Импровиз. Война менестреля

Глава 5 Ч. 3

В широком, ярко освещённом обеденном зале к менестрелю устремился хозяин заведения. Смуглый, рыжеволосый. Голову он повязывал ярким цветным платком, но от юбки, которые носили мужчины в его одной Тер-Веризе, отказался. И правильно сделал. На материке мужчина недолжен ходить в женской одежде, если только он не кринтец, способный ударом меча располовинить бычью тушу.

— Чем могу служить, благородный пран? Если не ошибаюсь, вы…

— Я.

— Я хотел сказать…

— Да говори уже.

— Вы тот самый знаменитый менестрель… Лобо альт Грегор, если не ошибаюсь.

Если бы руки Ланса не были заняты костылями, тер-веризец получил бы звонкую оплеуху.

— Я — Ланс альт Грегор! — прорычал менестрель. — Из Дома Багряной Розы! Три тысячи болотных демонов!

— Да-да, конечно! — Принялся часто кланяться хозяин гостиницы. — Тысяча извинений. Недостойное решето моей дырявой памяти оскорбило благородного прана! Клянусь — это больше не повторится! Прошу простить ничтожного слугу вашего!

— Хватит! — Оборвал его словесный фонтан Ланс. — Довольно! У тебя проживает пран Ридо альт Сантош? Менестрель. Он был ранен в сражении за Южный форт.

На миг по лицу южанина скользнуло недоумение, но потом он снова закивал.

— Да-да. Здесь. Альт Сантош из Дома Серебряной Рыси.

— Я хочу проведать его.

— Если вас не затруднит, присядьте ненадолго. Можете выпить вина за счёт заведения. О вас доложат…

— Что? — Ланс не сдержал удивления. — Доложат? Я же не к великому князю на приём явился!

— Тысяча извинений. Таков порядок. Не я его заводил. Присядьте, пожалуйста.

Тер-веризец мягко, но настойчиво взял альт Грегора под локоть. Трудно сопротивляться, когда у тебя руки заняты костылями. Ещё споткнёшься и станешь всеобщим посмешищем. Ланс присел. Тут же в его пальцах оказался бокал из тонкого стекла, наполненный алым вином. Не бурдильонское, конечно, но весьма достойный букет, определил менестрель, пригубив самую малость.

Хозяин гостиницы тем временем исчез, будто растворился в воздухе. Сколько же ему платит Дом Серебряной Рыси за такое рвение? Заведение выглядело процветающим и богатым — чистота, порядок, белоснежные полотенца и передники служанок, свечи в канделябрах, а не коптящие плошки китового жира. Здесь за медный грош не будут лебезить и прислуживать. Должно быть, у красавчика Ридо и впрямь денег куры не клюют.

Лан не успел отпить и половину предложенного вина, как тер-веризец вернулся в сопровождении благообразного прана в чёрном камзоле с серебряным шитьём. Седая остроконечная бородка, накрахмаленный кружевной воротник. Это мог быть кто угодно — от гофмейстера до главы Дома Серебряной Рыси.

— Пран Ланс альт Грегор из Дома Багряной Розы? — То ли вопросительно, то ли утвердительно провозгласил он.

«Точно гофмейстер. Нет… Всё-таки церемониймейстер», — решил про себя Ланс, а вслух ответил, поднимаясь:

— Да. Это я.

— Следуйте за мной. Вас ждут. — Седобородый держался с неподражаемой величественностью, как будто приходился кузеном великому князю. — Если нужна какая-то помощь… — Он взглядом указал на костыли. — Одно только слово.

— Ничего, справлюсь, — усмехнулся менестрель.

Как всегда в таких случаях ему захотелось подурачиться. Показать язык, например, или закукарекать. Несмотря на частые посещения Высоких и даже Правящих Домов, он не мог привыкнуть к манерности и церемонности. Особенно исходящей от дворян средней руки, которые служили древним родам. Все эти гофмейстеры, егермейстеры, шталмейстеры и распорядители балов доводили его до печёночных колик, а единственным спасением было — выбить их из душевного равновесия неожиданным и смешным поступком. Хотя, признаться честно, некоторые его шутки выглядели пошловато, и одно время за Лансом альт Грегором закрепилась дурная слава бесшабашного озорника, для которого нет ничего святого. Но годы уже не те, хотя частенько подмывает почудить. А кроме всего прочего, костыли как-то не располагают к весёлым шуткам. К невесёлым тоже.

