Импровиз. Война менестреля

Глава 7 Ч. 1

Чудодейственный бальзам, полученный Лансом у трагерского лекаря, закончился на вторую седмицу путешествия.

По приказу праны Жоанны красноносый Санчо осмотрел рану менестреля, долго качал головой и цокал языком. К удивлению Ланса, он оказался немногословным, больше действовал, чем говорил. Но, вычищая рану пучками корпии, выдавливая и снимая гной, иссекая омертвевшие кусочки кожи и мышц, он очень часто вспоминал мамашу флотского костоправа, который вынимал щепку и первым перевязывал ногу альт Грегора. Сравнивал её с бешеной сукой, обожравшейся белены коровой, вонючей каракатицей. Почему каракатица обязательно должна быть вонючей Ланс не догадывался, да и не собирался размышлять на эту тему. Очень уж отвлекала боль, несмотря на бутылку очень крепкого вина, влитого в него едва ли не через силу, и вырезанный из липовой веточки, «кругляшок» во рту.

В конце концов, Санчо вытер пот, отвязал Ланса и плотно перетянул ему бедро чистой холстиной, сказав, что ещё чуть-чуть и пришлось бы резать. Да-да… Резать ногу. Совсем. Если угодно принять такое выражение, то «под корень». Теперь же у знаменитого менестреля есть надежда на выздоровление. Если, конечно, он не будет гарцевать по городу и окрестностям, словно молодой жеребчик. Нужно отлежаться, поберечь себя. Хорошо бы прийти несколько раз на перевязку к хорошему лекарю, а не к костоправу с руками из задницы.

Это был длинный монолог для Санчо. Ланс даже удивился и даже растерялся. А когда пришёл в себя, то без обиняков заявил, что намерен как можно скорее отправиться в Аркайл, чем привёл лекаря в состояние, близкое к помешательству. К чести трагерца, он не стал шуметь и уговаривать больного поберечь здоровье. Просто отправился к хозяйке и нажаловался ей. Надо полагать, кратко и немногословно, как привык.

Жоанна прислала записку, в которой просила Ланса навестить её немедленно.

Снова начался долгий и бессмысленный спор о том, следует ли великому менестрелю пренебрегать заключением человека, опытного во врачевании всяческих ран. Нет, Ланс понимал, что отправляясь немедленно в путь, да ещё верхом, рискует, но он устал, что из-за него гибнут люди, которые слишком ему дороги. Смерти Реналлы он не переживёт. А если так, то какая разница — умрёт он от загнившей плоти в дороге, натрудив мелкую, но зловредную рану, или бросится потом со скалы, хотя это против заповедей вседержителя и прямой путь в Преисподнюю? Поэтому он стоял на своём — путешествие начнётся немедленно.

В конце концов, пришли к согласию. Ланс признал необходимость пару дней провести под присмотром Санчо, а Жоанна с лекарем через силу пообещали его не задерживать по истечение оговоренного срока. В дорогу менестрелю выдали вместительную баночку с вонючим бальзамом, чёрным как дёготь, зато, как сказала, улыбаясь, Жоанна, излечивающим любые раны, кроме сердечных.

Через два дня Ланс хромал уже почти незаметно, хотя боль в бедре осталась. Сказались ежедневные осмотры и перевязки, а так же, вполне возможно, постоянное употребление чудодейственного бальзама. За это время его собрали в дорогу. Два коня трагерской породы — крепких и ширококостных. Не для гонки и не для парада, но для долгой езды. Один предназначался для менестреля, второго нагрузили вьюком, куда слуги Жоанны сложили, всё, что могло понадобиться в долгом путешествии. Две смены белья, огниво, маленький котелок, топорик, тёплые чулки, шарф, мешочек с порохом и запас пуль для прилучника, который разместился в седельной кобуре, перчатки, оселок, щётку и скребницу, запасные повод и подпруги, флягу, одеяло… Ланс рассчитывал ночевать на постоялых дворах, но мало ли что? И его самого нарядили во всё новое и тёплое. Кроме сапог — альт Грегор наотрез отказался менять старые, разношенные и привычные. Шпага, кинжал. Два охотничьих ножа — один на поясе в ножнах, второй за голенищем. Увесистый кошелёк с серебром — в дороге оно нужнее, чем золото.

