Импровиз. Война менестреля

Глава 9 Ч. 1

От удара в ухо Ланс крякнул и свалился с табурета.

Надо бы подняться, но со связанными руками сделать это очень непросто. Тем более, если рана на ноге открылась и сильно кровила. Альт Грегор ворочался, как упавший на спину жук, пытаясь перевернуться на бок или, хотя бы, упереться плечом в стену.

Били его не сильно. Во всяком случае, не преследовали цель покалечить. Скорее всего, допросники просто разучились разговаривать без этого ритуала. Да и недолго. Всего каких-то полстражи с небольшими перерывами на отдых. Хуже было то, что менестрель так и не мог уразуметь, чего от него добиваются.

Проведя ночь на постоялом дворе, который назывался просто и без выдумки «Седой паромщик», он слегка отдохнул и повеселился. Выпил вина с тройкой ландснехтов. Вино здесь подавалось дрянное — водянистое и с горчинкой, несмотря на то, что Трагера издревле славилась своими виноградниками. Зато беседа получилась отменная. Никто, конечно, не заподозрил в хромом седобородом пране знаменитого менестреля. Все, кто оказался свидетелем их беседы с обманщиком, свято поверили лже-Лансу. Следует заметить, что впечатление он произвёл самое отвратительное. Целый вечер ему перемывали косточки, припоминая заносчивость и высокомерие. Попутно пересказывали слухи, гулявшие по Северному материку. В каждом из них Ланс альт Грегор представал совершенно безнравственным человеком, не имевшим за душой ничего святого. Пьяница, юбочник, клятвопреступник, убийца. Странно, что в букет пороков не добавили растление несовершеннолетних или осквернение церквей. Впрочем, такие слухи, вполне возможно, тоже гуляли по окраинам двенадцати держав, просто угощавшие менестреля ландскнехты их прозевали. Повесили же на него убийство наследника аркайлского престола, так почему бы и другие, не менее ужасные, преступления не связывать с именем альт Грегора?

Он хохотал вместе с собутыльниками, после третьей кружки вина сам рассказал несколько выдуманных на ходу историй, за которые в другое время вызвал бы клеветника на дуэль. После пятой кружки Ланс достал из дорожного мешка лютню, выменянную у своего двойника, и заиграл. Инструмент радостно отзывался на прикосновения магии. Мелодия вышла грустная, но прихотливая, как бегущий по камням ручеёк. Как обычно в последние два-три года, одновременно с музыкой пришли рифмованные строки. Петь их он не решился, опасаясь насмешек ландскнехтов и присоединившихся к ним слушателей из-за соседних столов. Только повторял «про себя».

Я хотел бы построить башню

из росы, паутинок, мечтаний,

чтобы башня парила над пашней,

чуть покачиваясь в ритме плавном,

чтобы даже в январскую стужу

соловьи выводили бы трели,

чтобы сполох жар-птичьих кружев

озарял вековечные ели.

Я хотел бы построить город

из форшлагов и флажолетов,

чтобы изысканные аккорды

ткали музыку навьего лета,

чтобы знали окрестные веси

справедливость незыблемой власти,

менестрели слагали бы песни,

а поэты — сонеты и стансы.

И в долину войти осторожно,

где господствуют башня и город,

чтобы дыханием не потревожить

лабиринты в багряном уборе,

и присев под раскидистым клёном,

прочитать на растресканной глине,

эту сказку о маге влюблённом

в королеву волшебной долины.

Музыка понравилась всем, включая лысого хозяина харчевни — сутулого, с кулаками, как кузнечные молоты. Такому вышибалы не нужны, он без особого труда утихомирит любого буяна. Наверняка в прошлом воевал в одной из Вольных Рот или служил в охране богатого Дома до того, как осел на тихом месте. Но от мелодии Ланса он расчувствовался, украдкой смахнул слезу и принёс три кувшина вина. В одной руке, что весьма примечательно.

