Импровиз. Война менестреля

Глава 1 Ч. 1

Лейтенант Пьетро альт Макос уже добрых полстражи дожидался приёма Кларины. Нет, над ним не издевались — мягкая оттоманка, кубок превосходного вина, солёные орешки и полоски сушёной дыни. Трижды к нему подходила компаньонка герцогини-регентши. развлечь беседой о погоде, о видах на урожай, о близости карателей из Аркайла и героизме защитников Вожерона. Каждый раз новая — юные праны из южной провинции и их семьи почитали за честь службу мятежной правительнице. Но Пьетро не торопился поддерживать разговор — не то настроение, да и окружала себя Кларина отнюдь не красотками.

Из множества благородных девиц она выбирала исключительно дурнушек. Одна с зубами, как у бобра. У второй — нос похож на земляное яблоко. У третьей, несмотря на юный возраст, пробивались усы, как у матёрого аркебузира. Как лейтенант мог болтать с ними о всякой бессмысленной чепухе (равно как и серьёзных заботах, требующих вдумчивости и долгих размышлений), когда перед ним, стоило лишь опустить веки, вставало измученное лицо Реналлы.

Они увиделись мельком, когда заключённых в темницу Вожерона выводили на прогулку, а тюремщики не баловали арестантов развлечениями. Лейтенант с огромным трудом выпросил у прана Жерона отлучку с передовой в город. Якобы обновить амуницию и немного отоспаться — беспокоящие бои с армией Аркайла требовали поной самоотдачи и не оставляли времени для отдыха. Капитан прекрасно понимал, чем может закончиться поездка Пьетро альт Макоса в столицу и, в особенности, его встреча с верными приспешниками самопровозглашённой герцогини — с кем либо из Домов Бирюзовой Черепахи или Сапфирного Солнца. В особенности лейтенант желал лично поквитаться с Этуаном альт Рутена, но и любой другой из младших ветвей дома, многочисленных двоюродных и троюродных братьев Кларины, мог попасть под горячую руку и в лучшем случае лишиться уха или носа.

Наконец кондотьер смилостивился и отпустил Пьетро в Вожерон.

Первые два дня лейтенант, в самом деле, отсыпался и приводил себя в порядок. Ординарцу из местных, которого он нанял полтора месяца назад взамен погибшего в случайной стычке кевинальца, пришлось попотеть. Потом начались самые настоящие «хождения по мукам». Реналла содержалась не в городской тюрьме, а в особой темнице, в полуподвальном помещении при городской ратуше. Охраняли её гвардейцы Этуана альт Рутена, следовательно, ни о каком посещении и речи быть не могло. Конечно, Пьетро попытался пробить стену запрета. Ему претило обращаться напрямую к главнокомандующему вожеронской армией, но несколько знакомых пранов, которые сражались на стороне Кларины, сохраним при этом скептический взгляд на дутого полководца Этуана, не отказали во встрече и беседе. Выслушали, покачали головой и извинились. Оказывается, дело тут было вовсе не в главнокомандующем, а в самой герцогине. Именно она потребовала полнейшей строгости содержания арестантки. Даже Клеан альт Баррас недоумевал, откуда в его дочери столько жестокости. Назначенный суд всё время откладывался, а Реналла ждала его в сыром помещении, почти без света, выходила на прогулку один раз в три-четыре дня…

Пьетро отчаялся и решил хотя бы просто повидать Реналлу. Караулил два дня на верхнем этаже гостиницы «Вертел и окорок» — из этой комнаты можно было разглядеть хотя бы часть заднего двора, куда выводили арестантов. За это время лейтенант успел запомнить всех государственных изменников Вожерона… Или за что там Кларина повелевала заточить людей в подземелье? Плечистый пран в рваном камзоле цветов Дома Красного Льва. Ну, этот, возможно, взятый в плен лазутчик или же угодил в руки врага на поле боя. Одноглазый старик с выправкой бывалого солдата. Тут тоже можно допустить какую-то связь с армией Аркайла. Толстяк с трясущимися щеками — из купцов средней руки, судя по одежде. Этого могли, конечно, арестовать за мошенничество или за поставки дрянного товара для армии… Только к чему такие строгости? Лейтенант не понимал. Высечь на площади, взыскать из имущества ущерб и ладно…