Он прошагал за седобородым праном через залу. Стиснув зубы, поднялся на второй этаж по широкой лестнице. Пришлось оба костыля взять в левую руку, а правой цепляться за перила. Не в первый раз. В свою комнату он поднимался точно так же.

В широком коридоре Ланса ждала первая неожиданность. Вазоны с цветами. Пробегающие на цыпочках слуги в чёрной с серебром одежде. Один нёс стопку чистых полотенец. Второй — поднос с краснобокими яблоками и жёлтыми, как воск, грушами. В воздухе плыл запах каких-то благовоний. Что-то наподобие сандала и лавандового масла. Как только альт Сантош умудрялся жить без всего этого в «Гневе Святого Ягена»? Ланс ощутил себя словно на Айа-Багане, в покоях княгини Зохры. Вот уж кто любил роскошь и утончённость даже в мелочах.

— Прошу вас, пран Ланс! — Церемониймейстер вычурно поклонился, как и приcтало ему по чину, распахивая двери.

Ридо альт Сантош лежал… Нет. Слов «лежал» слишком слабое. Правильно сказать «возлежал» на взбитых подушках, укрытый по грудь тёплым одеялом. Каштановые волосы разметались по белоснежной наволочке. Тонкие пальцы левой руки перебирали исписанные бумажные листки, а правой он крутил перо, длиной чуть ли не в локоть. Явно не гусиное.

Согнувшийся в почтительном поклоне слуга держал на вытянутых руках чернильницу. Второй заложил пальцем пухлую книгу с медными уголками на обложке. У стены чинно замерли две сиделки в накрахмаленных чепцах, а между ними виднелся столик, заставленный ступками, горшочками и бутылочками с чудодейственными снадобьями. В углу седоватый красноносый мужчина в тёмно-серой куртке простолюдина дремал, подперев щёку кулаком.

— Пран Ланс альт Грегор из Дома Багряной Розы! — объявил церемониймейстер вполголоса, чтобы не беспокоить больного.

На измученном лице прана Ридо промелькнуло оживление. Ещё бы! Альт Грегор предпочёл бы поправляться от ран в любой богадельне, даже самой грязной и вонючей, чем здесь. Скука смертная! Ни пошутить, ни поговорить…

— Приветствую вас, пран Ридо, — поклонился он.

— Доброго дня, пран Ланс, — отвечал трагерец. И прикрикнул на слуг. — Кресло гостю!

— Мне будет достаточно и табурета, — улыбнулся альт Грегор. — Как ваше здоровье, пран Ридо? Как рана? Сильно беспокоит?

И тут он заметил, что слуги и сиделки смотрят на него, как на душевнобольного. Даже с лекаря летела дремота. Ланс любил пошутить, но терпеть не мог подвергаться насмешкам не пойми за что.

— Что не так? — Нахмурился он, окидывая взглядом челядь.

Ридо отбросил перо.

— Все вон! — Его голос щёлкнул, как бич погонщика. — Санчо! Отдал табурет прану Лансу и тоже вон!

— Но… — осмелился прекословить лекарь.

— Вон, я сказала!

Пока до менестреля доходило услышанное, ему успели подставить прочный табурет с мягким сидением, бережно помогли присесть, убрав костыли в сторону, а потом слуги исчезли, будто их и не было.

— Хватит делать круглые глаза, пран Ланс, — сказал Ридо. Или сказала? — Вам совершенно не идёт. Да, меня на самом деле зовут Жоанна. Я — наследница Дома Серебряной Рыси после того, как на пошлой войне с Браккарой погиб мой брат Ридо альт Сантош. Вас что-то не устраивает?

— Всё меня устраивает! Просто голова идёт кругом. Я слышал, что такие истории очень любят использовать в романах для перезрелых и скучающих пран. Слышал, но сам не читал. Я такое не читаю. Но я был уверен, что это выдумки больного воображения писателей.

— А вам не казалось никогда, что всё, о чём пишут в романах, когда-либо происходит в жизни? — Ридо-Жоанна покосилась на брошенную слугой книгу. Ланс успел прочитать название — «Эпоха мертвождённых» — и поморщился. Такое он тоже не читал. — Писатель — тоже маг некоторым образом. Как и музыкант.