Веселье продолжалось далеко за полночь, но Ланс, в кои то веки, держал себя в руках, памятуя о предстоящем продолжении похода, и не напился. Утром проснулся в отличном настроении, хотя и с головной болью — всё-таки со здешним вином что-то было не так. Переправился через Ун первым паромом вместе с ландскнехтами и распрощался с ними на левом берегу. Наёмники направлялись на север. Похоже, на границе Аркайла и Унсалы вновь что-то назревало. И не удивительно. Принц Гедрих ещё не короновался, а трон под Маризой шатался из-за мятежа на юге. Как раз в такие времена праны-землевладельцы и вспоминают, чей прадедушка незаконно завладел заливным лужком или дубовой рощей, и стараются восстановить справедливость. Правда, каждый понимает её исключительно в свою пользу, а значит, готов отстаивать сталью, свинцом и порохом. Вот тогда-то и пригодятся опытные вояки, которые согласны на умеренную плату резать других таких же бойцов, но получающих жалование у другой стороны в споре.

Путь менестреля лежал на восток через дубравы и грабняки. Дожди стихли, но воздух напитался сыростью и прелью. Дышалось, как через мокрую тряпку, провалявшуюся несколько дней в лохани с помоями. Правее высились горы Монжера. Чаще их заволакивали низкие тучи, но иногда снеговые вершины вспыхивали в лучах солнца, и тогда Лансу казалось, что он — шкипер, ведущий фелуку на свет далёкого маяка.

Через три дня, без особых трудностей он миновал границу между Трагерой и Аркайлом. Несмотря на то, что первая держава воевала с Браккарским королевством, а вторая заключила союзный договор, пограничная стража ни к кому не придиралась. Обычная ленца провинциальных военных, служащих за малое жалование и большую часть дохода получающих в виде мзды. Но вымогали по большей части с черни и купцов. Вид благородного прана верхом на хорошем коне и со шпагой на боку пока ещё внушал стражникам уважение. Хотя Ланс подыграл им, сунув серебряную монету в ладонь расплывшегося в довольной улыбке сержанта. Может быть, именно поэтому к нему не придирались вовсе. Спросили имя и Дом. Менестрель привычно уже ответил: «Риинс альт Перрон из Дома Серой Пчелы». На этом проверка и закончилась.

Дальше путь его лежал на юго-запад, в обход северных отрогов Монжера. Здесь горы не уступали высотой и крутизной знаменитым Карросским, защищавшим северные обжитые земли от ледяных ветров, приходящих из заснеженной пустоши. Никому ещё не удавалось преодолеть горы Монжера между Трагерой и Аркайлом верхом либо на телеге. Только редкие смельчаки, да и то из местных жителей, пересекали их пешком с заплечной котомкой. Говорят, когда-то, в незапамятные времена, в высокогорных пещерах гнездились грифоны, а отвесные утёсы облюбовали выверны, жадно пожиравшие всё, что движется. Это отбило охоту даже у редких путешественников выбирать для дороги узкие тропы и крутые перевалы. Тем более, что со стороны Кевинала хватало удобных путей, а со стороны Трагеры широкий тракт делал не такой уж и большой крюк в обход.

Чем ближе к Вожерону, тем сильнее бросалась в глаза близость войны. Кто обычно путешествует глубокой осенью? Купцы, готовые в погоне за прибылью преодолевать любые трудности. Кавалькады из благородных пранов, коорые ехали то ли по делам в столицу, толи для развлечений — посещения друзей и родичей, охоты, балы. Военные, если в державе неспокойно, марширующие к границам.