Но на третий день наблюдений Пьетро увидел Реналлу и едва не лишился разума от нахлынувшей жалости. Он думал, что видел всякое и сердце его очерствело. Раненных и мёртвых товарищей, горе мирных жителей, по чьим судьбам прокатилась война. Голодные и обездоленные. Растерянные и гонимые внешними силами, которым невозможно противостоять. Этого, к сожалению, в мире так много, но коль избрал поприще военного, да ещё и наёмника, нужно переступать через сострадание и сочувствие, иначе растратишься. Душевные силы не безграничны, они изнашиваются, как стираются подмётки на сапогах. Если ходишь по острым, ранящим камням — быстрее, если по гладким, вылизанным до блеска булыжникам мостовой — медленнее. А воспитанное самим собой равнодушие — это такие железные набойки, не позволяющие душе истончаться. Не хочешь потом латать дыры, поставь их, создай защиту.

Лейтенант думал, что набойки на его душе крепкие, как самая лучшая трагерская сталь, и не ведают износа.

Как же он ошибался!

Реналла шла по двору неуверенной походкой, слегка пошатываясь. Пальцы теребили юбку тёмно-зелёного цвета, измятую и покрытую каплями охряной грязи по подолу. Впрочем, это шагала лишь тень прежней Реналлы. Бледная, с тёмными кругами под глазами. Волосы заплетены в косу, словно у какой-нибудь крестьянки.

Сердце Пьетро зашлось от нахлынувшей жалости.

За что, за какие проступки нужно обрекать на такие страдания⁈

По какому праву? Разве облечена Кларина той властью, чтобы арестовывать благородную прану из древнего Дома и заживо хоронить её в сыром и тёмном подземелье?

Пьетро давно разобрался со своими чувствами и осознал, что любит Реналлу. Н, и какое ему дело, что она — та самая девушка, которая запала в сердце Ланса альт Грегора три года назад на осеннем приёме у аркайлского герцога? Что сделал менестрель, чтобы добиться её взаимности? Какие подвиги совершил, через какие преграды перешагнул? Ничего. Он даже пальцем не пошевелил, чтобы доказать свою любовь. Бежал из Аркайла, как последний трус, а потом, размазывая слёзы по щёкам и вино по бороде, рассказывал о прекрасных глазах, бездонных, как море, сверкающих, как изумруды, манящих, как густая тень в летний зной.

Всё, на что способен менестрель, сводится к страданию и нытью. Он сбежал от чувства потому, что испугался ответственности. Тот, кто любит, не только получает, но и отдаёт. зачастую больше, чем получает, а порой и больше, чем способен вынести. Но это благородно и красива — потерять всё, лишиться состояния, а то и самой жизни во благо любимого человека. Где сейчас Ланс альт Грегор? Конечно, слухи ходили разные. Вроде бы, его похитили браккарцы, чтобы предать лютой казни. Правду говорят или врут о садке с миногами, куда король Ак-Орр тер Шейл бросает неугодный, это не та смерть, о которой может мечтать пран из древнего Дома. Но что-то подсказывало Пьетро, что менестреля выкрали совсем для других целей. Сейчас завербуют, то ли заплатив побольше, то ли подёргав за струнки честолюбия в его музыкальной душе, и пришлют обратно настоящим браккарским шпионом. Это, конечно, если его похищали. Вполне может статься, что побег был совершенно добровольным и, больше того, заранее оговоренным. Просто всё обставили красиво, как умеют тайные службы северян — дорога над пропастью, перебитая стража, странные люди в полумасках… кстати, тоже мёртвые. И браккарская каракка, отходящая от скалистых берегов под всеми парусами.

Так что сейчас альт Грегор, в самом худшем для себя случае, скучает под домашним арестом в одной из комнат королевского дворца в Бракке, а в самом лучшем — пьёт, создаёт незабываемые мелодии и тискает браккарских пран. А в это время у него на родине гражданская война, друзья по Роте втянуты в противостояние, а обладательница пленивших его зелёных глаз угодила в подземелье, из которого рискует не выбраться живой. Но разве это может волновать величайшего менестреля всех времён и народов, привыкшего к восхищению толпы и всеобщей любви?