— Музыканты не меняют судьбы людей, — возразил Ланс. — Это — работёнка для Вседержителя.

— Ещё как меняют. — На бледных щеках Жоанны появился лёгкий румянец. — Если бы вы знали, пран Ланс, скольким людям вы изменили жизненное предначертание.

— Вот уж не поверю… Хотя… Если взять тех, кто из-за меня угодил в темницу, добавить погибших из-за меня… — Ланс горько вздохнул. — Да, изменил. Только правильнее будет сказать — поломал судьбы.

— Вы слишком строги к себе. Подумайте, сколько трагерских менестрелей вы подняли на подвиг.

— Повёл на смерть.

— Пусть так. Но они умерли героями. А если бы не вы, то сгинули бы в безвестности — от неумеренного употребления вина, от болезней, от удара шпаги в подворотне. Некоторые зачахли бы, уморенные собственной желчью от зависти и ненависти к окружающим. Теперь же их подвиг славит вся Трагера.

Ланс замешкался с ответом. Было что-то в словах Жоанны очень привлекательное и успокаивающее. С ними хотелось соглашаться, а иначе зачем жить, ощущая себя виновником всех бед и несчастий?

— Я зашёл попрощаться, — сумел, наконец-то, выдавить он. — В ближайшее время я отбываю в Аркайл.

— В Аркайл? К зеленоглазой Реналле?

— Откуда вы знаете? — Ланс встрепенулся. — Иногда мне кажется, что весь мир знает обо мне и о Реналле!

— Весь мир, может, и не знает, но определённые слухи ходят. А кто умет слушать и выделять из досужей болтовни главное, всегда докопается до истины.

— В вас погиб служака тайного сыска, прана Жоанна.

— Возможно, я ещё предложу свою службу Вьенцо альт Дедеризу. Вряд ли отец позволит мне продолжить жизнь менестреля.

— Откровенно говоря, я не понимаю, как вы сумели стать менестрелем? На моей памяти, женщины… прошу прощения… благородные праны никогда не занимались музыкой. Все известные менестрели — мужчины.

— Можно подумать, женщины очень сильно отличаются от мужчин. Одна голова, две руки, две ноги, два уха, два глаза…

— Мне кажется, я догадываюсь об основном сходстве и основном отличии мужчин и женщин. Я достаточно взрослый для этого, — прищурился Ланс. — Я хотел сказать, что мне не известны случаи, чтобы женщина выучилась музыке и стала менестрелем.

— А то кто-то позволял женщинам учиться магии музыки.

— Кто не позволял?

— Да все и не позволяли. Конечно, прямого заперта Церкви или какого-либо правителя не было, но стоило девочке заявить, что хочет научиться играть на скрипке, как тут же со всех сторон сыпалось: «Зачем тебе это нужно!», «Это занятие не для благородной девицы!», «Ты опозоришь Дом!»

— Я вижу, вы это знаете не понаслышке, — улыбнулся Ланс.

— Ещё бы! Чего мне стоило уговорить отца, чтобы мне нашли учителя музыки. Как вы сами понимаете, идти учиться в Академию я не могла. Даже потом пришлось притворяться мужчиной, чтобы выступать перед зрителями. Иначе меня просто не стали бы слушать.

— Но зачем вам это?

— Странный вопрос. Мне хотелось научиться. Хотелось играть. Хотелось сочинять музыку. Хотелось выступать. Разве вам не того же хотелось?

— Нет… — Покачал головой альт Грегор. — Когда меня отдали в здешнюю академию, я мечтал стать моряком. Лучше всего — военным моряком. Убегал…

— Вот так всегда! Одним всё преподносится на блюде, а они отказываются. Другим же приходится выцарапывать ногтями. Вам, мужчинам, удалось состряпать такое общественное мнение, что женщины уже и не пытаются пробиться в менестрели.

— Возможно, и к лучшему. Не самый лёгкий способ добывать себе на пропитание. Хотя, как я понимаю… — Ланс обвёл комнату рукой, — вопросы пропитания вас интересуют в последнюю очередь.

— Просто мне повезло родиться в Доме Серебряной Рыси.

