Импровиз. Война менестреля

Глава 7 Ч. 2

В очереди за Лансом скопился порядочный «хвост». Несколько телег с угрюмыми купцами, карета с охраной — видимо, благородная прана из богатого Дома пустилась в путь по какой-то своей надобности. Три всадника в затёртых кожаных плащах, из-под которых выглядывали видавшие виды куртки и даже один жак с медными бляшками.

Наёмники.

Ну, да… В какой бы державе не начались волнения или бунты, где бы не назревала война — от пограничного конфликта за берёзовую рощу до дележа спорной короны между наследниками — всюду появляются они. Солдаты удачи, ландскнехты или, как окрестил их известный унсальский проповедник мэтр Ферро, псы войны. В отличие от Вольных Рот, которые придерживались хоть каких-то правил и определённого кодекса чести, свободные наёмники не стесняли себя моралью. Они придерживались шуточного Устава, выдуманного лет двести тому назад, который Ланс слушал, сидя у костра ещё в первую свою военную кампанию, будучи наивным юношей, не знавшим мира и людей. Ну, например: «Никогда не отвлекайся на малый грабеж, если впереди большой. Выгоднее всего быть честным по отношению к себе самому. Никогда себя любимого не обделяй, не обижай, не подвергай опасности. Если ты можешь нанять для работы другого ландскнехта, но за половину твоей зарплаты, найми». Или «Блестящие доспехи привлекают вражеских арбалетчиков. Не чисти доспехи. Если должен товарищу денег — начисти его доспехи».

Иногда они собрались в отдельные Роты, если удавалось договориться и избрать капитана, который всех бы устраивал. Но чаще нанимались к кому-либо из кондотьеров, наподобие прана Жерона. Охотно брали их на службу и в армии правителей. Правда, не слишком уважали, бросая в самые опасные места и порой забывая прикрыть от атак вражеской кавалерии.

Ландскнехты платили презрением за презрение, предаваясь большую часть времени не войне, а грабежам, и стараясь при первой возможности сбежать, получив оплату вперёд. Но всё равно их нанимали снова и снова, поскольку опыт, накопленный годами, а то и десятилетиями, не пропьёшь. В бою каждый из них стоил десятка солдат, набранных из вчерашних крестьян и ремесленников. Псы войны дрались насмерть в пешем строю, отлично ездили верхом, стреляли из аркебуз, прилучников и арбалетов, фехтовали на шпагах и старинных двуручных мечах. Мало кто знал фортификацию лучше, чем они — полевые редуты и флеши, долговременные укрепления для артиллерии и пехоты. А уж какие из них выходили вастадоры!

Сейчас трое ландскнехтов нахохлились в сёдлах, как громадные вороны, и злобно зыркали по сторонам, понимая, что вряд ли им хватит мест на пароме. Ланс мог только посочувствовать им. К харчевне примыкал постоялый двор, но вряд ли там можно было отдохнуть и выспаться. Хотя, с другой стороны… Плох тот наёмник, который, имея возможность напиться, не напьётся. Вино и пиво будут, а значит — любые неудобства останутся незамеченными.

Хозяин переправы шагал вдоль очереди, отсчитывая счастливчиков, которым будет суждено увидеть левый берег уже сегодня, и одновременно собирал плату. Альт Грегор загодя узнал стоимость переправы и приготовил пять серебряных монет. За каждого коня здесь брали два «меча», а с человека — один. Это, если хочешь сидеть на палубе под навесом, защищавшим от дождя, но не от ветра и холода. В трюме дороже. Но там могли поднести кружку трагерского вина с копчёными колбасками. Ланс предпочитал поберечь деньги. Кошельке, подаренный Жоанной, стал легче уже вдвое, а дороге предстояла ещё дальняя. Перекусить можно и в сухомятку — в гостинице «Левый башмак», где менестрель провёл минувшую ночь, он запасся хлебом полудюжиной сваренных вкрутую яиц.

— Последний! — паромщик остановился напротив Ланса и отмахнул рукой, как заправский сержант, отдающий команду новобранцам. Впрочем, судя по выправке и шраму над правой бровью, у седобородого и располневшего с годами трагереца было за плечами армейское прошлое. — Больше не поместится никто.

— Не последний, а крайний! — поправил его один из ландскнехтов — светлокожий и узколицый, явный лоддер. — А то накаркаешь!