Менестрель не мог отвязаться от чувства неловкости, которое сковало его, как ледяной покров верховья Уна в самый разгар зимы. Всю жизнь он привык рассчитывать только на себя. Сумел получить вознаграждение от герцога или главы высокого Дома — гуляй, сколько душе угодно. Можно пить самое дорогое вино, наслаждаться яствами, привезенными из-за моря, менять дорогую одежду хоть каждый день, дарить подарки направо и налево. Когда ты на мели и в кошельке медяк с медяком не могут встретиться, терпи, соизмеряй желания и возможности. В такие дни великий менестрель мог обходиться краюхой чёрствого хлеба и кружкой воды. Повернётся удача лицом — наверстаем.

Здесь же на него обрушилось благодеяние. Поглотило и завладело каждым мигом жизни, не оставив даже малой надежды на побег. Ланс пытался отказываться то от одного, то от другого, но его никто не слушал. Санчо лечил. Круглолицый и расторопный слуга по имени Бешо собирал снаряжение. При этом он, вроде бы, и советовался с менестрелем, но не покупать ему в дорогу шерстяной тёплый плащ, а плащ какого цвета он предпочитает — чёрный или зелёный. Нанятая Жоанной портниха подгоняла камзол и брюки, купленные в лавке готового платья. Она очень внимательно и с почтением относилась к Лансу, но всем видом показывала, что подчиняется не ему, а благородной пране, которая платит её.

Все трудились прилежно и целеустремлённо, стараясь, чтобы альт Грегор смог покинуть Эр-Трагер в оговоренный срок. Даже если бы он начал сопротивляться, ничего не помогло бы. Раз решено, значит решено.

Это и бесило Ланса, и смешило одновременно.

Когда тебе хорошо за сорок, ты побывал во множестве передряг, спорил с правителями и убегал от их гнева, убивал людей, как на войне, так и на дуэлях, прочувствовал поклонение толпы и ненависть её же, трудно мириться с тем, что от тебя ничего не зависит. Что-то наподобие содержанки при богатом любовнике. Вот это и бесило. В такой роли Ланс не был ещё никогда и не стремился попасть. За всю свою бурную и прожитую не вполне по заветам Вседержителя жизнь он ни разу не становился зависим от женщины, если заводить речь о земных благах — еда, одежда, жильё, развлечения. Мог утратить сон и покой, но принимать плату за любовь земными благами? Это не могло прийти менестрелю в голову даже в горячечном бреду.

Но ведь с другой стороны, они с Жоанной были боевыми товарищами. Ланс до сих пор не мог принять в душе, что пран Ридо альт Сантош, с которым они сражались плечом к плечу в Южном форте — женщина. Благородного происхождения и весьма хорошенькая. Но они сражались вместе! Прикрывали друг другу спины в бою. Альт Грегор с большим трудом заставлял себя в разговоре не обратиться к ней, как к мужчине. И вела себя Жоанна, как настоящий друг, как соратник, с которым не стыдно разделить последний кусок хлеба и не страшно укрыться непогоду одним плащом на двоих. Обычно любой хорошенькой пране хочется отвесить изящный комплимент, но не будешь же осыпать льстивыми фразами друга? Но если прану Ридо альт Сантошу можно было запросто рассказать не вполне приличную историю с острыми прибаутками, то Жоанне альт Сантош как-то неудобно. Хотя очень хочется. Но воспитание не позволяет. И это смешило альт Грегора.

Он никогда не пробовал дружить с женщинами. Взять, к примеру, Иту, которая сейчас относилась к нему по-приятельски. Всё равно в глубине памяти засела мысль, что когда-то они были любовниками. Расстались не очень хорошо. Правда, сейчас, по прошествии многих лет, обиды сгладились и чувство вины улеглось, но… Ланс никогда не забывал истину, услышанную лет двадцать назад: «Женщины прощают обиды, но они никогда их не забывают!» Правда, тот же умудренный опытом наёмник из Вольной Роты добавлял: «А мужчины забывают обиды, но не прощают их». Но речь не об этом. Всегда в отношения Ланса с женщинами вмешивалась та самая неведомая сила, которую в силах преодолеть лишь самые фанатичные священники. Ведь даже Вседержитель заповедовал «плодитесь и размножайтесь». Как слабый и грешный человек может противостоять желаниям своим?

