая, седенькая бабушка.

Для начала Яси позволили только шагнуть через порог. Потом бабушка принесла закопчёный образ, настолько старый, что изображение на нём невозможно было толком рассмотреть, и хозяин грозно приказал:

— Целуй лик.

Яси осторожно коснулась образа губами и… ничего не произошло. И все сразу вздохнули с облегчением.

Убедившись, что бродяжка не опасна, женская половина семейства немедленно обступила её и окружила заботой.

Яси позволили снять сапожки и мокрый плащ, а потом увели в избу, за занавеску, на женскую половину. Там её усадили на лавку, дали в руки большую кружку с горячим взваром и ломоть серого хлеба. Увидев, с какой жадностью девочка накинулась на еду, одна из хозяйских дочек лишь покачала головой и вздохнула:

— Ох, бедная, благодатью не осенённая…

— Это она вдруг бедная? — тихо фыркнула другая. — Сапожки-то, вон, смотри, новёхоньки, и одета подобрее нас. А жрать на дармовщину все горазды.

Сестра её возмущённо махнула рукой и забормотала скороговоркой молитву. Но девка не угомонилась.

— Зря ты, Лишка, именем Единого кого попало благословляешь, — шепнула она с упрёком. — Это ж дичка узкоглазая, из тех, что родя́тся в лесу, моля́тся колесу.

— И пускай, — ответила Лишка твёрдо. — Единый всем живым тварям Отец.

— Никшните обе, — строго оборвала их мать.

Наконец, проглотив хлеб, Яси поспешила сама вступиться за себя:

— Мой род жил в Северной степи, а вовсе не в лесу. И мы тоже знаем Единого: он убил Предвечного Оленя, из шкуры сделал землю с травой, из костей — скалы, а зверей слепил из помёта. Те из них кто вышли ладнее, превратились потом в людей. А кто похуже — в злых абаасы.

— Тёмные вы там, у себя в степи, — сказала ей хозяйка назидательно. — Слушай и запоминай, — и затянула речитативом на одной ноте: — Единый, Вечный, Несотворенный, мир за пять дён породил из мысли Своей, и воздвиг человека, дабы тот возделывал землю, во славу Ему и во укрепление Истинной веры, Своим повеленьем воздвиг, по образу Своему и подобию…

Все вокруг были готовы внимать дальше, затаив дыхание и кивая в такт, но Яси громко воскликнула:

— Ну да, я примерно это и имела виду: сам слепил, из оленьего помёта! А говорить «несотворённый», между прочим, грубо.

Хозяйка сбилась на полуслове, Лишка покраснела, как свёкла, а Лишкина сестра захихикала в рукав. Бабушка же сказала с улыбкой:

— Видно, вас, кочевых, не переучишь. А уж кто прав, узнаем, когда все явимся к порогу Чертога Единого.

— К порогу Звёздного Чертога? — спросила Яси.

Этот вопрос почему-то напугал всех присутствующих куда больше, чем вмешательство в чтение молитвы.

— Что ты, что ты! — замахали на неё руками со всех сторон. — Так только эльфы говорят.

А бабушка подошла и осторожно пощупала кончики ушей Яси.

— Вы боитесь эльфов? — удивилась та.

— В храме в ту неделю жрец сказал: эльфы от Истинной веры отпали, и волшба их — грех, — ворчливо сказала хозяйка.

— А ещё они малых деток по ночам едят, — испуганно прошептала Лишка.

— Ну уж это точно глупости, — заявила Яси. — Почти все эльфы, которых я знаю, едят хлеб с сыром. Да и волшебников среди них…

Бабушка промолвила очень тихо:

— Есть средь них магусы дивной силы. И воины дельные есть. Зря их от храма отлучили. Вот придут деревяницы, куда побежим защиты искать?

— В храм, — ответила хозяйка строго. — Там нынче и лыцарей хватает, и жрецы благословением Единого обрели великую силу.

Но бабушка только мотнула головой и сказала со вздохом:

— Что те лыцари, Нетушка? Оне ж все пустые. Страшно, милые мои, страшно. Прежде, когда я ещё молодайкой была, разладу-то у нас с эльфами не водилось. Ихние магусы деревяниц в узде держать могли, а лекари не чурались пользовать простой народ. И на праздниках, бывало, все пели-плясали вместе… Теперь не то…

— Мать, уймись, — остановила её хозяйка. — Не дури девкам головы. Лучше пусть гостьюшка, коль поела, расскажет нам, что в мире творится. Правда ль, что в Дубравки пришло пустое поветрие?

Яси удивлённо захлопала глазами:

— Я не знаю. А пустое поветрие — это как?

— Это когда люди делаются пустыми, совсем без души. Кто захворал, остаётся, вроде, с виду человек, как человек: ходит, смотрит, делает, что обычно, только без толку и смысла, будто во сне. И слов человечьих не разумеет. А чуть почует рядом живую душу — накинется и порешит. Людей, нелюдей, зверя вольного или скотину — всех. Это их пустота мучает, вот и ищут, чтоб чужую душу из тела забрать. Да только не могут: отлетает душа убитого прочь, а пустой дальше идёт другим на беду.

— Так у вас тоже… — разом побледнев, прошептала Яси.

— А при эльфах того не было, — вставила бабушка. — Жили-то ведь скромно, по храмам не таскались. Жрец всех сам в очередь обходил, наставлял, требы правил. Нынче ж что ни неделя — прут целыми весями в храм уши греть да реликвийки слюнявить…

Хозяйка поморщилась:

— Мать, не нуди. Так что, гостьюшка, и у вас в степи, никак, поветрие ходило?

— Мои все опустели, — непослушными губами с трудом выговорила Яси. — Осталась только я.

Все разом шарахнулись от неё, как от прокажённой: бабушка отодвинулась по лавке и вжалась в дальний угол, девки прянули за занавеску, а хозяйка, отступив к печи, схватилась за кочергу.

— А ведь лик целовала, — испуганно пробормотала бабушка.

— Мать, сиди тихо! — прикрикнула хозяйка, потрясая кочергой. — Чорт её знает, тронутая она, аль нет!

Тем временем на другой половине избы начались непонятное движение и суета. Топот, шуршание, скрип дверей, неясные голоса доносились до слуха Яси, но понять, что происходит, ей никак не удавалось. Потом занавеска, отделяющая бабий кут от чистой горницы, резко отдёрнулась в сторону. Дом оказался полон суровых, нахмуренных мужиков с ножами и топорами. Перед ними стоял один из хозяйкиных сыновей, держал сапоги Яси.

— Так и есть, кровь на подошвах…

— Обождём, — сказал один из старших мужчин. — Пусть Яшко проверит все дворы.

Младший из парней выскочил за порог. Пока его не было, в доме стояла мёртвая тишина. Наконец, раздался топот, распахнулась входная дверь, и запыхавшийся посыльный ворвался в избу.

— Тронутая! — закричал он, тыча пальцем в Яси. — Я по следам увидел: она от Зырянова двора пришла! Там все умерли!

Старший кивнул, огладил бороду и вынес решение:

— В погреб. Заприте, как следует, чтоб не сбежала. И дрова тащите, да пошлите кого-нибудь за жрецом.