— А ты суеверный, я погляжу! — не моргнул глазом паромщик. Держался он так, будто болтал с одним из помощников, а не с прожжённым воякой. — В приметы веришь?

— А ты не веришь? — оскалился лоддер.

Его приятели нахмурились, будто готовились вынести обвинительный приговор.

— Когда я стоял на поле Беррона, я верил в свой цвайхандер. И не думал о том, с какой ноги шагаю, встречалась мне девка с пустым ведром или бабка с метлой. Я думал, сколько аркайлских пик я срублю. Ясно, сынок? — Ланс не знал, как выглядит болотный демон, но почему-то улыбка паромщика напомнила ему оскал этой нечисти, поминаемой в народе к месту и не к месту.

О сражении при Берроне Ланс слышал. Да, собственно, не слышал о нём только глухой. Далеко на севере, чуть ли не в предгорьях Карроса — ну, во всяком случае, горы оттуда уже видны — сцепились два землевладельца. Один из унсальского Дома, второй — верноподданный его светлости Лазаля.

Поучительно, что ни король Ронжар, ни правитель Аркайла долгое время ничего не знали о борьбе за кусок бесплодной пустоши длиной в полторы лиги и шириной в пол-лиги. А причина спора? Какой-то заезжий рудознатец нашёл куски камня, свидетельствующие об алмазоносной жиле. Учёный, конечно был сведущ в вопросах зарытых в землю богатств — где какой самоцвет или руда прячется от людского глаза, но он оказался полным болваном, что касается знаний человеческой природы. На следующее утро его нашли зарезанным, все пергаменты с записками пропали.

К несчастью, сведения попали в руки аркайлского дворянина, а на землях, где могли отыскаться алмазы, люди платили подати прану из Унсалы. Война была не долгая — узнав о пограничных стычках Ронжар и Лазаль быстро утихомирили забияк, — но кровопролитная. И сражение при Берроне осталось в байках и историях, как одно из самых необычных. Кондотьеры отказались сражаться на севере за гроши, а вот несколько отрядов ландскнехтов польстились на право грабить завоёванных мирных жителей. Обычно Псы Войны друг друга не кусают. Все они знают друг друга, если не в лицо, то понаслышке и, руководствуясь тем же самым негласным кодексом, стараются без лишней необходимости со своими не сталкиваться. Если кончено, речь не заходит о грабежах, пьянках и выгодных договорах найма. Но здесь нашла коса на камень.

Если паромщик — ветеран наёмник и выжил в сражении при Берроне, он имел право не только назвать нынешних ландскнехтов сынками, но и дать им пару подзатыльников.

Видимо, троица солдат удачи подумали о том же. Они, не сговариваясь, отсалютовали старику поднятыми на уровень плеча кулаками.

— Кружку самого лучшего вина, какое можно сыскать в этой глуши, за мой счёт, — сказал лоддер. — Позови разносчика, уважаемый.

— Успеется, — отмахнулся паромщик. — Вам тут ночевать всё равно.

— Как скажешь, — кивнул ландскнехт.

Неожиданно в разговор вмешался худощавый пран лет тридцати на вороном жеребце. Светло-русая остроконечная бородка. Подкрученные усы. Вышитая на плече дорогого, тонкосуконного плаща рубиново-красная рыбка. То ли лосось, то ли щука.

— Мне нужно во что бы то ни стало попасть на тот берег сегодня!

Он держался со смесью высокомерия и растерянности. Просить не привык — это альт Грегор понял сразу. Но и переправиться хотел как можно быстрее. Что гнало его в путь в такую непогоду? Поручение главы Дома? Военная служба? Сыновий долг или несчастная любовь? Если судить по внешности, она обманчива, пран мог быть уроженцем, как Аркайла, так и Унсалы, и Кевинала.

— Ничего не получится, прекрасный пран, — с плохо скрываемой насмешкой ответил паромщик. — В моей очереди все равны.

— Я дам двойную цену!

— Я же сказал — все равны. Здесь нет богатых и бедных, именитых и худородных. Важно только, когда ты подъехал к моей переправе.

— Ты не знаешь, с кем разговариваешь!

— Да я и знать не хочу. Не рвите сердце понапрасну. Отправляйтесь в харчевню, выпейте вина, отдохните, а утром, чуть свет, на первом же пароме…

— Я — знаменитый менестрель!