Попадались военные и здесь. Да так часто, что очень быстро надоели. Пикинеры и аркебузиры, рейтары, артиллерия. Только направлялись они вглубь страны. Навстречу им шагали другие военные — усталые, злые, потрёпанные в боях. Главнокомандующий армии Аркайла герцог-консорт Эйлия альт Ставос, хоть и производил впечатление напыщенного щёголя, на самом деле знал толк в военном искусстве. Ведь ни для кого не секрет, что успех в войне на две трети зависит от снабжения — обустройства временных и постоянных складов, правильном прохождении обозов, подготовке лазаретов и укреплённых позиций. То есть всего того, что делается без оружия. А вот от храбрости и выучки солдат успех зависит лишь на одну треть.

Ланс видел и фуражиров и ремонтёров. Видел телеги с ранеными и возы с провиантом. Но кроме военных на дорогах часто и густо встречались беженцы. Одиночки и семьи. Тонкий ручеёк, исток которому положила смута в южных провинциях, не иссякал, хотя, казалось бы, все, кто стремился избежать смерти и разрухи, должны были покинуть Вожерон ещё летом. Но, видимо, не все оказались легки на подъём. А может, просто кто-то умет дольше терпеть лишения. Беженцев отличал затравленный взгляд и постоянная готовность к унижению — грубости, оскорблениям или даже побоям со стороны солдат. Глядя на них, менестрель задумался — а стоит ли установление династической справедливости (если сын Кларины имеет хоть какие-то права на герцогскую корону) тысяч сломанных судеб, сотен прервавшихся жизней? Ведь этих людей никто не спрашивал, кого они хотят видеть на троне Аркайла. Другое дело, если бы протест исходил бы снизу, как это случалось во время крестьянских бунтов… А с другой стороны, ведь не все же подданные Дома Сапфирного Солнца покинули Вожерон, чтобы там не утверждала молва. И дворяне, и простолюдины остались, что-то делают для города и провинции. Кто-то ушёл в ополчение, кто-то трудится на полях или в мастерских. Нельзя же всех огульно обвинить, что они запуганы Клариной? И воюют не только лишь кевинальцы, хотя на одном из постоялых дворов Ланс услышал вдохновенную речь изрядно подвыпившего лейтенанта-рейтара, что, мол, местных в Вожероне не осталось, провинция оккупирована Кевиналом и великий герцог Валлио Семнадцатый ещё ответит за свои злодеяния. Перед кем, интересно знать, ответит? Альт Грегор не был представлен правителю Кевинала, но много слышал об этом мудром и хладнокровном человеке. Если бы он захотел оттяпать кусок аркайлской земли, то никакой Эйлия альт Ставос не смог бы ему помешать. Герцог Лазаль, да, смог бы, а супруг его внучки — никогда. И сейчас кевинальская артиллерия оборудовала бы позиции у стен Аркайла, готовясь к штурму, а не падали бы ядра на головы вожеронцев.

Но движимый мыслью, как можно скорее добраться до столицы мятежной провинции, Ланс не останавливался и за четыре дня достиг земель, где война показала себя во всей красе, а не обозначала своё присутствие дальними отголосками. Покинутая селянами, Заброшенная деревня на дюжину дворов. Сгоревший постоялый двор. Повешенные — исклёванные вороньём до кости — на деревьях вдоль дороги. На обочине — то телега без колёс, то конский остов. Какие-то тряпки, обломки досок. Взгляды у марширующих военных стали жёстче и злей, а спасающиеся мирные жители, напротив, сжимались и сутулились, стараясь быть незаметными.

Вот наконец, первая серьёзная застава. Рогатка, перегораживающая дорогу, сбита из берёзовых брёвен, а не из лёгких жердей. Полтора десятка солдат с чёрно-серебряными повязками на рукавах. Это цвета Домов Чёрного Единорога и Серебряного Барса, всё правильно. Стража, казалось, ожидала нападения. Острия гизарм смотрели в сторону приближающегося всадника. Туда же, куда и дула двух аркебуз с тлеющими фитилями.

— Кто такой? — спросил молодой, но потрёпанный сержант. Мешки под глазами указывали на, самое малое, трёхдневный недосып. — Куда?