Реналла не дождётся от него помощи, как не дождётся снега бескрайняя степь Райхема. Поэтому Пьетро решил не дожидаться с моря погоды, а действовать. Уж он человек не слова, а дела. Пустопорожней болтовне он всегда предпочитал решительные поступки. Потому и направился прямиком к самопровзглашённой герцогине.

Добиться разрешения у лейтенанта гвардии, ведавшего безопасностью её светлости, не составило труда. Наёмников из Роты Стальных Котов уважали, несмотря ни на что. Герцогине доложили о приходе лейтенанта. Она не возражала против встречи. Гофмейстер — седой и печальный пран с козлиной бородкой — привёл Пьетро в покои правительницы, предложив подождать. Вот тут и началась тягомотина. С одной стороны уважение и почёт, уют и угощение, а с другой стороны — томительная неизвестность.

Известно, что два самых утомительных дела — ждать и догонять. Хотя с этим утверждением Пьетро бы поспорил. Погоня бывает иной раз весьма увлекательной. А вот ожидание… Сплошное мучение, томление духа и испытание на прочность. Несколько раз лейтенант порывался вскочить и уйти прочь. Но всякий раз он брал себя в руки. Нельзя поддаваться мимолётным порывам. Возможно, именно этого и добивается Кларина. Не стоит принимать её правила игры.

Наконец, к величайшему облегчению кевинальца, очередная девица из свиты герцогини оповестила его, что «её светлость готова вас принять прямо сейчас, следуйте за мной».

Пьетро проследовал.

Он изначально предполагал, что встреча состоится не в тронном зале. Он же не посланник соседней державы, на высокопоставленные иерарх Церкви, не богатый купец, который может посодействовать денежными средствами вожеронскому сопротивлению. Но тем лучше. Аудиенция с глазу на глаз позволяет высказать больше нелицеприятных замечаний, но сохранить голову. Правители не любят, когда на их ошибки указывают прилюдно, и не прощают неосторожных советчиков. Но, если беседовать без лишних ушей, то есть надежда, что к твоим словам прислушаются, а не кликнут охрану.

Кларина ждала лейтенанта в комнате, которая представляла собой нечто среднее между библиотекой и будуаром. Хотя, ничего удивительного, коль правительница — женщина. Даже наоборот — слабый пол склонен сочетать мудрость и красоту. Например, роскошную драпировку, расшитые золотом портьеры и множество книг, наставленных на крепких дубовых полках. Не меньше двух сотен. Пьетро никогда не видел столько книг, собранных в одном месте. Здесь были и старинные инкунабулы в деревянном переплёте с бронзовыми уголками, и современные романы, уже не рукописные, а благодаря пытливому уму учёных, придумавших литые литеры, печатные. Книги поражали разнообразием размеров. Одна из них лежала раскрытая на подставке. И то дело. Вряд ли у Кларины достало бы сил снять её с полки без помощи парочки дюжих слуг, а так можно подходить и листать, когда вздумается.

Помимо книг комнату украшали гобелены тонкой работы. Вышивка шёлком в голлоанской манере. Диковинные птицы и звери, невиданные растения и незнакомые горы. Здесь же висели несколько картин кевинальской и трагерской школы живописи — глубокие тени, резкие мазки, яркий солнечный свет, казалось, льющийся прямо на зрителя. На небольшом пюпитре стояла нефритовая чернильница в виде рыбы, распахнувшей широкую пасть, лежал нетронутый листок бумаги и фазанье перо. По мнению лейтенанта писать гусиным было куда удобнее, но кто поймёт этих утончённых выходцев из богатых Домов?

Герцогиня полулежала на оттоманке обитой белым бархатом с серебряными кистями. Из-под подола платья цвета венозной крови выглядывала алая туфелька. Пьетро впервые видел владычицу Вожерона в красном. Обычно на людях она предпочитала холодные тона — синий, зелёный и их оттенки. Сегодня Кларина предстала совершенно в ином свете. Никаких украшений, за исключением перстня с «сапфирным солнцем», никаких сложных причёсок — волосы гладко расчёсаны и придерживаются тонким серебряным обручем. Рядом с ней обложкой вверх лежала небольшая книга. На кожаном переплёте тиснёное название «Записки у изголовья».