Только сейчас Ланс разглядел тонкий гриф лютни, торчащий из вьюка.

— Да хоть троюродный племянник архиепископа! — Паромщик оставался непреклонным.

— Нет, это решительно невозможно! — возмутился пран с лютней. — Я буду жаловаться!

О шпаге, висевшей на боку, он, очевидно забыл. И правильно. С ветерана битвы при Берроне сталось бы отнять у благородного забияки оружие и отшлёпать его же пониже спины плашмя.

— Да жалуйся, сколько хочешь. Подсказать, где комендант гарнизона живёт, а то к барону далеко ехать?

— Прошу прощения… — осторожно вмешался Ланс, сдерживая улыбку. — Не назовётся ли знаменитый менестрель? Возможно, мы где-то встречались?

Русобородый пран повернул к альт Грегору багровое от ярости лицо. Он хватал ртом воздух, будто только что нырнул до самого дна Уна и обратно.

— Да что вам за дело?

— Как невежливо… Я хотел вам помочь.

Решение пришло быстро, как обычно в таких случаях. Ланс поражался этой особенности своего нрава, но ничего не мог поделать. Да и не пытался. Так веселее. А борются я собой пускай отшельники, умерщвляющие плоть в горах или посреди дремучего леса. Время и жизнь показали — первый порыв обычно бывает самым правильным. А если начать размышлять и рассуждать, то погрязнешь в самокопании и так и просидишь, сложа руки. Случалось, правда, что, следуя первому порыву, менестрель набивал шишки и попадал в разные переделки, из которых выпутывался с риском для жизни. Но он не жалел. Кто его знает — вдруг, прояви он осторожно, которую многие зовут разумной, вышло бы ещё хуже?

Альт Грегор протянул тонкую ниточку магии и тронул струны лютни.

Инструмент отозвался, запел, заглушаемый плотной тканью мешка. Несмотря на сырость и холод, лютня держала строй.

И раз! И два! И раз! И два!

Простенькая мелодия — простонародная песенка, которую так любили в северном Аркайле, что ни одни сельские танцы не обходились без неё. «Зелёные рукава». Ланс помнил её с детства, играл множество раз. Как и песенку, которые пели танцующие крестьяне.

И пусть пройдёт полсотни лет,

Но позабуду я едва

Твои глаза, красотка Бет,

И два зелёных рукава…

Русобородый пран дёрнулся, будто ему шило воткнули в ягодицу. Глянул на лютню, потом на Ланса. Альт Грегор едва не расхохотался. Шутка удалась.

— И ещё раз прошу прощения, — сказал он, легонько кланяясь — ну, просто сама вежливость, до приторности. — Хотелось бы узнать имя знаменитого менестреля, его Дом… Может, мы встречались где-то?

— Вы из Трагеры? — Голос русобородого ещё дрожал, но он быстро взял себя в руки. — Или из Аркайла?

— Родился я в Аркайле. — Ланс искренне недоумевал, как можно приять его за трагерца? Но решил играть роль наивного простака до конца. — Но волею судьбы поскитался по миру. Жил в Кевинале с родителями, после совершеннолетия перебрался в Вирулию. Учился музыке в Лодде, долго жил в Унсале. Узнав о войне с браккарцами, приехал в Эр-Трагер, получил рану в сражении за столицу и вдруг, совершенно случайно, узнал о наследстве, которое дожидается меня в Аркайле уже добрых пять лет. Зовусь я — Риинс альт Перрон из Дома Серой Пчелы.

— Вы менестрель?

— Я учился музыке, но, в силу денежных затруднений, так и не смог обзавестись достойным инструментом. Поэтому я — не менестрель.

— Искренне соболезную. — Но по лицу собеседника Ланс не увидел, чтобы тот сочувствовал. Презрительное равнодушие во взгляде и высокомерие, приправленное всё той же растерянностью человека, привыкшего всё получать по первому требованию, но столкнувшегося с неожиданными затруднениями. — Как вы можете заметить, меня судьба баловала больше, чем вас.

— И всё же, хотелось бы знать ваше имя и Дом.

— Имя моё слишком известное, чтобы его называть.

— И всё же?

Русобородый огляделся по сторонам, приосанился.

— Я — Ланс альт Грегор из Дома Багряной Розы!