— Это верно. Боюсь, что родившись в Доме Багряной Розы вы бы думали не о музыке, а о том, как прожить очередную зиму и не дать своим крестьянам умереть с голоду.

— Вполне допускаю. Но каждый рождается там, где рождается. Это мы изменить не можем.

— И каждый становится тем, кем становится, не так ли?

— А вот тут как раз любой человек — кузнец своего счастья.

— Я бы так не сказал. Есть обстоятельства, которые сильнее нас. Но, в целом, вы правы. Я хотел стать менестрелем и стал им. Хотел воевать — воюю. А теперь вот меня тянет в Аркайл. Было некрасиво уехать, не попрощавшись с вами. Но я думал, что зайду в гости к боевому товарищу прану Ридо альт Сантошу.

— А что изменилось от того, что Ридо стал Жоанной?

— Изменилось… Теперь я не могу хлопнуть его по плечу и отпустить солёную шутку.

— На самом деле можете, но не здесь.

— Нет, не могу. Даже если вы снова появитесь в мужской одежде, я не смогу.

— Ох, как бы я хотела отправиться с вами… Но рана…

— Нет! Даже не думайте! — Ланс даже руки вскинул, словно пытаясь защититься. — Мои дела — только мои. Никто не обязан тратить силы и время на них.

— Но кто-то же должен прикрыть вам спину, когда очередной Лобо альт Эскобан занесёт клинок? — улыбнулась Жоанна.

— Я бесконечно благодарен за своевременную помощь, но надеюсь в этот раз обойтись своими силами. Мне не хочется, чтобы угодил в беду ещё один благородный человек, которому есть дело до моих бед. Их и так мало… Людей, а не бед, я хочу сказать.

— Но вы шли к Ридо альт Сантошу не только, чтобы попрощаться. — Тагерка не спрашивала. Она утверждала.

— Честно?

— Конечно!

— Я думал, он подскажет мне, где купить коня. У меня есть друзья в Эр-Трагере, но они все моряки.

— А почему вы решили, что я не могу вам помочь? И зачем покупать коня? Здесь в моём распоряжении полдюжины отличных скакунов. Вы предпочитаете жеребца или мерина? Какой масти?

— Остановитесь! Просто посоветуйте мне хорошего барышника, который не подсунет порченую клячу.

— Нет уж, позвольте вам помочь хотя бы немного. Кстати! Вы намерены преодолеть тысячу лиг до Аркайла верхом?

— Да.

— С раненной ногой?

— Рана не такая и опасная. Подумаешь, щепка воткнулась. Кость цела, а это главное.

— Именно поэтому вы ходите на костылях? Не пытайтесь меня обмануть. Прежде, чем отправиться в путь, вам нужно лечение.

— Ничего. Заживёт. Я не в первый раз.

— А потом какой-то раз вдруг станет последним. Вы мало знаете о людях, погибших от гнили, которая пошла от раны, незначительной на первый взгляд.

— Много. Возможно, слишком много.

— И как тогда объяснить ваше решение не лечиться?

— Кто сказал, что я не лечусь? Лекарь сказал мне делать припарки. от я их и делаю.

— И помогает?

— Пока не очень. Но любое снадобье не действует сразу.

Жоанна помолчала, рассматривая ногти на правой руке. Чернилами, что ли замазала? Ланс терпеливо ждал, внимательно изучая картину на стене. Рисовал явно мастер. Может, и не старая унсальская школа работы углём, а из новых, современных, но художник прекрасно передал настроение печали и, вместе с тем, надежды.

Дорога, прямая, как стрела, устремлялась к дальнему всхолмью. По обе стороны — низкая трава да торчащий из неё репейник-переросток. Спиной к тому, кто глядел на картину, уходил вдаль мужчина в распоясанной длинной рубахе и простых холщовых штанах. Босой. Сразу видно из простонародья. Крестьянин или мастеровой, а то рудокоп из тех, что рубят под землёй и таскают из штолен тяжеленные корзины с бурым железняком или медным колчеданом. На плече он нёс ребёнка лет шести-семи. Девочку, если судить по торчащим в стороны косичкам. Они уходили… Неотвратимо, не прощаясь. Из нашего мира в какой-то дальний и потусторонний.

Возможно, это Горние Сады?