Но, к удивлению, дружескому общению с Жоанной не мешали ни её глубокие карие глаза, ни завораживающий голос с лёгкой хрипотцой, ни прелестные округлости, которые ранее скрывались мужской наглухо застёгнутой одеждой, а теперь то и дело обрисовывались под тонкими рубашками. Ланс даже слегка побаивался — не подкрадывается ли таким образом старость? Но, поразмыслив, он пришёл к выводу — дело всё же в другом. Он успел принять в сердце Ридо альт Сантоша, как друга. Ещё до превращения в Жоанну, трагерский менестрель каким-то непонятным образом занял место погибшего Регнара. И чудесное преображение его в прекрасную прану ничего не изменило. Друг есть друг. А к друзьям нельзя воспылать страстью, с ними не флиртуют, их не пытаются ущипнуть. Это противоестественно.

Когда пришёл оговоренный с Жоанной срок Ланс собрался, попрощался и отправился в путь. К тому времени снег в окрестностях Эр-Трагера растаял, началась оттепель, что более подходило для середины осени в этих краях. Иногда срывался небольшой дождь. Мерзкий и холодный. Но, благодаря полученному снаряжению, менестрель почти не страдал от непогоды. Тёплый плащ с капюшоном защищал отлично от мокрети, а кожаные перчатки и шерстяные чулки в сапогах не позволяли озябнуть. Мёрзли только щёки и нос, да и то совсем немного.

Дорогу на северо-восток укатали в глубокие колеи возчики, поставляющие в столицу Трагеры припасы, разбили солдатские башмаки и конские копыта — пехоту и рейтаров перебрасывали с северных границ, поскольку от Унсалы и Аркайла подвоха не ожидали. на взгляд Ланса, совершенно напрасно. Браккарцы умеют договариваться и находить союзников там, где никогда и не подумаешь. Герцогиня Мариза и без того подписала с островитянами мирный договор. Конечно, с бунтом в южных провинциях, она не посмеет втягиваться в войну, но любой мятеж рано или поздно усмиряют, а там, как Вседержитель рассудит. Или та же Унсала… В Ронжаре все могли быть уверенными. Он ненавидел браккарцев искренне, всей душой, но последнего вздоха. Который, кстати, не так давно испустил. Какие шаги во внешней политике предпримет его сын? Тоже лишь Вседержителю известно. особенно если браккарский флот появится на рейде его столицы. Ведь там нет двух дюжин злых и отчаянных менестрелей, готовых жизнь отдать за Отечество.

Если в дороге нет безалаберных попутчиков, способных на ровном месте угодить в неприятность, то путешествие становится скучным и однообразным. Ланс, как опытный всадник вёл коней ровной рысью, время от времени давая отдохнуть и отшагаться. В его намерения не входило загнать животных насмерть и остаться пешим. В первый день ему удалось пройти семь лиг, во второй — только пять из-за распутицы, зато на третий менестрель и сам не заметил, как оставил за спиной восемь лиг, отмечая пройденный путь по столбам, расставленным вдоль трагерских дорог. Прибавлять скорости в последующие дни он не решился. Нужно было беречь силы и свои и лошадей.

Ночевал менестрель на постоялых дворах, там же завтракал и ужинал, обходясь в обед парой сухарей и водой из фляги. Ничего ужасного. Есть, конечно, люди, которые могут умереть, если в полдень на набьют живот, но Ланс никогда не относил себя к ним. И превращаться в раба желудка, как братья альт Кайны, не собирался.

Преимущество постоялых дворов — кони накормлены и обихожены. Не нужно везти с собой запас ячменя. Не нужно искать водопой. Не нужно самому чистить и седлать. Всё сделают конюхи, а за лишнюю медную монетку ещё и помогут в седло вскарабкаться. Лансу очень не хотелось всё это делать самому. Когда-то всё равно придётся, но лучше уж позже. Тем более, что нога сильно болела. Тряска на рыси не способствует заживлению ран.

Ежевечерне менестрель натирал рубец вонючим бальзамом. В первые несколько мгновений снадобье невыносимо жгло кожу и плохо зажившую рану, но потом наступало облегчение. Утром он почти не хромал, но уже после полудня боль возвращалась. И так каждый день. Само собой, ночёвки у костра весьма усложнили бы лечение.

Распутица всё усиливалась. Не всегда одежда успевала высохнуть за ночь. Копыта коней вязли в липкой грязи. Спустя седмицу уже не удавалось преодолеть больше четырёх-пяти лиг. Несмотря на то, что подаренные Жоанной кони предназначались для долгой езды, они начали сдавать. Нелегко целый день вытаскивать копыта из липкой грязи. Да и всаднику каждый новый день давался с большим трудом. Ланс чувствовал себя в седле так же уверенно, как и на палубе корабля. Но, видимо, сказывалась усталость последних месяцев жизни, раны да и возраст тоже.