Паромщик покачал головой, почесал затылок. Имя великого менестреля знал и помнили даже в простонародье. Один из ландскнехтов — смуглый, как айа-багаанец — длинно присвистнул.

— Неужели? — Лансу не понадобилось притворяться. Изумление получилось — искреннее не бывает.

— Что вас смущает, пран Риинс?

— Как вам сказать… — замялся менестрель. — Мне казалось, что Ланс альт Грегор должен быть несколько старше. Это во-первых…

— Я выгляжу на столько, на сколько я выгляжу, — подбоченился самозванец.

— Не буду спорить. Но меня смутила красная рыбка на вашем плаще.

— О! Тут вы правы. Возможно, вы слышали, что Ланс альт Грегор, то бишь я, приговорён в Аркайле за преступления, которые не совершал. Приходится выдавать себя за другого. Но здесь, в окружении друзей, я могу открыться! — Он горделиво огляделся. Улыбнулся грустно, но сердечно.

— Слыхал я, Ланс альт Грегор командовал обороной Эр-Трагерских фортов, — проговорил лоддер. — Славная была битва, но все менестрели до единого погибли.

— Как вы видите, не все, — возразил самозванец. — Выживают сильнейшие.

— Зачем же вы едете в Аркайл, если вас могут схватить и казнить? — вкрадчиво поинтересовался Ланс, уже догадываясь об ответе.

В его душе, пока ещё довольно глубоко, начал зарождаться гнев. Воистину, зависть человеческая приобретает самые различные оттенки и полутона. Иного она толкает на ненависть и, в конечном итоге, приводит к попытке убить. Хороший пример — пран Лобо альт Эскобан. А другого делает мелким мошенником. деньги у Ланса воровали частенько. Случалось, что и коней сводили. А вот чтобы имя! Совершенно новые жизненный опыт. Непонятно, зачем? Какая выгода? Пустить пыль в глаза? Так это до поры до времени. пока не нарвёшься на кого-то, кто знаком с настоящим альт Грегором.

А может, не один десяток таких двойников бродит по дорогам северного материка? Травят байки в харчевнях, напрашиваются в гости к провинциальным пранам, едят и пьют в своё удовольствие, понимая, что платить не придётся, соблазняют их жён и дочерей… Кто-то занимает деньги под обещание отдать потом, когда разбогатею. Кто-то пытается пробиться без очереди на паром. Не исключено, находятся и такие альт Грегоры, что могут ударить кинжалом в спину или стащить последнюю монету у больного старика. А расплачиваться… Ну, в широком понимании этого слова. расплачиваться добрым именем, честью, уважением в народе приходится ему — настоящему Лансу альт Грегору.

И этот красавчик, самозванец несчастный, всё продумал очень и очень неплохо. Внешность похожа. Ну, не на такого Ланса, какой он сейчас, а на Ланса, который моложе лет на пятнадцать. Имя знаменитого менестреля тоже сейчас на слуху, особенно в Трагере. Кто там будет разбираться? И лютня имеется. А если есть ещё самые малые способности к магии. то никто и не отличит. Это если играть на постоялых дворах и в гостях у провинциальных Домов. Кто там в музыке понимает? Есть какая-никакая мелодия и хорошо. А нарваться на истинного знатока в наше время так же сложно, как встретить великого герцога Валлио, путешествующего инкогнито по сопредельным державам.

Но он нарвался. Возможно, это была первая серьёзная ошибка самозванца. Ведь видел же, что Ланс неплохо владеет магией музыки, а всё равно завёл разговор.

— В Аркайл я еду по необходимости, — ответил лже-Ланс. — Вы, как благородный пран, должны меня понять. Есть чувства, которые заставляют пересиливать страх. И бывает любовь, которая дороже жизни!

— Вы правы, — кивнул альт Грегор, уже готовый голыми руками вцепиться в глотку собеседника. Ишь ты! Он ещё любовь сюда приплёл! Неужели среди всех историй о Лансе он не мог выудить какую-то менее личную, чтобы трепать на всех дорогах языком, как помелом? — Но, может быть, вы что-нибудь сыграете нам? Я внукам буду рассказывать, что видел воочию величайшего менестреля всех времён, говорил с ним, слушал его музыку.

Ну, поглядим, как ты выкрутишься?

Лже-Ланс скорчил усталую, хотя и одухотворённую мину.