«Должно быть, сонник», — подумал Пьетро. В последнее время у него на родине расплодилась тьма тьмущая шарлатанов, выдающих себя за прорицателей, предсказателей, толкователей. Они оказывали платные услуги, распространяли книги и картинки, с помощью которых человек мог сам прозреть ближнее или дальнее будущее. С точки зрения Церкви, попытки предугадать будущее могли считаться грехом, но по какой-то причине епископат смотрел на их деятельность сквозь пальцы. А что касается богатых купчих и скучающих пран, сидящих в летнюю жару взаперти в городских особняках, то у них труд обманщиков пользовался широчайшим успехом. Да что там… Даже некоторые благородные господа из Высоких Домов прибегали к их услугам, ввязываясь в сложные и запутанные дела. Вожерон сейчас всё больше и больше по обычаям и увлечениям тяготел к Кевиналу, вот Пьетро и решил, что Кларина поддалась новой моде.

Как ни странно, но в руках герцогини он не заметил веера. Раньше лейтенанту казалось, что без этого атрибута она не проводит ни единого мгновения, бодрствуя, а перед сном засовывает под подушку. Кстати, ещё один признак кевинальского влияния на юге Аркайлского герцогства. Или, если угодно, вирулийского, ибо «язык вееров», которым в совершенстве владела Кларина, пришёл всё-таки с далёкого юга.

— Счастлив видеть вашу светлость, — Пьетро постарался изобразить изысканный поклон.

На самом деле, он отвык от придворных манер. Война всё упрощает, в том числе и отношения между людьми. Да и не был он никогда вхож в Высокие Дома, не говоря уже о дворце великого герцога. Походы, ночёвки у костра, сражения и стычки. Тут не до утончённого обхождения. Приветствия? Лучшее приветствие врагу после укола шпагой — пуля из аркебузы.

— И я рада видеть вас, пран Пьетро, — ответила Кларина, кивая. — Хотелось бы верить, что вы явились по зову сердца, а не выполняя очередное распоряжение вашего капитана.

«Когда рассчитываешь, что к тебе придут по зову сердца, не стоит томить гостя битую стражу», — подумал лейтенант, но улыбнулся настолько искренне, насколько мог:

— Я воспользовался небольшим отпуском с боевых позиций, которым наградил меня пран Жерон. Выспаться, подправить амуницию… Да мало ли? Кроме того, я хотел бы поговорить с вашей светлостью по одному очень важному делу.

— А без важного дела заглянуть в гости нельзя?

— Я ценю время правительницы Вожерона и герцогини-регентши Аркайла, — поклонился Пьетро. — Уверен, вы заполняете его важными государственными делами. А на отдых остаётся совсем мало.

— Увы, вы правы. И всё же я всегда рада видеть наших кевинальских друзей.

«Правда, тщательно это скрываете. Как самую важную военную тайну».

— В красном вы очаровательны, ваша светлость, — произнёс он вместо едкого замечания. — Впервые вижу вас в этом цвете.

— Я люблю красное, — улыбнулась и потупилась Кларина. — Но, вы должны понимать. Я из Дома Бирюзовой Черепахи вошла в Дом Сапфирного Солнца. Мои цвета: фисташки и смарагд, турмалин и малахит, аквамарин и мирт, ультрамарин и лазурь, горечавка и кобальт, незабудки и сапфир. То есть синее, зелёное и их всевозможное смешение.

— Как младший сын Дома Зелёного Пса, я прекрасно вас понимаю. С детства меня наряжали в зелёные камзольчики и шоссы.

— Мне кажется, вы были очаровательным малышом.

— Многочисленным тётушкам тоже так казалось, а я завидовал старшему брату.

— Наследнику? Да вы присаживайтесь, пран Пьетро, — Кларина указала на стул с высокой спинкой, стоявший в изножии её оттоманки.