Но в «Деяниях Вседержителя» они описывались совсем не так.

А вдруг, рядом с нашим существуют другие миры? Миры, где всё происходит по-другому. Там можно забыть все ошибки и начать жизнь заново. Только будет ли это жизнью? Невольно в памяти всплыли строки, то ли где-то прочитанные, то ли услышанные: «…стелется сизый дым, воды несёт речка, страшно ходить живым по этим святым местечкам».

— Знаете, какой ваш главный недостаток, пран Ланс? — заговорила Жоанна. — Вот самый главный.

— У меня их так много, что я затрудняюсь выбрать. — Пожал плечами альт Грегор. — Каждый из недостатков важен и каждым я дорожу.

— А хотите я вам скажу?

— Хочу! Буду признателен!

— И дело не закончится смертельной обидой?

— Нет.

— Честно?

— Честное благородное слово.

— Ну, так знайте. — Она прищурилась. — Вы совершенно не умеете принимать помощь.

Ланс развёл руками. Вздохнул. Ну, что тут скажешь?

— Да, я не умею принимать помощь, — ответил он. — Так уж вышло.

— Это плохо. Это очень плохо.

— Знаете, прана Жоанна. Когда-то давно я глядел на мир широко и доверчиво распахнутыми глазами. Казалось, что все люди добры по отношению ко мне. Я не ждал подвоха и с радостью принимал и оказывал услуги. Но шли годы. Окружающим меня людям удалось убедить меня, что я всем должен, а мне не должен никто. Что за любую помощь, даже в самой малой малости, я должен расплатиться сторицей. Я стал избегать отношений с людьми, если они не оговорены ясно и чётко, как договор между кондотьером и нанимающей стороной. Только самым близким друзьям позволял помочь мне, и то не просил. Только если сами предлагали. Но прошло ещё немного времени, и я увидел, что помощь друзей тоже небескорыстна. Нет, они не просили меня в ответ одаривать их золотом или убить кого-то на дуэли. Просто они лепили меня по своему желанию. Как скульптор лепит статую из влажной глины, отбрасывая ненужные куски и тщательно выравнивая и выглаживая те, которые он счёл полезными. Так и они делали всё возможное, чтобы Ланс альт Грегор стал не таким, каким он нравится Лансу альт Грегору, а таким, каким он нравится им. Тихонько, исподволь меня заставляли отказываться от привычек и увлечений, пытались изменить черты моей натуры, благодаря которым я стал тем, кто я сейчас.

— А кто вы сейчас? — Неожиданно спросила трагерка, прервав течение мысли альт Грегора.

— Смею надеяться, что я — самый известный и самый востребованный в двенадцати державах менестрель. Маг-музыкант, которого знают и помнят при дворах короля Унсалы и герцога Аркайла, великого князя Трагеры и дожа Вирулии, великого герцога Кевинальского и княгини Айа-Багаана…

— Это всё внешне. А внутренне? Кем вы себя ощущаете внутренне?

Вот тут Ланс задумался. И правда, кем? Уж вряд ли той высокомерной знаменитостью, какой видят его многие окружающие.

Он решил ответить честно.

— Внутренне я — уставший и запутавшийся человек. Немолодой, не пышущий здоровьем. Желчный и язвительный. Человек, потерявший друзей. Музыкант, лишившийся слушателей. Поэт, сочиняющий не самые сильные стихи. Я потерял свои музыкальные инструменты, которые стоят целое состояние, осталась только флейта-пикколо, подаренная айа-багаанским моряком. В жизни моей нет определённых целей. Есть венчанная жена, но я даже не представляю, где она может скрываться. Есть девушка, которую я люблю, но она сейчас находится в руках мятежников, в Вожероне. Мои друзья сражаются против моей державы, в которой я был приговорён к смертной казни с заменой на каторгу. Мне не на кого положиться, не у кого просить помощи. Но я не отступлю и не сверну. Я пойду до конца, даже если буду точно знать, что повстречаю смерть. Так кто же я? Бывший менестрель? Бывший наёмник? Бывший человек? Нет. Я — Ланс альт Грегор. Моя судьба — только моя. Мои ошибки — только мои. И мои победы будут только моими. Вам понравился ответ? Думаю, что не очень. Но другого у меня нет и не будет.