— Высокое искусство нельзя таскать, как грязную тряпку. На потребу толпе на рыночных площадях пусть играют недоучки. Чтобы обратиться к музыке, мне нужен особый настрой. Я должен отдохнуть, побыть в одиночестве…

Паромщик, до этого прислушивающийся к их разговору, махнул рукой и пошёл вдоль очереди к берегу Уна. Менестрель его больше не интересовал.

— Конечно, где уж нам, деревенщине немытой, — буркнул лоддер. — Знаменитые менестрели грают для королей и великих герцогов. А нам и дудочник из харчевни сгодится. — Он сплюнул на обочину. — Идёмте, винишка хлебнём, а, братцы?

Ландскнехты дружно кивнули. Лже-Ланс перестал их интересовать. Альт Грегор даже вздохнул с облегчением. Он боялся, что выскочку просто изрубят на куски здесь же, не отходя от дороги. Но, видимо, матёрые рубаки решили не пачкать руки. И ведь они правы по-своему. Этот, выдающий себя за менестреля, пран не может вызывать гнева. Только смех и презрение. И всё же Ланс не собирался за здорово живёшь прощать ему. Кто знает, какие дела тот уже наворотил, прикрываясь именем последнего прана из Дома Багряной Розы.

— Не хотите играть, не надо, — усмехнулся он, расправил пальцем усы. — Принуждать вас никто не будет. В Райхеме говорят — даже ребёнок может привести коня к водопою, но сотня воинов не заставит его напиться.

— Благодарю за понимание, — в глазах самозванца промелькнуло облегчение. — Чувствуется благородный пран.

«Который с наслаждением воткнул бы тебе между рёбер пару локтей отточенной стали, — подумал Ланс. — Только не велика честь — марать клинок о смешного недоноска?»

— А ответьте, пран Ланс, — сказал он вслух вместо этого. — Вам очень надо попасть на тот берег уже сегодня?

— Очень, — довольно искренне кивнул лже-Ланс.

— Тогда готов вам уступить место в очереди, — Ланс хитро прищурился. — За небольшое вознаграждение.

— Что вы имеете в виду? У меня не так много серебра, а золота и вовсе нет.

— Что вы⁈ Кто говорит презренном металле? Я хочу поменять место в очереди на вашу лютню.

— На мою лютню?

— Что вас удивляет? Вы — известный менестрель, наверняка вам не составит труда получить награду за выступление в одном из Высоких Домов и купить себе новый инструмент. Кстати, я слышал, что Ланс альт Грегор владеет цистрой, ксилофоном и двумя старинными скрипками. А я — человек небогатый. Возможно, благодаря вашей лютне я смогу хотя бы чуть-чуть прославиться. Конечно, и речи нет, чтобы сравняться с известностью великого альт Грегора, но я и не гонюсь за всемирным успехом.

— Если бы вы знали, как тяготит этот успех… — лже-Ланс постепенно возвращался к привычной роли пресыщенного жизнью, усталого от славы менестреля.

— Тем более. Уступите мне лютню. И вы попадёте на левый берег Уна уже сегодня до наступления сумерек. Ну, же? Решайтесь!

Лже-Ланс задумался, какие мысли роились у него в голове, вряд ли мог сказать сторонний наблюдатель. Взвешивал ли он доводы, прикидывал ли стоимость лютни… Насколько веская причина погнала его в путь да ещё так быстро? От кого скрывался он и что скрывал под личиной менестреля? В том, что странный человек, встреченный на дороге, очень и очень слаб в магии, и вряд ли превосходит того же дудочника из харчевни, Ланс не сомневался. Вот только перевесит ли желание побыстрее убраться отсюда или победит всё-таки жадность?

— Берите! — выдохнул самозванец. — Лютню я себе ещё добуду, а вот доброе имя могу утратить, задержавшись в Трагере.

«Ты и доброе имя? — чуть не расхохотался альт Грегор, принимая мешок с инструментом. — Это как браккарец и верность слову…»

Широким жестом указав на своё место в очереди, менестрель толкнул коня шенкелями и направил его в сторону постоялого двора. Не прощаясь. К чему эти манеры, проявление вежливости, когда наказал мерзавца и, вдобавок, не остался в убытке? А он пусть попробует притворяться знаменитым альт Грегором, не имея под рукой никаких доказательств.