— Благодарю. — Лейтенант последовал приглашению. Вначале хотел сидеть, как полагается в присутствии высокородной праны — с прямой спиной и на краешке стула, а потом решил отбросить условности — развалился, будто у себя в походной палатке, и закинул ногу за ногу. — Я завидовал старшему брату. Но не из-за наследства. Разве в детстве задумываешься о чём-то таком? У него была настоящая шпага, а у меня — тупая штрыкалка. У него был красавец-конь, а у меня — низкорослая кляча. Матушка моя с сёстрами очень боялись, что я порежусь или упаду с коня.

— Поэтому вы избрали путь военного?

— Наверное, да. Впрочем, у меня было два пути — или военный, или священник. Это судьба всех младших сыновей в Кевинале. Разве у вас не так?

— Почти так. Но в Аркайле пока разрешают выделять одному из младших сыновей часть майората. В особых случаях, с разрешения главы Дома.

— Со мной бы не стали церемониться. Отдали бы служкой в храм Святого Подрика — он ближе всего к нашему имению. Но я всех опередил и убежал, записавшись в Роту.

— Сколько же вам было?

— Двенадцать. Друзья говорили мне потом, что я терпел слишком долго. Покойный Марцель удрал из родного замка в девять лет.

— Просто ужас! — Всплеснула ладонями Кларина. В её руках, как по волшебству, оказался веер.

«А я уже переживать начал, — отметил про себя лейтенант. — Но теперь вижу — традиции в Вожероне неизменны».

— И вы начали воинскую службу в Вольных Ротах в двенадцать лет? — продолжала герцогиня.

— Конечно! Барабанщиком! Был бы низкого происхождения, чистил бы сапоги кому-то из сержантов или офицеров. Но я из Дома Зелёного Пса!

— Быть барабанщиком опасно?

— Не так как знаменщиком, — прищурился Пьетро, но Кларина, кажется, не уловила намёк на обстоятельства гибели юного Толбо альт Кузанна. — В бою барабанщик находится позади строя.

— Как интересно! — Кларина раскрыла веер, на мгновение приложила его к губам, а потом коснулась платья чуть выше сердца.

Лейтенант похолодел. Ну, вот, опять! Он рассчитывал, что на том балу просто недопонял язык вееров главы Дома Сапфирного Солнца. Но сейчас он ошибиться не мог. Это жест означал: «Я восхищена вами!» Усилием воли Пьетро взял себя в руки, продолжая рассказ, как ни в чём ни бывало:

— Два года я служил в Роте Бескорыстных Мародёров. Лейтенант Руггер альт Дрон, лоддер, учил меня фехтованию. Ему было лет сорок с небольшим, но мне пран Руггер казался стариком. Он погиб в сражении при Плакке. Это маленький городок на юго-востоке Трагеры.

— Какая это была по счёту война между Кевиналом и Трагерой?

— Я не получал законченного образования, ваша светлость. Ведь я не наследник Дома. Поэтому в моих знаниях по истории северного материка имеются существенные пробелы. У меня это была первая война с Трагерой. До того моя Рота помогала Лодду в пограничном конфликте с Вирулией. И капитан Жискардо альт Алари намеревался подписать договор с Унсалой — король Ронжар готовился к войне.

— С кем?

— То ли с Браккарой, то ли с Аркайлом… В то время меня больше интересовали верховая езда, фехтование, стрельба. А политика и ссоры между державами казались чем-то далёким.

— Расскажите больше о сражении при Плакке. Мне интересно.

— С радостью, ваша светлость. Наша Рота и две другие вольные Роты должны были форсировать реку Резеду и закрепиться на её правом берегу, дожидаясь подкрепления. Удобнее всего для переправы генералам кевинальской армии показался брод у местечка Плакка. Он казался лёгкой добычей. Городок, я имею в виду, а не брод. Крепостной стены нет, гарнизона, насколько доносила разведка, нет. Так и вышло. Плакка сдалась без боя. Да там и сдаваться было некому. Местный староста вынес ключи от города на бархатной подушечке и пообещал заплатить любые деньги, лишь бы дело обошлось без резни. Наши оставили в городке небольшое охранение и пошли к реке. Ведь главная задача была — занять правый берег и держать оборону.

— Что-то пошло не так?