— Риинс альт Перрон из Дома Серой Пчелы, — привычно ответил Ланс. — Туда.

— Шутник, — криво усмехнулся сержант. — Зачем на ту сторону?

— Я — подданный короны Аркайла. Я имею права путешествовать по своей державе.

— Разрешение на въезд есть? Давай! — Сержант протянул руку с открытой ладонью.

— Какое разрешение?

— За подписью герцога-консорта. Или генерала Родда альт Ставоса, или генерала Юджина альт Ланне, или генерала Брего альт Нурда… — монотонно перечислил стражник. — Бумаги, пран, бумаги!

— У меня нет бумаг, — развёл руками менестрель. Иногда лучше притвориться этаким простачком, который ничего не знает и не понимает. — Мне не говорили.

— Я говорю. Разворачивай коня. Проезд закрыт.

— Я — пран из именитого Дома. — Изобразил возмущение Ланс. — Я могу поговорить с офицером?

— С офицером? — Сержант оглянулся на крестьянское подворье, стоявшее в полусотне шагов от рогатки. Добротные строения — жилой дом, амбар, коровник, сарай — не тронутые войной. — Да можно и с офицером. Идём… Коней здесь оставишь. Не пропадут.

Альт Грегор спешился. Не совсем удачно. Острая боль пронзила раненую ногу. На штанине расплылось мокрое пятно. Маленькое, не больше пары монет.

Сержант не дожидался его, широко шагая в сторону усадьбы. Пришлось, хромая, догонять его. У входа в крестьянский дом стояли двое солдат с чёрно-серебряными повязками и шпагами.

— К лейтенанту Эрнану, — коротко бросил сержант, толкая дверь.

Солдаты переглянулись, пропуская Ланса.

В самой обычной комнате — печь, стол, лавки, пара табуретов, широкая лежанка у стены — света не хватало. Затянутое бычьим пузырём окно успешно справлялось с главной задачей — пропускать как можно меньше солнечных лучей, а клочья плотной паутины, щедро сдобренной пылью, только добавляло таинственного полумрака.

За столом сидел молодой ещё пран в чёрном дублете с серебряным шитьём. На груди его Ланс разглядел герб Дома — белый пёс, настороживший одно ухо. Дом, наверняка, мелкий и захудалый, хотя собака всегда считалась символом верности присяге и преданности. Одной рукой лейтенант придерживал пытающий свернуться пергаментный лист, а второй теребил засаленный рыжий локон. Судя по щетине, он не брился, по меньшей мере, седмицу. Левую щёку украшал пухлый, отливающий пурпуром флюс.

Рядом со входом совсем юный солдат натирал ремни перевязи. Судя по вони смесью жира и дёгтя.

— Лейтенант! — Щёлкнул каблуками сержант. — Вот! Желает говорить с вами!

— Коль желает, поговорим, — рыжий отложил пергамент в сторону, придавил его кинжалом в ножнах. — Кто такой?

— Риинс альт Перрон из Дома Серой Пчелы. — Отвечал Ланс. — А с кем я имею честь беседовать?

— Эрнан альт Шоан из Дома Белого Пса. Лейтенант третьей роты «правых».

— Кого-кого, простите? — Удивился менестрель. На этот раз без притворства.

— Полностью мы зовёмся Гвардия Правого Дела. Но обычно нас называют «правыми». Вы что, пран Риинс, никогда о нас не слышали?

— Увы… — Развёл руками Ланс. — Не довелось. А должен был?

— Скажу вам, положа ладонь на сердце, мне глубоко наплевать, слышали вы обо мне или нет. Но полк «правых» известен во всём Аркайле. Вы нездешний?

— Ну, поглядите на меня, пран Эрнан! Я похож на унсальца или трагерца?

— Не похожи. Потому у меня и возникают вопросы. Где находятся земли Дома Серой Пчелы?