Чего греха таить? Многие праны — ровесники знаменитого менестреля — давно удалились на покой. Они оставили военную службу, перебрались в родовые замки и жили там, занимаясь хозяйством и нянча внуков.

Война — дело молодых. Скачки, ночёвки в походных палатках, сражения. А когда тебе вот-вот стукнет пятьдесят, то тянет к размеренной жизни, камину, кружке согретого вина в зимнюю стужу. Немногие лишь остаются при дворе плести интриги да передавать опыт молодым. Ланс никогда не считал себя дряхлой развалиной и до недавнего времени даже не замечал усталости, но всегда что-то случается впервые. Когда же закончился бальзам, стало совсем худо. Кожа вокруг шрама опять начала краснеть, стала горячей наощупь. Настой чистотела, купленный у знахаря в первой же попавшейся на пути деревне, помогал мало. Ну, может быть, он и не давал плоти воспаляться, но боль уж точно не снимал. Альт Грегор начал кособочиться в седле.

К городку Эр-Ризва, который стоял на берегу Уна, Ланс подъехал уставший и измочаленный.

Если поглядеть на карту северного материка, выполненную рукой толкового художника, то можно заметить, что местность у Эр-Ризвы — единственная в своём роде. Здесь правый и левый берега великой реки принадлежат одной и той же державе. Почему так получилось, не знал никто. Издревле Ун стал естественной границей. Он брал истоки в Карросских горах и ни один путешественник не мог похвастаться тем, что видели тот самый первый родник, с которого река начинается. Вернее, хвастались многие, нона проверку всякий раз оказывалось, что бессовестно лгали, поскольку каждый называл другое место. Покинув предгорья, вбирая в себя быстрые, скачущие по валунам речушки, он бежал между Аркалом и Унсалой. По левому берегу — герцогство, по правому — королевство.

Много раз предшественники Лазаля и Ронжара сходились в кровавом споре, желая прирезать себе соседские земли. Иной раз побеждало королевство, а случалось — герцогство, почти не уступавшее мощью армии и отвагой благородных панов. Тогда победитель пытался закрепиться на противоположной стороне, строил замки, одаривая захваченными владениями своих вассалов, возводил форты с гарнизонами. Но, как показала жизнь, все усилия были напрасны. Проходило несколько лет, и законный владелец возвращал захваченные земли.

То же самое происходило и на границе Трагеры с Кевиналом, которая тоже проходила по Уну. Этим державам приходилось тяжелее — в среднем и нижнем течении великая река растеклась едва ли не на пол-лиги в ширину. Вброд не перейти, мост не построить. Только паромы либо корабли. Но это не делало пограничные конфликты менее увлекательные, чем у северных соседей. Особенно помогали два самых южных государства. Реки им не досталось, только длинный узкий залив разделял Лодд и Вирулию. Первый на севере граничил с Трагерой, второй — с Кевиналом. Вот и начинались обычно все схватки с их земель. То кевинальцы соберут несколько Вольных Рот и пойдут гулять в правобережье Уна, захватывая замки и города, то трагерцы ответят тем же, но на левом берегу. Случалось, что закреплялись там на долгие годы. Особенно в горах, где через перевалы не проберёшься с обозами и артиллерией. А заявлять претензии что лоддерам, что вирулийцам — дело бессмысленное и бесполезное. Они на «Деяниях Вседержителя» поклянутся, что ни сном ни духом. Какие такие наёмники? Откуда? Ну, проезжали благородные праны куда-то, со свитой, как водится и с охраной. Кто ж у них будет ответа спрашивать — куда и зачем?

Насколько понимал Ланс, за несколько веков жители долины Уна настолько перемешались, что в каждом при желании сыскалась бы толика кевинальской или трагерской крови, независимо от того, чьим подданным он себя объявил — великого князя или великого герцога. Но это не уменьшало взаимную неприязнь двух держав, которая не прекращалась даже перед лицом постоянной браккарской угрозы. И великий герцог Валлио, и регентский совет Трагеры ненавидели островитян, готовились их бить на суше и на море, где только найдут и сколько сил достанет, но друг за другом приглядывали постоянно. Поэтому кордоны на границе стояли очень дотошные. Купцов, конечно, пускали, с простолюдинами, сорвавшимися с места в поисках лучшей доли, дело тоже обстояло ещё так-сяк, но благородного прана, хорошо одетого и вооружённого могли развернуть — езжай, откуда явился.