— Вынуждена вас огорчить, пран Ланс, но всё, что я услышала, это, конечно, красиво, трагично и выдаёт в вас очень-очень свободного и гордого человека. Настоящего аркайлского дворянина, наследника древнего Дома и тому подобное. — Хитро прищурилась Жоанна. — Но на самом деле вы — ёжик.

— Кто? — опешил альт Грегор.

— Ёжик. Если угодно, чтобы вас называли строго — ёж. Зверушка есть такая. Разве вы не слышали?

Ланс едва не выругался, как самый последний наёмник. Ну, что за чушь она несёт? Это у женщин принято так — издеваться над любым мужчиной, оказавшимся поблизости? Ёжик… белочку ещё вспомнила бы. Тоже полезный зверёк. Но в следующее мгновение он уже хохотал. А ведь, в самом деле. Жоанна подобрала удивительно точное определение.

— Вы закрылись от всего мира, — продолжала она созвучно его мыслям, — иглами из насмешек, показной гордости, независимости, холодности и надменности. Столкнувшись полдюжины раз с подлостью и предательством, вы решили, что вес мир таков же, как эти несколько человек, которые пытались использовать вас. Но вы же взрослый, убелённый сединами человек. Опытный воин. Прекрасный менестрель. Отличный товарищ и надёжный соратник. К чему вам эта самозащита? Опустите иголки. Позвольте помочь вам.

— Ну, хорошо… — начал сдавать позиции альт Грегор. — А зачем вам это?

— Мне? Вот уже не задумывалась. Просто хочу помочь.

— Так не бывает. Даже когда хотят «просто помочь», имеют в виду какую-то свою выгоду. Пусть даже неосознанно. Вот, к примеру, разговаривая со мной незадолго перед боем о трагерских менестрелях и их подлости, вы рассчитывали найти человека, который прикрыл бы вам спину, случись что.

— Пожалуй, да… — немного подумав, кивнула Жоанна. — Учитывая, что трагерские менестрели — самый настоящий змеиный клубок, я могла ожидать всего. Лобо альт Эскобан набросился на вас, но с таким же успехом мог и на меня. Конечно, меня учили фехтовать, но со шпагой в руке я не продержалась бы против него и полдюжины выпадов.

— Теперь я — ваш должник. Но почему-то вы не требуете возврата долга, а продолжаете помогать. Почему?

— Пока что ещё не помогаю, а пытаюсь уговорить упрямого менестреля, чтобы он позволил оказать ему помощь. А он сопротивляется. При том, что для меня это почти ничего не стоит. Дом Серебряной Рыси даже не заметит, если я подарю вам пару дорожных коней, сотню «мечей»[1] в дорогу и ещё десяток дам лекарю, который осмотрит вашу рану.

— И всё же, — настаивал Ланс. — Какие побудительные мотивы движут вами?

— Вам бы в тайном сыске работать — браккарских шпионов допрашивать.

— Это скучное занятие. Но когда мои выступления перестанут собирать слушателей, я, пожалуй, попрошусь в тайный сыск. Лучше в Унсалу к прану Никиллу. И всё же? Ответьте, пожалуйста.

— Хорошо, — вздохнула трагерка. — Отвечу. Я хочу помочь не вам, а Реналле из Дома Жёлтой Луны. Она — счастливая женщина, несмотря на все испытания, которые выпали её на долю. Я ей даже немного завидую. Передайте пране Реналле поклон от меня, когда встретитесь. И будьте счастливы. Вашу историю ещё опишут в романах, стихах и песнях. Потом когда-нибудь. Через сто или двести лет. Возможно, там упомянут и меня — первую женщину-менестреля в двенадцати державах. И осознание этого греет мне сердце. Итак, пран Ланс, допрос окончен?

— Окончен, — махнул рукой альт Грегор.

— И вы принимаете мою помощь?

— Принимаю. Но должен заметить — судя по вашему напору, скоро все менестрели двенадцати держав будут женщинами.

— Так мир непрерывно меняется. Когда-то и аркебуза считалась благородными пранами чем-то похожим не злобное колдовство. А вот привыкли и не шарахаются.

Ланс кивнул.

— Да. Мир меняется. Зовите уже своего костоправа.

[1] Обиходное название серебряных монет, имеющих хождение в Трагере.