— На севере. — Ланс врал напропалую и всё думал — сойдёт это ему с рук или нет? — Неподалеку от Дома Белого Оленя.

— Вы вассал Дирана альт Ланне?

— Нет, я связан вассальной присягой с Домом Черного Волка. Но что за допрос? Вы меня в чём-то подозреваете?

— Я всех подозреваю. С какой целью вы хотите въехать на территорию, занятую мятежниками и кевинальскими оккупантами?

— Я предпочёл бы не разглашать цель поездки.

— Почему?

— Здесь замешана женщина, мне не хотелось бы невольно скомпрометировать её.

— Я ценю вашу деликатность, но здесь не время и не место для тайн и недосказанностей. Мы не можем пускать всех подряд через заставы.

— Что значит — всех подряд? — Менестрель почувствовал, что закипает, хотя надо было проявлять сдержанность и осторожность. — Двадцать поколений моих предков защищали Аркайл от внутренних и внешних врагов!

— Мало ли кто и что защищал триста лет назад… — Отмахнулся лейтенант. — мы живём здесь и сейчас, а не в далёком прошлом. Повторяю вопрос — какова цель поездки?

— А я не понимаю причины подозрительности и не желаю отвечать на ваши вопросы! Почему бы двум благородным пранам не прислушаться друг к другу? Я могу дать слово чести, что никогда не злоумышлял против моей державы.

— И, тем не менее, в то время, когда каждый пран, болеющий душой за Аркайл, записывается в армию его светлости Эйлии альт Ставоса, вы стремитесь на земли, занятые нашими врагами.

— Смею заверить, у меня есть веская причина!

— Которую вы не желаете разглашать?

— Которая не должна никого волновать, кроме меня!

— Ошибаетесь, — лейтенант резко поднялся.

Ланс схватился за шпагу скорее по привычке. Обычно, когда разговор с кем-либо заходил в тупик, менестрель хотел ощутить под пальцами оплетённую кожей рукоять. Она успокаивала, вселяла уверенность и порой возвращала хладнокровие.

Это было ошибкой.

В тот же миг его локоть стиснули сильные пальцы, а к горлу прикоснулось что-то холодное. Гадать не приходилось. Конечно же, кинжал.

— Вы арестованы за измену короне Аркайла, — отчеканил рыжий. — Связать и под замок!

— Слушаюсь! — весело отозвался сержант, о котором Ланс совсем забыл, но который, как оказалось, всё время разговора торчал за его спиной.

Оказавшись в сарае на старом сене, превратившемся в труху и вдыхая пыль, поднимающуюся при любом движении, менестрель думал, что, возможно, надо было сопротивляться — попробовать вырваться, рискуя серьёзно пораниться о клинок, выхватить шпагу, вступить в схватку с тремя противниками сразу… И почти наверняка погибнуть. Драться в замкнутом пространстве деревенского дома, среди столов, лавок и табуретов, можно, если ты быстр и подвижен. Но именно этого качества он был напрочь лишён, из-за плохо зажившей раны на ноге. Наверняка его закололи бы после первых двух-трёх выпадов. А может, так и надо было? Умереть, но свободным?

Ланс сделал выбор в пользу надежды на удачу. Раньше она его не подводила. Но уже в сарае, когда глаза привыкли к полумраку, он жестоко разочаровался в собственном малодушии. В противоположном углу лежал связанный человек и слабо стонал. Альт Грегор попробовал заговорить с товарищем по несчастью, узнать, с кем свела его судьба, но не услышал ответа. Тогда сомнения окончательно окрепли в его душе. Кто такие эти «правые», почему позволяют себе таким образом обходиться с благородным праном? Зачем вообще его арестовали? Ну, предположим, не имеет он права, по мнению рыжего лейтенанта, ехать в Вожерон, так разверните коня мордой в противоположную сторону и хлестните по крупу веткой акации.