Но было одно местечко вдоль течения широкого и полноводного Уна, где оба беега реки принадлежали одной державе. Возле городка под названием Эр-Ризва что в Трагере. Как так получилось, что земля на десяток лиг с запада на восток и полтора десятка — с севера на юг в левобережье уже несколько веков оставалась под великокняжеской властью? Это одному Вседержителю известно. Скорее всего, виной тому горы Монжера — пограничные между Кевиналом и Аркайлом. Они смутно прорисовывались сквозь мутно-серую непогоду. Мрачные, тёмные, придавленные шапкой тяжёлых туч. Благодаря им, а точнее, узким горным тропам и крутым перевалам, сюда не могла прийти сильная армия, способная побороться с трагерскими гарнизонами. Ну, и последние годы Аркайл и Трагера всегда были союзниками, пока внучка мудрого и прозорливого Лазаля не подписала договор с королём Браккары о дружбе и взаимовыручке.

Ланс намеревался пересечь Ун именно здесь, а дальше уж через границу выбраться в достаточной близости к Вожерону и мятежным землям его окружающим. Он понятия не имел, что будет делать, как разыщет Реналлу, какие шаги предпримет, чтобы освободить её из заточения. Идти на поклон к самопровозглашённой герцогине не хотелось. Ой, как сильно не хотелось… Ждать, пока армия Маризы освободит мятежные провинции? Так можно опоздать. Война, судя по долетавшим слухам, развивалась достаточно медленно. Армия герцога-консорта Эйлии не слишком торопилась. То ли не хотела нести лишние потери, то ли излишне увлеклась грабежами и расправами с чернью на землях, освобождённых от войска бунтовщиков. Теплилась единственная надежда — пробраться каким-то образом в Роту Стальных Котов, поговорить с праном Жероном. Кондотьер должен его понять и помочь. А если не сможет или не захочет, тогда остаётся только погибнуть…

На паромную переправу выстроилась немаленькая очередь.

После полудня ощутимо похолодало. Сильный ветер с реки гнал мелкий снег, рвал одежду, пытался сбросить капюшон, который приходилось придерживать левой рукой.

Лошади, крутящие ворот, отказывались идти, артачились, потали головами. Пегая кобыла с лохматой гривой то и дело жалобно ржала. Погонщики то уговаривали животных, хлопая по шее и обещая тёплое стойло, как стемнеет, то злились и лупили их по крупам кривыми прутьями, нарезанными, по всей видимости, тут же неподалеку в сбегающем к воде ивняке. Толстый, намокший до черноты канат то нырял, провисая, то натягивался и тогда выскакивал из воды, разбрасывая брызги.

Вдоль очереди сновали разбитные продавцы горячего вина с пряностями. Те из путешественников, кто мог себе это позволить, оставляли лошадей на холоде под присмотром слуг, а сами удалялись в харчевню, где вовсю дымила труба, а из открывающихся дверей доносились пронзительные звуки пастушьего рожка. Судя по незатейливой мелодии, в которой исполнитель умудрялся наделать кучу ошибок, доводя до неузнаваемости известную на материке песенку о бедной овечке, играл кто-то из простолюдинов, имевший самые отдалённые представления о музыкальном искусстве. Ланс поёжился и отказался от предложения чумазого парнишки в овчинной безрукавке посторожить его коней. Очень хотелось в тепло, но как только менестрель представлял себе, как фальшивая мелодия вонзится калёным гвоздём ему в уши, речной ветер и мелкий снег переставали казаться таким уж непреодолимым неудобством.

Паром, едва различимый за непогодой, полз от противоположного берега Уна. Медленно и неторопливо. Ржали кони. Ругались погонщики.

— Горячее вино! Горячее вино! — выкрикивал самый упрямый из торговцев. — Кружка за два медяка! За три медяка две кружки!

Остальные ходили молча, всем видом показывая, как ненавидят покупателей, вынуждавших работать в такую пору. Но и прятаться в тепле харчевни не торопились. Снег снегом, а выручка выручкой. До темноты паром успеет сделать всего лишь одну ходку и останется ночевать, по всей видимости, на противоположном берегу. Значит, нужно успеть распродать уже нагретое вино и отправлять спать, понимая, что сделал всё, что только мог.